Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе - Светозар Чернов

– Вы, товарищ Гурин, напоминаете мне нашего соседа Канторовича, – сказал Адлер. – Он ужасный ортодокс, соблюдает субботу и ходит в хоральную синагогу на Дьюк-стрит. И у него такие же отсталые взгляды на брак, как у вас.

– Я похож на Канторовича! – Артемий Иванович захлебнулся от обиды, нанесенной ему таким неслыханным оскорблением. – Да много ли вы понимаете в иудаизме! От него жидам происходит самая большая польза, в том числе и гигиеническая. Они обрезают себе срамное место и оттого все такие курчавые и с большими носами.

– А я женщин люблю, – тихо сказал Васильев. – Они устроены сложнее чем мы, мужчины.

– Вот, правильно говорите, товарищ, – поддержала его Мандельбойн. – Женщины психологически тоньше и чувствуют все значительно лучше мужчин. Вот и господин Энгельс всегда очень высоко ценит женщин.

– Да женщины – шлюхи все без исключения! – крикнул Тамулти, которому самогон ударил в голову. – Сосуд греха, вместилище скверны! А ты, гнилозубый скунс, достоин хорошей палки!

И с этими словами Тамулти размахнулся и ударил Васильева в лицо.

– Я еще выпотрошу тебя, янки! – сквозь зубы прошипел фельдшер.

Социалисты и сами любили учинять разные безобразия, но драк в своем клубе они не допускали никогда. И Артемию Ивановичу вместе с приведенными им гостями было указано на дверь.

Они вышли из клуба и едва не споткнулись о мадам Дымшиц, лежавшую слева от двери у самых ворот и оглушительно храпевшую.

– Вот видите, – сказал Тамулти. – Прекрасный пример того, о чем я говорил!

Ирландцы воодушевлены тем, как их слушали в клубе, и на следующий день устроили новую варку динамита. Курашкин опять извещен о необходимости покупки льда.

Фаберовский покупает «Стар» и, стоя у калитки, читает опять про то, что некая миссис Дарелл опознала тело женщины, виденной у дома 29, то же, о чем сообщали утренние газеты и вчерашний номер. Кроме того, «Стар» публикует эксцентричное предложение сфотографировать глаза Чапмен – считается, что на сетчатке убитого остаются последние мгновения его жизни.

А Фаберовский читал в феврале в фотожурнале об удаче в этом деле в Нью-Йорке. И тут какой-то сосед говорит ему, что по округе ходит полицейский-сержант и разыскивает Уайтчеплского убийцу. Они вместе идут на Аберкорн-плейс и выясняетс, что сержант Франк Фроэст ищет свихнувшегося медика-студента. Соседи говорят ему, что он уже года два как уехал за границу.

Глава 32

15 сентября, в субботу

– Составили ли вы какое-нибудь мнение об инструменте, которым были причинены покойной указанные вами увечья? – спросил коронер Бакстер у полицейского хирурга Эйч-дивизиона доктора Филлипса, стоявшего на свидетельском месте.

– Должен сказать, что инструмент, использованный для нанесения ран на горле и в брюшной полости, один и тот же, – ответил ему доктор. – Это должен быть очень острый нож с тонким узким лезвием и должен быть, по крайней мере, от шести до восьми дюймов длиной, возможно длиннее. Я должен сказать, что повреждения не могли быть нанесены штыком или штык-ножом. Они могли быть выполнены таким инструментом, какой медик использует для посмертного вскрытия. Обычные хирургические наборы не могли содержать такой инструмент. Те ножи, что используются бойцами на скотобойнях, хороши во всех отношениях и вполне могли нанести подобные увечья. Думаю, что ножи, используемые в торговле кожей, недостаточно длинны в лезвии. Тело было представлено не целиком, отсутствующие части вынуты из брюшной полости. Способ, которым эти части были извлечены, показывает, что убийца обладал познаниями в анатомии.

– Что означают слова доктора Филлипса о том, что тело было представлено не целиком? – спросил Фаберовский, наклоняясь к сидевшему рядом Абберлайну.

– Полагаю, что убийца забрал с собой какие-нибудь полюбившиеся ему части, – сказал Абберлайн.

– Зачем они ему нужны? – изумился поляк. – Ведь это лишние и неопровержимые улики, если он попадется в руки полиции?

– Я не знаю, как ответить на ваш вопрос, мистер Фейберовски, – пожал плечами инспектор. – Вот вы можете ответить на вопрос, зачем он вообще это делает, да еще на улице, где это во сто крат опасней?

– Не могу. Но если убийца принадлежит к тайному обществу, связанному круговой порукой, и ему поручено сделать что-то, он, как всякий фанатик, и задумываться не станет.

– Фанатики – те же сумасшедшие. Уверен, что убийца сумасшедший и для объяснения его действий невозможно апеллировать к доводам разума. Мы, кстати, похоже, нашли человека, который если не Кожаный Фартук, то по крайней мере тот мужчина, который с окровавленными руками заявился в таверну «Принц Альберт». Это некий Иосиф Иззеншмидт, голландский еврей, мясник из Хэллоуэя. Помешался, когда его дело развалилось в прошлом году.

– Что же с ним стало?

– Последнее время он жил собиранием овечьих голов, ножек и почек на рынке, приготовлением их и продажей в Западном Лондоне. Понимаете?

– Надо будет предупредить Розмари, чтобы она была осторожней, покупая рагу для конюха, – сказал Фаберовский.

– Можно больше не осторожничать, – успокоил поляка Абберлайн. – Сейчас он находится в психиатрической лечебнице в Боу. Мы выяснили, что с пятого сентября он жил в Ист-Энде, отсутствовал по ночам, в том числе и в ночь убийства Чапмен. Сержант Тик узнал, что он еще в Холлоуэе сказал ряду женщин, что был Кожаным Фартуком. На него донесли двое докторов из Хэллоуэя.

– Эти доктора, оказывается, все такие сквалыжные люди, – сказал поляк. – Среди моих знакомых есть несколько докторов и все поголовно невыносимы. Подождите, но ведь я знаю, что тот же сержант Тик утверждал, что это Пицер был Кожаным Фартуком?

– Он и сейчас утверждает это. С этими кожаными фартуками сплошная путаница. Помнит ли мистер Фейберовский инспектора Чандлера, нашедшего кожаный фартук на Ханбери-стрит? Представляете, этот идиот поехал в Суссекский полк в Фарнборо в графство Хэмпшир с куском найденного рядом с телом конверта. Я не удивлюсь, если он найдет там убийцу на букву «М». Полагаю, в 1-ом батальоне, где он намерен провести расследование, достаточно много народу на «М».

Шум в зале прервал Абберлайна и взоры инспектора и поляка обратились к доктору Филлипсу.

– Из этих повреждений я вполне убедился в причине смерти и полагаю, что мне было бы лучше не входить в дальнейшие детали увечий, которые могут быть только болезненны для чувств присяжных и публики.

– Я полагаю, что мы поддержим предложение доктора Филлипса, – сказал коронер.

– Подводя итог, я думаю, что причиной смерти были, по-видимому, повреждения, которые я описал. Дыхание прервано еще до наступления смерти, так что смерть явилась результатом прекращения или недостаточности работы сердца вследствие потери крови, вызванной разрезом горла. Эти повреждения не были, конечно, причинены пострадавшей ее собственными руками.

– Как это тонко отмечено, – съехидничал Фаберовский.

– Касательно способа убийства я полагаю, что человек, который перерезал горло покойной, схватил ее за подбородок и затем начал резать слева направо. Я думаю, весьма вероятно, что жертва могла закричать, но в отношении идеи о том, что ей мог быть заткнут рот, я могу только указать на опухшее лицо и высунутый язык.

Доктор Филлипс вернулся на свое место и Фаберовский обеспокоено толкнул инспектора Абберлайна в бок:

– Неужели доктор так и не скажет больше ничего о том, что же пропало из тела?

– Как видите, он закончил свои показания.

– Ну а вы-то знаете, инспектор, что исчезло из тело покойной?

– Нет, – ответил Абберлайн, – я не читал рапорта полицейского хирурга.

Если Васильев действительно взял что-то из тела убитой, это означало, что в любой момент эти части могли быть найдены Дарьей или еще кем-нибудь. Такого развития событий допустить было нельзя. Не дожидаясь завершения слушания в Рабочем Юношеском клубе, Фаберовский поехал в Вулворт, где находилась цирюльня Уильяма, и вызвал фельдшера на улицу.

* * *

– Садись, Николай, – поляк усадил его к себе в кэб. – Тебе матушка не говорила в детстве, что нельзя чужое брать?

– В каком смысле? – удивился Васильев.

– В самом прямом. Вот уж что чужое, так чужое. Только что на дознании доктор Филлипс заявил, что тело убитой было представлено не в полном комплекте. Какие-то его части отсутствуют.

– Я ничего не брал, – неуверенно сказал Васильев, вжавшись в угол кэба.

– Взял ведь, пся крев! Что ты оттуда забрал?

– Не брал я! – плаксиво ответил Васильев.

– Не брал, добже, но как ты все то унес, что того ирландцы, псы пьяные, не заметили, и куда дел?

– Истинный крест, не брал ничего!

– Так куда дел?… Сожрал, что ли? Дарья в пироги запекла?

Васильев весь сжался, словно предвкушая удар, но не ответил.

– А если найдет кто-нибудь? Если Дарья твоя найдет и до полиции донесет?