Рим – это я. Правдивая история Юлия Цезаря - Сантьяго Постегильо

врага и, разумеется, стараясь держаться подальше от передовой. Свирепость самнитов, сражавшихся за свою свободу и свои права, была сильнее мужества легионеров из Нолы, купленных за деньги. Вскоре все войско Долабеллы перестало держать строй.

Долабелла медленно, но неуклонно отступал вместе со своей охраной. Он вовсе не собирался жертвовать собой.

Красс, у которого в подчинении были опытные легионеры, воевавшие в Греции или в Азии, грамотно сопротивлялся, стоя на месте. Здесь самниты, похоже, не добились заметных успехов.

Сулла заметил, что легионы из Нолы дрогнули.

– Зажгите факелы! – приказал он, и вскоре на римских стенах стали видны сотни лучников, готовых выпустить стрелы.

Самниты приближались, тесня солдат Долабеллы к стенам. Некоторые легионеры разворачивались и бежали к Коллинским и другим воротам, по-прежнему открытым, чтобы поддерживать связь между внутренней и внешней частью города: Сулла мог послать подкрепление или осуществить замену.

Лучники ждали приказа стрелять по самнитам, но те пока были слишком далеко. Однако у Суллы имелось иное мнение на этот счет.

– Цельтесь в легионеров, которые ищут убежища внутри Рима! – приказал он.

Трибуны уставились на сенатора.

Но никто не осмелился возразить.

Лучники посмотрели на трибунов и других начальников, но слышно было только Суллу, который выкрикивал свои страшные приказы:

– Стреляйте в бегущих легионеров! Ради всех богов! Немедленно!

Раньше лучники целились в самнитов поверх голов сражающихся солдат, но по приказу Суллы повернулись и теперь смотрели на подножие стен.

– Стреляйте, во имя Юпитера! – настаивал Сулла.

На обратившихся в бегство легионеров обрушился стальной дождь. Более ста человек были убиты при первом же залпе. Убиты римскими стрелами. Наказание за уход с поля боя было жестоким, зато остальные, также собравшиеся бежать, мигом остановились.

Увидев это, Долабелла повернул солдат обратно и приказал отступавшим вернуться в бой.

Сулла обратился к начальникам, все еще стоявшим на вершине крепостной стены:

– Пусть стреляют в легионеров, которые осмелятся бежать или приблизиться к стенам Рима! Пусть стреляют в бегущих начальников! Во имя Юпитера, пусть они пустят стрелу в меня, если я побегу!

С этими словами он быстрым шагом спустился с городских стен и вышел на улицу, что вела к Коллинским воротам, оставив начальников в полнейшем изумлении. Всякий раз, проходя мимо открытых ворот, он отдавал решительный приказ:

– Закройте ворота!

Позади него с грохотом опускались железные решетки, наглухо запечатывая проход во внутренние кварталы Рима.

Сулла добрался до Коллинского холма.

– Как только я выйду, тотчас закройте ворота! – приказал он.

Вместе с группой верных ветеранов он направился к легионам Долабеллы.

Сулла ясно дал понять: он нарушал законы и давил на сенаторов, желая возглавить войну против Митридата, сражался в Греции и Азии, а после возвращения в Италию воевал на всем полуострове не для того, чтобы теперь, когда Рим оказался у него в руках, потерять все из-за мятежа каких-то жалких самнитов.

– Смерть или победа! – крикнул он во все горло, и десятки, сотни людей вокруг принялись вторить ему:

– Смерть или победа! Смерть или победа! Смерть или победа!

Луций Корнелий Сулла мог быть себялюбцем, государственным мужем, хитрецом, разорителем священных храмов, скупщиком голосов избирателей, мог предавать и поощрять предательство, и все это для достижения своих целей и удовлетворения своего тщеславия. Возможно, он был подлецом, продажным сенатором и даже подлым и жестоким диктатором, но кое-кем Сулла не был: он не был трусом.

Domus Юлиев

Tertia vigilia[50]

Роды перерастали в медленный предсмертный трепет.

Казалось, Корнелия умирает, а вместе с ней умирает и жизнь, которую она носила в себе.

И тут Цезарь совершил поступок, не приличествовавший его положению главы семейства, пошел на дерзость, пересек границу – не самую главную и далеко не последнюю в своей жизни: молодой муж вошел в комнату, где Корнелия, лежа на простынях, пыталась разродиться.

Увидев его, рабыни отошли от ложа. Врач повернулся, несколько озадаченный, но ничего не сказал. Все его мысли были сосредоточены на роженице.

Аврелия, похоже, была растеряна меньше остальных. Она воспитала Цезаря так, чтобы для него не существовало ничего запретного или невозможного. И не собиралась указывать ему, что он должен и чего не должен делать; к тому же он был отцом семейства, pater familias.

Рабыня, которая еще мгновение назад протирала лоб Корнелии влажными салфетками, удалилась, и Цезарь присел на освободившееся место рядом с кроватью.

– Если она не будет тужиться, я ничем не смогу ей помочь, – признался врач.

Цезарь склонился к Корнелии. Кровать была залита кровью от середины до изножья. Его жена, вся мокрая от пота, лежала с закрытыми глазами. Аврелия протянула ей чашу с водой.

– Гай здесь, – сказала мать Цезаря.

Корнелия сделала глоток и подняла веки.

По ее щекам текли слезы. Слезы боли, горя и бессилия. Корнелия не могла произнести ни слова, так она была слаба.

– Надо тужиться, – попросил Цезарь. – Ради себя, ради меня, ради малыша. У тебя получится. Я знаю, ты справишься.

Корнелия кивнула и напряглась изо всех сил, но все ее страдания вновь оказались тщетными.

– Отцу лучше выйти из комнаты, – сказал врач.

Цезарь посмотрел на мать, Аврелия кивнула. Он послушался старого грека и вышел.

Стоя рядом с Лабиеном, он вновь услышал крики Корнелии, и теперь ему казалось, что она кричит бесконечно долго.

Наконец, когда Цезарь уже не надеялся получить добрые вести в эту проклятую ночь, его мать появилась в атриуме и произнесла громко и отчетливо:

– У тебя родилась девочка.

Под стенами Рима

Quarta vigilia[51]

Сулла безжалостно расправлялся с любым, кто осмеливался начать отход.

– Я велел убивать любого, кто приблизится к стенам! – напоминал он каждому легионеру, собственноручно выталкивая на поле боя.

То ли из-за приказов, которые неустанно отдавал Сулла, то ли из-за того, что Долабелла и другие начальники были готовы выполнить эти приказы, то ли потому, что угроза застрелить каждого, кто приблизится к стенам, была не притворной, а вполне действенной, большинство легионеров вернулись, и закипел ближний бой.

Потери с обеих сторон были неисчислимыми, однако союзники не прекращали натиск, и, если бы не случилось нечто непредвиденное, они бы наголову разбили слабые ноланские легионы. Но битва разворачивалась в двух местах.

– Красс разгромил самнитов на своем крыле, теперь он собирается окружить тех, кто перед нами, и ударить по ним с тыла, – объявил трибун, посланный Крассом с целью известить Суллу о его намерениях.

Вождь оптиматов кивнул.

– Пусть Красс завершит обход, – согласился он, затем посмотрел на Долабеллу и добавил с полной уверенностью: – Победа за нами, мой друг.

Долгая ночь подходила к концу.

Как и битва.

Первые лучи солнца освещали море