Маркиза Бонопарта - Виктория Дьякова

Теребя в руках украшенный бриллиантами веер из черных страусовых перьев, княгиня Потемкина смотрела в окно на плещущиеся у гранитного парапета набережной темно-серые невские волны, поблескивающие в лучах солнца. Не поворачиваясь к Анне, она ответила ей вопросом:

– А ты? Зачем ты подарила ей эти Кузьминки? Для чего?

– Алексей обратился ко мне с просьбой, и я посчитала нужным пойти ему навстречу, – объяснила Орлова, пожав плечами, и подошла к холодному камину, над которым красовался двуглавый орел, выложенный темно-синим лазуритом. – Что в этом такого? Мы заключили с ним договор, по которому окончательный доход от земель должен был возвращаться ко мне. Он просил так, чтобы успокоить его мать. Ты же знаешь, как она придирчива в том, что касается приданого. Однако, поразмыслив, я приняла решение окончательно подарить все три деревни маркизе де Траиль – как мой подарок к свадьбе, от меня не убудет.

Потемкина недовольно дернула плечом.

– Я желаю Алексею счастливого семейного покоя, Лиза, – настойчиво продолжала Анна. – Он вполне заслужил его и наконец, я полагаю, обретет. Зачем ты опять вмешалась?

– Потому что я люблю его, – призналась Лиз, и голос ее дрогнул.

– Ну, я тогда не знаю, право… – Анна развела руками, выражая безнадежность.

* * *

Когда праздничный обед закончился, Алексей проводил Анжелику до ее покоев и, пожелав ей хорошо отдохнуть, быстро удалился к себе. Уже вечерело.

Разобрав постель, маркиза в белоснежном пеньюаре ожидала своего мужа, но он так и не пришел к ней. Обеспокоенная его отсутствием, Анжелика сама прошла в комнаты Алексея. Но ни в кабинете, ни в библиотеке, ни в опочивальне графа не оказалось. Чувствуя недоброе, Анжелика еще успокаивала себя, что, возможно, его вызвали в полк – хотя какой полк, когда полк на войне, в Силезии?! Может быть, он уехал по какому-то срочному делу?

Сердце маркизы колотилось все сильнее. Она спустилась в гостиную и увидела там матушку Алексея, графиню Анненкову. Даже не думая разоблачиться к ночи, та ходила по темной комнате в парадном бархатном одеянии и, держа перед собой свечу, что-то шептала и время от времени осеняла себя крестом. Взглянув на нее, Анжелика вдруг все поняла – весь ужас положения открылся ей.

– Где он, мадам Анна? Где ваш сын? – спрашивала она у графини.

Но пожилая дама виновато отводила от нее глаза. Она не отвечала. Когда же Анжелика, настаивая, схватила ее за руки и повернула к себе, она увидела слезы в глазах матери генерала.

– Так где же ему быть? – вскричала та. – Все у нее, все у Потемкиной. К ней поехал. Я уж думала, он счастье сыскал, а оно опять все по-новой закрутилось. Бедная, бедная ты моя. Откуда ж тебе знать-то?

Это было крушением. Не слушая сочувствий графини, Анжелика сжала руками виски и, едва ощущая собственные ноги, ставшие вдруг ватными, вернулась в свою спальню, заперев за собой дверь. Упав на кровать, она уткнулась лицом в подушку – как будто в бездну провалилась… Потемкина отобрала у нее мужа. Потемкина отобрала у нее все. Так вот что она хотела ей сказать в церкви своим жестоким и насмешливым взглядом: «С кем бы он ни венчался, кому бы ни говорил о любви – он все равно вернется ко мне, Елизавете Потемкиной. И так будет всегда. Всегда…»

Золоченая карета, запряженная двумя гнедыми лошадьми, прокатила по набережной Невы от Орловского дворца к Таврическому. Лакей предупредительно распахнул дверцу – княгиня Лиза вышла из кареты у мраморного крыльца.

Она всегда любила свой дом, как будто созданный феями, и скучала по нему вдалеке. Когда-то Таврический дворец был построен ее отцом, князем Потемкиным, среди лугов, в ознаменование побед России над Турцией. Она выросла здесь – в его великолепной обстановке, среди античных статуй и озер с золотыми рыбками. Она всегда ощущала восторг, приезжая сюда даже из Зимнего с его феерической роскошью, и всегда у самого начала широкой мраморной лестницы, застеленной ковром, ей казалось, она вот-вот услышит до боли знакомый голос своего папеньки – он приказывает доставить ему любимых малоросских вишен, с которых князь Потемкин неизменно начинал каждый свой день, будь то летом или зимой.

Сегодня же Лиз не заметила ничего из того, что ее окружало. Так и не сбросив подбитой лисьим мехом накидки, она прошла по анфиладе комнат, машинально кивая лакеям, предупредительно распахивающим перед ней покои. Войдя в свою просторную спальню, убранную под восточный шатер, по середине которого в подсвеченной воде мраморного бассейна цвели белые лилии и журчал фонтан, Лиза плотно закрыла за собой золоченую дверь и прислонилась к ней спиной. Слезы душили ее. Она испытывала такую муку ревности, что ей хотелось разорвать собственную грудь и вынуть проклятую занозу, не дававшую ей дышать.

Вдруг княгиня почувствовала, что в комнату со стороны балкона струится прохладный воздух. Пригляделась – в тусклом свете свечей она увидела, что балконная дверь приоткрыта. Кто-то проник в ее спальню – сразу мелькнула мысль. Встревожившись, княгиня сделала к балкону несколько шагов, приблизилась к широкой постели под алым балдахином с перьями. Она хотела позвать слуг, как вдруг кто-то обнял ее сзади и ласково прикрыл ладонью рот. Где-то в глубине ее сердца дрогнуло радостно: он, он! Лиза быстро повернулась – Алексей Анненков стоял перед ней…

– Ты? Ты как здесь? – спросила она, запинаясь от волнения.

– Как обычно – через балкон, – легко ответил он.

– Но почему… – она не договорила, но по тревожной тени, промелькнувшей по ее лицу, он понял, о чем она хотела спросить.

– Да, я не со своей невестой, – подтвердил он, вздохнув. – Я с тобой. Я пришел к тебе, Лиз. Несколько месяцев после Тарутино ты избегала меня, а с Вильно император постоянно находился рядом с тобой. Я страдал от ревности, от любви, которую ты больше не желала замечать. Я решил поменять свою жизнь, раз и навсегда избавившись от боли, – все так. Я совершил смертельный грех. Я выбрал женщину и без того несчастную, теперь же полностью разбил ее сердце и разрушил ее жизнь. Но увидев тебя здесь, одну, когда император при армии, я не смог удержаться, Лиза. Ты – единственная моя любовь. Другой нет и не будет никогда..

– О боже! – воскликнула Лиз, обнимая его и прижимая голову к его груди. – Что же ты наделал, милый мой. Что же ты наделал!

– Я за все отвечу перед Господом. Один. Ты же не вини себя, – проговорил он, приподняв ее лицо. – Ты ни в чем не виновата. Я так люблю тебя, Лиз. Я на все готов, на адский пламень, на осуждение ближних, на проклятие матери, в конце концов. Я так люблю тебя… так люблю. – Он горячо целовал ее волосы, ее наполненные слезами зеленые глаза…