Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Изящество ответа обезоружило даже Доктора. Своим молчанием он дал понять, что не возражает против продолжения экзамена. Предварительно они договорились не давать на выпускном вопросов по «триктраку» — на этом настаивал известный своей скромностью Влк, — а также по "двойной шимке" — на этом настаивал, чтобы лишний раз не напоминать Нестору о Шимсе, известный своей осторожностью Доктор. Однако оба приема, основных в программе обучения, требовалось продемонстрировать на экзамене по мастерству. Вопрос по «Совке» касался классических видов обработки, практикуемых вплоть до сего дня главным образом по причине недостатка информации о подлинно современных способах (Влк, кстати, представил себе, какой бомбой станет на предстоящей Всемирной конференции его доклад!) во всем мире, правда, за исключением их страны — то есть, как в шутку говорил доцент-спортсмен Шимса, "на оставшемся кусочке суши". Альберт начал с рассказа о шотландском способе в изложении летописца британских палачей Джона Эллиса.
— Необходима, — барабанил он, как по писаному, — крепкая конопляная веревка толщиной в два с половиной дюйма, с петлей в пять витков, отмеренной так, чтобы странгуляционная линия проходила вокруг горла на высоте последнего позвонка и заканчивалась у позвоночника. В момент падения с высоты 30 — 100 сантиметров ткани мягкого нёба плотно смыкаются с зевом и с твердым нёбом. В результате перекрываются дыхательные пути, что eo ipso[65] приводит к смертельному исходу. Сам Эллис, — продолжал Альберт уверенным тоном, превращавшим экзаменационный ответ в лекцию, — ввел в практику предварительную проверку на надежность при помощи мешка с песком, что практически исключало риск обрыва веревки под тяжестью тела; недостатком такой проверки является обязательное взвешивание, нервирующее клиентов. Разработчиком английского стиля был Альберт Пьерпойнт-младший. Он располагал узел так, чтобы в момент удушения надавить на челюсть с правой стороны; резкий рывок вызывает полную деформацию верхнего отдела позвоночника, что позволяет считать этот стиль более гуманным, чем — и здесь сын критикует отца — шотландский: там веревка нередко скользит по шее, вызывая длительное и мучительное, — добавил он с пафосом, превращающим лекцию в показательный урок, — удушение.
Трем членам комиссии одновременно пришло в голову, что этот Альберт не затеряется в тени своего тезки.
— Отлично, — сказал председатель, впервые вспомнив о своих полномочиях, — вызовите следующего!
А Доктор даже зааплодировал ему вслед.
При звуке этих аплодисментов, через столько лет вновь выпавших на долю конкурента, Влк помрачнел. Хотя он и был доволен — ведь Альберт своими успехами обязан ему, — но все-таки решил не выпускать парня из-под контроля. Хорошо еще, невольно подумалось ему, что у него на спине этот ужасный… Он не успел устыдиться своей мысли, ибо тут же позабыл обо всем на свете. На пороге стояла Лизинка.
— Скандалы не помогут, — жестко сказал он, глядя на ее растрепанные волосы и покрасневшие глаза. Он гнал прочь малейшее сочувствие, чтобы хватило сил довести дело до конца, и потому не переставая твердил про себя, что повод — более чем подходящий. Когда он попытался еще раз дозвониться к ней из-под.
54.
Лизинки, а она не сняла трубку, у него кошки заскребли на душе: вместо того чтобы лететь к ней на помощь (он вспомнил о таблетках в ночном столике), он лежал тут, в сущности, в полном комфорте, с девочкой, которая дала ему многое, но в сравнении с Маркетой — почти ничего. Однако он не мог ни поторопить природу, ни — когда клещи любви наконец разомкнулись — приделать крылья таксисту, который вез их от границы (поезд, конечно же, не стал их дожидаться). Он мог лишь упросить его, заплатив солидные чаевые, позаботиться о спящей Лизинке, но сначала завезти домой его самого. Влк открыл дверь, едва пробило шесть, и ужаснулся.
Их квартира, всегда стерильно чистая, словно больничная палата, носила следы дикого погрома либо полицейского обыска. Ему пришлось пробираться через груду барахла, разбросанного по всей прихожей. Включив свет — в квартире царил полумрак, — он увидел, что ходит по собственной обуви, по одежде, сорванной с плечиков, по белью, рубашкам, вытащенным из гардероба и нарочно скомканным, по грудам книг, вышвырнутых из книжного шкафа. Как во сне, он добрался до двери спальни, а открыв ее, понял, почему даже самые интеллигентные люди становятся иной раз убийцами, хотя прекрасно понимают, что это прямой путь в руки исполнителя.
На просторном французском диване — здесь он в первые годы их брака не раз занимался любовью с Маркетой, а последние нежно обнимал ее, причем их семейное ложе ни разу не осквернила ни одна любовница — лежала, совершенно голая его собственная жена, переплетясь с худым патлатым парнем, который годился ей в сыновья, а при некотором воображении — даже во внуки. Заметив мужа, она не выказала ни малейшего испуга.
— Доброе утро, — сказала она язвительно. — Сваришь нам кофе?
То, что случилось после, он вспоминал, как сквозь туман. Ясно помнил одно: он ударил жену впервые в жизни, а ее хахаля протащил за волосы к самым дверям гостиной; когда же вопли патлатого стали невыносимы, он заткнул ему рот первым, до чего смог дотянуться — парой своих носков, — и огляделся по сторонам.
— В кладовке, — сказала Маркета, даже не поморщившись от оплеухи и наблюдая за происходящим с дивана, как с трибуны стадиона, — столько бельевой веревки, что тебе хватит перевешать в доме всех. И себя заодно обслужи, у тебя же лучше всех получается, а то еще попадешь в плохие руки.
Повешенный, — засмеялась она с ненавистью, — вешатель!
— Хватит его одного! — прорычал Влк. — И держу пари, что отделаюсь условным сроком!
— Это вряд ли. — Она расхохоталась во весь рот, и он заметил, что у нее из десен сочится кровь. — Я себе мальчика подобрала — лучше не придумаешь.
— А вот сейчас он станет девочкой! — рявкнул Влк и тюкнул свободной рукой бутылку из-под вина, которое эти двое, видимо, выпили во время прелюдии, а может, и пока трахались. — Для кастрации и осколка хватит!
— Это, — сладко промурлыкала Маркета, — единственный сын министра внутренних дел, он приходил проситься в твое училище.
Во имя чести Влк готов был пожертвовать и карьерой, и свободой, но училище… училище оставалось превыше всего, и сейчас он как никогда понял это; оно хоть и было его детищем, но в то же время ему не принадлежало, как не принадлежит художнику созданный им шедевр. Измена Маркеты была тем коварнее, что метила в его ахиллесову пяту. Он отшвырнул ставший ненужным осколок, плюнул гаденышу в глаза и пошел в душ. Когда он вернулся, юный прелюбодей уже исчез, но Маркета по-прежнему лежала в той же бесстыжей позе.
— Я подумала, — сказала она, — что ты собираешься переезжать. И даже кое-что тут для тебя приготовила…
— Могла бы сначала спросить, — сказал он. — Тогда не пришлось бы утруждать себя.
— Ай-яй-яй! — сказала она с наигранным участием. — Что, эта потаскушка тебе не дала?
— На этой потаскушке, — сказал он, решив отплатить ей жестокой прямотой, — я женюсь. Переезжать придется тебе.
Хотя к первой новости она была готова и уже загодя отомстила, в ней все еще теплилась надежда, что она думает о нем слишком плохо, что их семейный кризис — плод ее воспаленного воображения. Надежда угасла, растоптанная его ответом, и ее душу до краев наполнило отчаяние. Схватив другую бутылку, валявшуюся на диване, она что было силы швырнула ее в мужа, но не попала. Бутылка угодила в прелестную вещицу — фарфоровую челюсть, подарок Влка к ее пятидесятилетию. Челюсть разбилась, а никому не нужная бутылка осталась цела.
— Скандалы не помогут, — произнес Влк как можно жестче, чтобы не упустить последнюю возможность направить свою и ее жизнь в нужное русло. — Я люблю эту девушку и не могу без нее жить. С другой стороны, я несу ответственность и за тебя, поэтому у меня есть одно предложение: не усложняй развод и тогда я сделаю тебе небольшую квартиру, где ты сможешь до самой смерти, — он не удержался от горькой усмешки, — развлекаться со своими мальчиками.
Пока он это говорил, ему все время казалось, что она смотрит сквозь него и даже сквозь стены комнаты; вдруг из ее глаз, измученных бессонницей и покрасневших из-за контактных линз, хлынули слезы, а губы прошептали:
— Карел!..
Поначалу он решил, что она зовет своего молокососа-любовника, и в нем вспенилась злоба; но вдруг понял: она, второй раз с того дня, когда он неосторожно похвастался своей профессией, произнесла в его присутствии имя казненного жениха. Острее, чем в прошлом, когда молодость и любовь сулили им сторицей вернуть все утраченное, он буквально физически ощутил, что смертен. Еще немного, и она, единственный и до сегодняшнего дня самый дорогой для него человек, уйдет из его жизни, и они уже не встретятся — никогда, niemals, jamais, never more, и ему, даже если у них с Лизинкой все сложится удачно, все равно будет не хватать умиротворяющей нежности и завораживающей хрипотцы ее голоса, — будет не хватать всегда, immer, toujours, always…
- С нами бот - Евгений Лукин - Социально-психологическая
- Демон поневоле - Леонид Сидоров - Социально-психологическая
- CyberDolls - Олег Палёк - Социально-психологическая
- За перевалом - Владимир Иванович Савченко - Научная Фантастика / Социально-психологическая
- Директор безлюдного леса - Михаил Новик - Социально-психологическая
- Птица малая - Мэри Дориа Расселл - Боевая фантастика / Космическая фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая
- НеКлон - Anne Dar - Остросюжетные любовные романы / Социально-психологическая / Триллер
- Позвольте представиться! - Роман Брюханов - Русская классическая проза / Социально-психологическая
- Сломи меня (ЛП) - Тахира Мафи - Социально-психологическая
- Плющ и Малина - Татьяна Александровна Силецкая - Социально-психологическая