Новый придорожный аттракцион - Том Роббинс

Я поймал себя на том, что сначала посмотрел на дверь, словно мое признание было чем-то вроде молитвы или надежды, что еще можно что-то сделать с Тем, Кто лежит в кладовке, а затем на трех моих товарищей, чтобы понять, повлияла ли моя исповедь на их радостное настроение. Друзья ответили мне лишь вежливыми кивками и улыбками, как и после двух предыдущих историй. Из кладовки не последовало ни знака, ни звука. Я сел. Перселл, в свою очередь, встал и занял мое место. Он закурил сигару и, растягивая слова, начал свой рассказ.

История Плаки Перселла

Был у меня когда-то роман с одной дамочкой, которая была скупа настолько, что будь она кенгуру, то обязательно зашила бы свою сумку. У нее было два мужа. Один – протестантский пастор, находившийся среди наших ребят во Вьетнаме, а другой – полицейский, который случайно обрызгал себя собственным «Мейсом»[15] и оказался в больнице, где врачи пытались вернуть ему зрение. Она исправно получала чеки от обоих, а сама забила гвоздями входную дверь изнутри и не открывала ее никому. Мне приходилось проникать к ней через небольшую дыру в полу прачечной комнаты. Как раз за сушилкой.

Вы можете спросить, почему человек с моим прошлым так привязался к женщине со столь недостойным характером? И как могла она научить меня силе позитивного мышления? Видите ли, она была…

ТУК! ТУК! ТУК!

Во входную дверь зверинца кто-то громко и настойчиво постучал.

ТУК! ТУК! ТУК!

В дверь постучали снова – очень громко и очень официально. Плаки сделал пару шагов назад и едва не проглотил свою сигару. Я облил себе колени вином и застыл от испуга. Даже невозмутимая Аманда побелела как мел.

Самообладание сохранил лишь Джон Пол. В считанные секунды он переместился из кухни прямо в столовую и в сам зверинец, ступая огромными шагами, легко и грациозно, как хищник семейства кошачьих в африканской саванне. При этом он успел извлечь из-за набедренной повязки кинжал. Зиллер вскочил со своего места настолько бесшумно и стремительно, что, честно говоря, до меня не сразу дошло, что он делает, пока я не увидел его перед входной дверью. Он согнулся и припал к полу, сжимая в руке кинжал, готовый в любую секунду нанести врагу смертельный удар.

Следующим отреагировал Плаки. Когда три зловещих стука в дверь снова нарушили тишину придорожного заведения, он взял себя в руки, метнулся к двери кладовки и проверил замок. Убедившись, что дверь заперта, он занял позицию возле единственного входа в кладовку, всем своим видом напоминая какого-нибудь восточного гуру. Его мускулистые ноги и руки были готовы сдержать натиск по меньшей мере взвода коммандос, прими они непродуманное решение взять зверинец штурмом.

Следующей вышла из состояния оцепенения Аманда. Она бросилась тушить по всей кухне свечи. Придорожное кафе погрузилось во тьму. Весь дрожа, я встал – и стоял, по непонятной причине обхватив себя руками за плечи. Запах опасности сгустился в зверинце настолько, что Мон Кул проснулся. Однако бабуин повел себя чрезвычайно благоразумно. Проявляя инстинктивную мудрость, присущую тем, кому приходится в джунглях часто спасать свою жизнь, он просто издал негромкое горловое рычание и приготовился либо принять бой, либо пуститься в бегство. Стоя в передней, мы услышали, как зашевелились в вольере ужи. Не исключено, что опасность почувствовали и дрессированные блохи, однако узнать их истинную реакцию не представлялось возможным.

Один малыш Тор продолжал спать мирным сном. Я разглядел в темноте, что Аманда стоит возле сына. Она напомнила мне тигрицу, склонившуюся над детенышем, над которым нависла опасность. В придорожное кафе ворвалось нечто холодное, как океанская волна. Каждый из нас отдался на волю собственному страху и вслушивался в тревожный ток крови в ушах.

СТУК! СТУК! СТУК!

Если не на двери, то на наших душах этот стук точно оставил вполне различимый отпечаток гестаповской перчатки.

Когда Джон Пол наконец рывком распахнул дверь, мое сердце устремилось вниз подобно не одному комплекту вставных зубов, которые периодически слетают в воду с моста Золотые Ворота. Фигура, стоявшая на пороге, была одета в какую-то форму. Что же такого необычного я нашел в наряде незнакомца? Разве не учили меня с малолетства, что полисмен – наш лучший друг? Насколько я мог судить, к нам пришел по меньшей мере один из них. А если он потянется за пистолетом или за чем-то еще – что тогда?

– Велено передать Зиллеру лично в руки. Письмо. Мистеру Зиллеру и миссис Зиллер.

Джон Пол взял письмо и вернулся в кухню – уже не так поспешно, как несколько секунд назад выскочил из нее. Аманда включила свет. К черту свечи!

– Ну разве мы не сборище законченных параноиков? – спросил, ни к кому не обращаясь, Перселл. Я его смущения не разделял. Если учесть, что мы здесь прячем, наша пугливость представляется вполне естественной.

Мы услышали, как почтальон завел машину и отъехал. Затем, после того как мы с Плаки прикончили остатки вина, отхлебывая прямо из горлышка, Джон Пол при помощи кинжала взрезал конверт. На нем была синяя почтовая марка с изображением кобры с раздутым капюшоном и штемпель Нью-Дели, столицы Индии. По причине сильнейшего нервного напряжения, которое я в те минуты испытывал, мне не пришло в голову снять с письма копию или просто постараться получше запомнить его содержание. Однако, если читатель по-прежнему мне доверяет, я с максимальными подробностями попытаюсь пересказать основное.

Автором письма оказалась некая молодая женщина, состоящая на службе в Корпусе мира в Индии. Писала она от имени Почти Нормального Джимми. Написать нам лично Джимми не смог по причине своей крайней занятости. Он передавал нам всем пламенный привет и заверения в пылкой любви.

Похоже, что разочарование нанесло сильный удар по временному пребыванию Почти Нормального среди тибетских беженцев в Нью-Дели. Ему не довелось удостоиться аудиенции у далай-ламы, который пристрастился к чтению журналов «Тайм» и «Ридерз дайджест». Он даже публично выразил сомнения в собственной божественности. Бог-Царь разъезжал повсюду в «нэш ремблере» и постоянно рассуждал о поездке в Европу или Америку для того, чтобы получше познакомиться с жизнью Запада. На страницах газет он высказывался о возможности вложения пожертвований своих единоверцев в швейцарские ценные бумаги. Среди его ближайших помощников разговоры велись не о срединном пути и не о Колесе Сансары, о котором говорит Будда, а о политике, экономике и международной дипломатии. Похоже было на то, что теократам открылась совершенно новая сфера интереса.

«Теперь им подавай Микки-Мауса, – с горечью жаловался Джимми. – Вопреки старой пословице, согласно которой невозможно не только забрать ламу из Тибета, но и забрать Тибет у ламы».

Поэтому 2 октября разочарованный и отчаявшийся Почти Нормальный Джимми совершил то, чего не совершал ни один белый человек за последние два – или даже больше – десятилетия. Он перешел самую запретную на Земле границу.

О, Джимми, Джимми! Сын удачливого аризонского торговца страховками, родившийся с серебряным страховым полисом во рту. Лучший ученик, староста класса, гордость класса. Отличник, принятый в университет штата Аризона на полную стипендию. Скороспелый чародей в области финансов. Предмет ненависти Уолл-стрит, гневно скрежетавшей бумажными зубами в ожидании его нападения. Приглашенный в гости на уик-энд в загородный дом кланом Голдуотера. Несмотря на бульдожью физиономию и страшную близорукость, любимчик дебютанток юго-запада. Тот самый, что верхом на лошадке-паломино[16] с дорогим седлом следовал за мотоциклом Аманды по тропе Бау-Вау и научился совсем другой арифметике. Эх, Джимми, Джимми.

Девушка из Корпуса мира видела, как он уходил. Он пересек запретные горы при свете полночной луны. Джимми, как заяц, бежал по гималайским льдам, спотыкаясь своими ковбойскими сапожками о камни и то и дело проваливаясь в снег. От дыхания стекла очков у него запотели, он безумно хихикал, его длинные рыжие волосы развевались в разреженном горном воздухе на крыше мира. О, Джимми! Бросая вызов китайским коммунистам-пулеметчикам и сорока векам эзотерики, с головой, забитой всевозможными мистическими тайнами, он яростно мчался в направлении прославленного священного города – Лхасы. При этом он локтем прижимал к боку как самую главную драгоценность жестяную канистру, в которой позвякивали катушки кинопленки с «Триумфом Тарзана». Почти Нормальный Джимми. Со всех ног устремившийся к буддизму. Ом мани падме хум. Йиппи!

На следующее утро мы проснулись от грохота далеких оружейных выстрелов. Скорее всего не одному мне сразу по пробуждении представилось, что это ватиканская армия приближается к нам по бескрайним полям гороха. Чтобы убедиться, что это все-таки не так, я подскочил к окну и стал высматривать на горизонте горячих итальянских парней в пестрых крикливых одеяниях, обозы с запасами провианта и дымящиеся полевые кухни, издающие ароматы спагетти и пиццы.