Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе - Светозар Чернов

– У тебя от него цыпки будут, – авторитетно заявил Артемий Иванович. – И так вся рожа в прыщах.

– Но я, я люблю гнилые фрукты! – с упрямой мрачностью загнусавил фельдшер.

Артемий Иванович растерялся.

– Я бы не советовал мистеру ничего покупать у этого проходимца и болтуна Пакера, – посоветовал вышедший из пивной высокий усатый джентльмен, закуривая глиняную трубку. – Он первейший жулик.

Артемий Иванович обернулся к говорившему и узнал в нем того самого доктора Тамулти, с которым они только что вместе сидели в пивной.

– А вы опять в клуб?

– А куда тут еще ходить? – удивился Владимиров.

– Простите, вы не знакомы там с одним симпатичным молодым еврейчиком с таким длинным носом и курчавыми волосами? Очень хотел бы завести с ним знакомство.

– Что может быть проще! Пойдемте с нами.

Артемий Иванович собрался вернуться со своим знакомым в пивную, когда фельдшер вновь подал голос и напомнил о своем желании отведать подгнившего винограда. Владимиров покорно полез в карман за деньгами, но когда его рука потянулась к Пакеру и тот с загоревшимися от счастья глазами уже готов был схватить драгоценную монетку, Тамулти резким движением ударил по его ладони и монетка зацокала по булыжникам.

– Не смейте потворствовать извращенному вкусу! – с негодованием сказал доктор. – А вам, молодой человек, должно быть стыдно просить о таких вещах!

– Не трогайте его, – попробовал остановить разошедшегося Тамулти Артемий Иванович.

– Да вы негодяй, доктор Тамулти! – заверещал Пакер. – Еще раз подойдете к школьникам со своими пакостными картинками – и я донесу на вас в полицию!

Чтобы не ввязываться в ссору с разгневанным лавочником, Артемий Иванович с доктором нырнули в ворота и ирландцы с Коноваловым вынуждены были поспешить за ними. Владимиров сразу повел их наверх, в зал, где оказалось довольно много народу. Завидев новые лица, к ним навстречу радостно выскочил Дымшиц, но, узнав Владимирова, сразу же погрустнел.

– Только не устраивайте сегодня дебоша! – попросил управляющий клубом, поздоровавшись со всеми за руку.

Управляющий упоминает, что знает о произведенном полицией разгроме мастерской, так как заезжал к Остругу узнать, не надо ли еще чего-нибудь для них прикупить, и нарвался на засаду Особого отдела, от которой едва удалось отговориться. Скорректировать сцену в зависимости от того, насколько участвовал Дымшиц в мастерской.

– Я – нет! – уверенно сказал Артемий Иванович. – Я вам даже бомбов приносить не стал. Я заместо них ирландцев к вам привел и вот эту надежду русской революции – товарища Васильева. И еще вот здешнего жителя, интересующегося вашими членами.

– Я хочу гнилого винограда, – заныла надежда русской революции.

– Я нездешний, – сказал Тамулти. – Я приехал из Амэрики, из мест, где только и можно сейчас найти настоящую мужскую дружбу.

– Вы давно с Амэрики? – спросил у Тамулти картавящий женский голос. – Господин Энгельс, у которого я сейчас служу, месяц назад тоже уехал в Амэрику.

– Я приехал в Ливерпуль в середине июня, – ответил доктор.

– Господин Энгельс тоже уезжал с Ливерпулю, но вы не могли с ним встретиться.

– Старине Энгельсу давно пора было куда-нибудь прошвырнуться, – сказал Артемий Иванович. – А то от него воняет тухлыми яйцами.

– Это от старости, – пояснил Конрой. – Я когда не высплюсь, от меня тоже так воняет.

– От вас, товарищ Гурин, одних неприятностей на пять рублей тридцать шесть копеек! – воскликнула Ханна Мандельбойн. – Мало, что вы делаете гнусные предложения, с которых мне даже стыдно, но это еще что! Мне пришлось пришивать все пуговицы в штаны господина Энгельса уже после того, как вы вступили с ним в столь близкие отношения.

– Да много ты понимаешь, чучело! – сказал Артемий Иванович. – От моего предложения тебе было бы одно удовольствие, и не на пять рублей с копейками! У нас в начальстве не скупердяи какие-нибудь сидят.

– Вы вступили в отношения с мистером Энгельсом? – ошеломленно переспросил Тамулти. – Так вы, оказывается, шалун! – и он лукаво погрозил Артемию Ивановичу пальцем.

– Я вступал с ним в интимные политические отношения, а вовсе не в те, о которых подумали вы, – разволновался Владимиров, заметив, как косо посмотрели на него ирландцы.

– Господин Энгельс до самого отъезда в Амэрику вспоминал, как вы висели на его штанах, – сказала Мандельбойн.

– Ханна, оставь товарища Гурина в покое, – подошел к ним молодой красивый социалист. – Можно подумать, что ты неровно к нему дышишь. А вам, товарищ Гурин, совсем не пристало делать какие-либо предложения моей будущей невесте. Я могу рассердиться.

– Я и сам могу рассердиться, – прорычал Артемий Иванович.

– Познакомьтесь, это мой жених Морис Адлер, но здесь все знают его под фамилией Игл, то есть Орлов, – представила подошедшего Мандельбойн.

– Это он, – шепнул Тамулти Артемию Ивановичу на ухо, во все глаза глядя на Адлера. – Не правда ли, красавец?

– Какой же он красавец? – громко сказал Артемий Иванович. – Ножки прямые, брюшка нет, плешь волосами заросла… Настоящий урод.

– Товарищи! – откашлялся Дымшиц. – Рассаживайтесь по местам, надо продолжать наше заседание.

Артемий Иванович гордо воссел на стул. Остальные тоже расселись кто где.

– Товарыш Артемый, здоровеньки булы! – обрадовался сосед Владимирова. – Памятаты? Я – Тарас Курашкин.

И точно, это был он.

– Смутно припоминаю, – сказал Артемий Иванович.

– Вы, товарыш Артемий, где ныни прожываете? Чи вси також без адресы?

«Начинается», – с тоской подумал Владимиров.

– Товарищи, к нам прибыли новые гости, – провозгласил Дымшиц. – Это революционер из России, товарищ из Амэрики и два…

Дымшиц обернулся к Артемию Ивановичу и тот, встав со стула, гордо объяснил:

– Это мои товарищи по оружию, ирландские феньки, как они сами себя называют.

– И двое ирландских сторонников террористического направления в революционной борьбе, – подвел итог Дымшиц.

Дымшиц поставлял материалы для динамита, встречался только с Остругом, но догадался, что мастерская готовилась для этих двоих.

– Товарищи, прежде чем продолжать заседание, давайте выпьем! – предложила мадам Дымшиц, внося в зал большую бутыль изюмного самогона.

– До цией б горилкы так ще б сало! – пробормотал Курашкин, на мгновение отрывая взгляд от ирландцев.

Мутная жидкость была разлита по кружкам и сразу же после принятия ее внутрь собрание оживилось.

– Что же хочет сказать нам товарищ Козебродский? – спросил Дымшиц, приглашая подняться социалиста с мягкой курчавящейся бородой.

– Если то можно, пусть товарищи ирландцы скажут, что они думают за терроризм в революции.

Конрой торжественно встал и в комнате зазвучал его скрипучий старческий голос:

– В декабре шестьдесят седьмого – святой Патрик, это было двадцать лет назад! – в Лондоне англичане арестовали капитана Берка. Он снабжал фениев оружием и встречал на английском берегу шхуну «Надежда Эрин» с нами и ружьями, за что его и поместили вместе с еще одним фением в Клеркенуэллскую тюрьму дожидаться виселицы. Подумать только, мой приятель Даффи был еще совсем мальцом и окучивал картошку на огороде своей матушки…

– Сколько раз я говорил вам, Конрой, что не копал картошку, – обиделся молодой ирландец. – Я говорю вам это каждый раз, как вы рассказываете мне вашу историю про взрыв тюрьмы. Я продавал газеты на Сильвер-стрит близ Дублинского причала и ходил в школу.

– А я и забыл, Шон Даффи, что ты дублинский, – примирительно сказал старик. – Но ты слушай, слушай, потом будешь рассказывать моим внукам. В шестьдесят седьмом году мы с О’Мейли взорвали Клеркенуэллскую тюрьму, чтобы освободить Берка и его товарища. Они были приговорены к смерти и их переводили из камеры в камеру, чтобы мы не смогли сделать подкоп и освободить их. Но гуляли они в одном и том же дворе и в одно и то же время после полудня. И, к счастью, им разрешали свидания.

– Мистер Адлер, – зашептал Тамулти сидевшему справа от него социалисту. – Я тоже ирландец и сочувствую ирландскому движению. Если бы вы согласились прийти ко мне домой, я рассказал бы и показал бы вам гораздо более интересные вещи, чем рассказывает этот старик.

– Пожалуйста, не мешайте мне слушать, – попросил Адлер.

– …Мы смогли договориться, что в назначенный день Берк улучит момент, – ораторствовал Конрой, – подойдет к стене и, как бы выбивая попавший камешек, постучит башмаком в том месте, где следует стену взорвать. Мы же с О’Мейли будем в это время снаружи и подложим под стену бомбу.

– А бомбу вы где взялы? – заинтересовался Курашкин.

– Сами сделали, – похвастался Конрой.

– От воно що!

Пока Тарас Курашкин сиял, чувствуя, что в его агентурной карьере может наступить звездный час, Артемий Иванович трясся от ужаса. Он боялся, что Конрой растреплет, что это они с поляком привезли все для изготовления динамита.