Шрифт:
Интервал:
Закладка:
***
"Супружество, как замок и дужка: если чуть-чуть не подходит, можно "только бросить. Отпереть нельзя, "запереть нельзя", "сохранить имущество нельзя". Только бросить".
Сказано точно. Но чтобы осознать, что "дужка не подходит", требуется мужество и ум.
***
"Ученичество — тонкая музыка, и "учительство — тонкая музыка. Лишь кое-где происходит просвещение. Просвещаются два — три из пятисот учеников, и просвещает разве только один из пятнадцати учителей. Остальное — скорее минус просвещения, чем его плюс".
Не ученики, не учителя этой истины не понимают, и "процесс идет" без смысла, без отбора — по инерции. Понимается это лишь в старости, а надо бы — раньше.
Молодому человеку нужна не школьная программа, а встреча с личностью.
Ищите её, ребята.
***
"Редко-редко у меня мелькает мысль, что напором своей психологичности я одолею литературу. То есть, что "потом (литераторы) будут психологичны. Какое бы счастье. Прошли бы эти "болваны".
"Болваны" "не прошли" и после Достоевского. Они никогда "не пройдут".
***
"Кроме воровской (сейчас) и нет никакой печати".
А у нас, Василий Васильевич, кроме воровской и нет никакой власти. Прогресс!
***
"Победа революционеров основывается на том, что они — бесчеловечны".
И всегда так: "рево…" вытаптывает "эво…".
***
"Стиль есть то, куда поцеловал Бог вещь".
Как же это точно сказано!
***
"Благодари каждый миг бытия и каждый миг увековечивай".
Так и стараюсь жить, потому и пишу, Василий Васильевич.
Читая "Последние листья" В.В.Розанова
9 июля 2002 года.
Читая В.В. Розанова, я нахожу у него ответы на многие возникающие в душе вопросы. Иногда мне хочется с ним поспорить, в основном же я не только соглашаюсь, но и удивляюсь, как сам не додумался до той мысли, которая им выражена с такой ясностью.
Василий Васильевич предельно субъективен. Принято считать, что для литератора это дурное качество. Но у Розанова "мужественный" субъективизм. Он не стесняется сказать то, чем его "душа дохнула", и этим отличается, как от своих современников, так и от нас. На его фоне все мы — трусы. Мы общественное мнение либо гладим по шёрстке, либо слегка пощипываем. Розанов же своей искренностью сражается и с литературой, и с обществом.
Одна дама в автобусе, увидев у меня книжку Розанова, сказала, что она не любит этого автора.
— Почему? — спросил я.
— Его идеи сомнительны, — был ответ.
Я не стал с ней спорить, но подумал, что не сомневаются только мёртвые. Живые должны сомневаться и удивляться. Только в этом случае приходят пусть маленькие, но открытия.
"Почему же ты, Розанов, думаешь, что понял в Египте больше всех египтологов? — спрашивает он себя.
— Потому что я удивлён. А они (археологи) ничему не удивляются".
Благодаря наблюдательности, Розанов иногда выдаёт такие предвидения, что и политикам, и философам впору у него поучиться.
Самыми раздражающими, просто неприемлемыми для "общества" были его размышления по "половому вопросу". Меня же его мысли не раздражают, напротив — радуют. Я, как и он, отношусь ко всякой женщине с пиететом, прощаю и оправдываю все её ошибки, ибо она выполняет главную функцию жизни — продолжает род. Женщине простительны даже подлости, и предательства, если они совершаются во имя детей.
Он, как и я, всей душой отвергает монашество, считая его преступлением против природы. А за неприятием ""монашеского подвига" стоит отрицание религии.
"Я сейчас даже не хочу говорить, а кричать о том окаянном, который изрёк: "девство лучше брака" — и тем погубил мир. Одним этим он плюнул на солнце, погасил луну, погасил до единой все звёздочки и обратил мир в могилу. Для девушки 21–23 года… Опять хочу кричать".
Какая страсть! Какая боль за мир, природу, за всех нас… И в то же время Розанов глубоко религиозен:
"Господи, Ты несешь меня, куда — не знаю. И не хочу знать. Мне хорошо с тобой, Господи.
А ведь я часто бранюсь с тобой, сержусь. Но я только Тебя и люблю".
Это даже не религия. Это детская чистота помыслов. И детское упрямство, а потому у него сохраняется и детское удивление перед жизнью.
А как он пишет свои "Листья"? Никаких правил русского языка, никаких согласований… Но как легко читать и как понятно. Не оторваться.
Попались, наконец, мне долгожданные "Последние листья". Чувствую, что дочитаю до конца и начну сначала. Сейчас — только глотаю, потом буду думать, спорить. Продолжу своё "Читая Розанова".
***
10 июня 2002 г.
"Последние листья" начинаются с записи от 3 января 1916 года. В ней Розанов ругает "Горе от ума" Грибоедова: "неумная, пошлая, фанфаронская комедия".
Совершенно не согласен. Во-первых, это вообще не комедия, а, скорее, драма. Она никого не высмеивает, а горько сожалеет о наших русских нравах. Если Гоголь в "Ревизоре" дошел до абсурда, то Грибоедов очень точно и ясно рассказал, что представляет собою современное ему общество. Я уж не говорю, что пьеса написана прекрасным языком и полна афоризмов.
Тут Василий Васильевич со своим субъективизмом явно перебрал. Впрочем, он и сам пишет: "Ну, это особое дело, розановское. Разве что так".
***
Следующая запись о царящем в мире "блядстве". О том, что в каждой, даже самой целомудренной женщине живёт желание отдаться всем мужчинам мира, напоить всех.
Написано так откровенно, что цитировать не хочется.
Похоже, что Розанов прав, но что из того? Размножение — всеобщий закон, и человек, как всякое животное, носит его в подкорке. И часто поступает, как диктует ему природа. Этого нельзя осудить.
Моногамный брак — высшее духовное достижение человечества, и очень немногим такой брак по силам. Это надо понимать и не требовать его от каждого. Поэтому слова о вечной любви и верности (особенно о верности), и в церкви и в загсе всегда фальшивы. Священники понимают это, но по традиции их произносят.
***
Белинский "открыл" Некрасова, сравнив его стихи с топором. Да, разночинцы — демократы первыми подняли топор русской революции. Что из этого вышло, — мы знаем.
***
"…что-то глубоко истинное шепчет мне, что "разврат есть сущность мира".
В сущности, так думают и монахи, отвергая брак, поставив девство, "нетронутость" выше брака".
Мне тоже кажется, что они должны так думать, если они не фанатики аскетизма и не ханжи. Думают, но не говорят, не хотят в этом признаваться даже себе. Но ведь Сатана не просто силён. Он непобедим, также как и Бог.
Матушка Мария, в прошлом преподаватель, кандидат медицинских наук, а нынче игуменья женского монастыря, не стала читать те страницы моей книги, где я пишу о своих сомнениях в религии и Боге, а также те, где пытаюсь понять суть половых отношений. В православной религии сквозит какая-то сознательная ограниченность в познании мира.
Иначе говоря, "будем изучать верхнюю половину человека, а нижняя нас не интересует" — так, что ли?
Какую же "мудрость" может преподать страждущему такой "полуученый" священник? Он может научить только одному: во всём уповать на Бога, отказаться от личной активности, дабы не попасть в руки Дьявола, то есть не ошибиться в реальной, земной жизни. Иначе говоря, стать рабом.
Из "неистовства" в постели, из "непотребства", "нехорошего" поведения, которое так ненавистно монашеству, встаёт женщина "вся в лучах". "Я исполнила своё назначение, а вот — ребёнок мой".
Чудо. Загадка"
Прекрасная загадка. И происходит это чудо из слияния божьего начала с дьявольским. Как же вы, матушка, не понимаете, что они неразделимы?!
***
"Я не хотел бы читателя, который меня "уважает". Я хочу любви. Пусть он не соглашается ни с одной моей мыслью… Мне не нужно "ума", "гения", "значительности", а чтобы люди "завёртывались в Розанова", как встанут поутру, и, играя, шумя, трудясь в день, 1/10 минутки вспомнили: "Этого всего от нас хотел Розанов".
Претензии безумца? Нет, просто упрямого чудака.
Я Розановым восхищаюсь, учусь у него, ценю его чудачество. Он создал целый мир, но жить в этом мире, пожалуй, нельзя. Я начинаю понимать, что в нём всё эфемерно: доброта, правда, искренность… Чудак строит мир для себя, другому жить в нём неуютно.
"Розанов скорбит. Розанов плачет", — говорит он о себе.
Я тоже скорблю, ибо вокруг царит вечный, неисправимыё бардак — мы же живём в России. Но это моя скорбь, не розановская. Она из моей реальной жизни.
Розанова — литератора я люблю, но Розанова — человека не могу полюбить. Не получается. Стала бросаться в глаза его мелочное самолюбование, жадность, занудство. Я нахожу в нём черты, которые в себе ненавижу.
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Джоанна Аларика - Юрий Слепухин - Современная проза
- Кот - Сергей Буртяк - Современная проза
- Моя чужая дочь - Сэм Хайес - Современная проза
- Наша маленькая жизнь (сборник) - Мария Метлицкая - Современная проза
- Ампутация Души - Алексей Качалов - Современная проза
- Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть IV. Демон и лабиринт - Александр Фурман - Современная проза
- Вратарь Республики - Лев Кассиль - Современная проза
- Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер - Светлана Борминская - Современная проза
- 36 рассказов - Джеффри Арчер - Современная проза