Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II - авторов Коллектив

Оа Рцел отключил свечение прозрачного материала, из которого был сделан купол, и несколько минут звездолётчики молча любовались голубыми, розовыми, оранжевыми, серо-стальными и зеленоватыми молниями, вспыхивающими с разных сторон и расчерчивающими небо многоветвистыми узорами, похожими на крупные реки с притоками, видимые с околоземных орбит. Иногда лучи разноцветных молний перекрещивались, и струящиеся по силиколловому куполу обильные потоки влаги на миг загорались внезапными переливами оттенков.

– Хочется верить, как вообще хочется верить в жизни во всё хорошее, – шутливо заметил Оа Рцел, – что этот весёлый ливень не унесет наших датчиков, установленных на пойменном лугу. Уж больно интересные цветы эти септапеталии[15].

– Наши биохимики, – сказала Лэда Виль, – надеются получить из них эликсир молодости. У септапеталий сложный ритм смены поколений. Мы считали их разными биологическими видами, но оказалось, что одно и то же растение цветёт дважды, меняясь до неузнаваемости. При этом биополю цветов первого жизненного цикла необходимо взаимодействовать с биополем второго, и наоборот.

– А вы знаете, что полевое взаимодействие растений было открыто у нас в России? – Оа Рцел отметил про себя, насколько естественно прозвучало из его уст это «у нас в России».

– Раньше. В Бенгалии, – возразил Цоль Вэг.

– Оа Рцел прав, – сказала Лэда Виль. – Не сам феномен биополя растений, а межвидовое взаимодействие. В маленьком городе на Алтае с труднопроизносимым для нас названием.

– Бийск, – уточнил Ирцельд. – Там научились записывать их биополе и, воспроизводя его при опылении цветков, получать, казалось бы, немыслимые гибриды эволюционно далёких друг от друга растений.

– Это было, – добавила Лэда Виль, – вскоре после Первого Социализма. – Лэда заметила, как поморщился историк. – Вы не согласны?

– С термином. Но продолжайте. Ведь у вас только что появилась неожиданная для вас самой мысль.

– Вот оно, чтение мыслей на Соноре, – полушутя заметил начальник экспедиции.

– Вы правы, Ирцельд, – улыбнулась исследовательница. – Этот цветок, расцветающий дважды, и – в галерее – наш разговор о России наводят на интересную аналогию с… Вы знакомы с историей Тибета?

– Жена Оа Рцела – тибетолог, – ответил за историка Цоль Вэг.

– Знаток тибетской астрономии и медицины, – уточнил звездолётчик. – А её сестра – специалист по военной истории Тибета.

– Замечательно! Вы помните хронологию периода, связанного с именами Сронцангамбо, Аангдармы и Тисрондецана?

– «Сронцангамбо                                  был царем                                                         дважды…» —

пропел звездолётчик строку из песни, сложенной ещё в студенческие годы сестрами Стэц. – Да, помню.

Оглушительный раскат грома заставил всех на несколько секунд замолчать. В тревожном мерцании разноцветных молний, озаривших со всех сторон Гору Дальней связи, стали видны крупные хлопья снега.

– Снежная гроза! – восхищённо воскликнула учёная.

– Да! – Цоль Вэг, как зачарованный, глядел на кружение снежных спиралей в проносящихся над горой неистовых вихрях. – Бывает и на Земле. И всё равно – не веришь своим глазам!

Ирцельд полувопросительно посмотрел на собеседницу, как бы приглашая к продолжению разговора.

– Судьба социализма в России повторяет судьбу буддизма в Тибете – вот о чём я сейчас подумала.

– Интересно, – насторожился историк.

– Вспомните: первый раз буддизм в Тибете был введён основателем Лхасы, современником Тайцзуна и Харши Варданы, цэнпо Сронцангамбо.

– Сронцангамбо – это вырванные глаза и отрезанные головы у подножья железного холма в Лхасе, – тихо и отчётливо произнес Цоль Вэг. – Не стало жестокого цэнпо, и «чёрная вера» бон вернулась.

– После Сронцангамбо первый тибетский буддизм отступил, но не исчез, – возразила Лэда Виль. – То усиливаясь, как при более сговорчивом Тисрондецане, то ослабевая, как при Лангдарме, первый тибетский буддизм просуществовал более двухсот лет, и когда он пал и сама тибетская держава с гибелью Шан Кунжо прекратила существование (современники, видимо, думали, что навсегда), могло показаться, что теперь буддизм если когда-нибудь и восторжествует, то уж где-где, но только не в Тибете. – Лэда остановилась, явно ожидая реплики Ирцельда.

– Большевистские эксперименты над Россией отдалили торжество коммунизма, то есть избавление от социальной безысходности, или, говоря словами Кин Руха, выход из инферно, на сотни лет, – сказал историк. – Я понимаю вас, Лэда. Но… Впрочем, продолжайте.

– Я не знаю, что значит «большевизм», – сказала Лэда Виль.

– Людям коммунистического общества и не надо этого знать, – с почти неприличным неожиданным ожесточением выговорил Ирцельд и, опомнившись, добавил: – Потом расскажу. В лекции. Извините. Продолжайте, пожалуйста.

– Прошло ещё двести лет. Родился Миларайба. Именно с его чудесными стихами, а не с железной рукой Сронцангамбо и не с политической гибкостью Тисрондецана связан сегодня в нашем сознании приход буддизма к тибетцам. Мягкий и неотвратимый, как рассвет. А само название страны звучало в любом уголке планеты синонимом слов «цитадель буддизма».

– Миларайба был буддистом до мозга костей, и тем не менее, – улыбнулся Ирцельд, – у него есть стихи, обращённые к женщине.

– Только не понимаю, Оа, – вставил Цоль Вэг, и в его немолодых глазах появились лукавые огоньки, – осуждаете вы Миларайбу или защищаете?

– Защищаю. А с Лэдой Виль согласен лишь отчасти. Буддизм – это идеология. В то время как социализм и коммунизм – это такие системы экономических отношений.

– Буддизм в какой-то степени тоже система экономических отношений.

– В очень небольшой. В ещё меньшей, чем коммунизм – идеология. Хотя у людей той эпохи, которую не совсем правильно называют Первым Социализмом, слова «социализм» и «коммунизм» ассоциировались, по-видимому, в первую очередь с идеологическими доктринами. Впрочем, хотите – верьте, хотите – нет, многие из этих людей полагали также, что буддизм и йога – это такие виды спорта. По-французски «faire du jogging», буквально – «заниматься йогой», фактически означало «бегать по утрам вокруг дома».

– Вы уже второй раз обращаете наше внимание на неадекватность термина «Первый Социализм», – подтолкнула историка Лэда Виль.

– Неудачное устоявшееся название. Оно дезориентирует наших современников, если только Эпоха Подмены Понятий не является объектом их пристального изучения. Люди первых коммунистических эр вспоминали лжесоциализм – мы предпочитаем такой термин, – мягко говоря, без особенного энтузиазма. Само слово впервые употребил, по-видимому, Эрф Ром[16]. Его последователю Тэй Раму принадлежит попытка систематического и более подробного изложения основ общей теории лжесоциализма, который на Земле просуществовал недолго. А вот на Тормансе, где всё повторилось, этот «цветок» расцвел махровым цветом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});