Полуночные поцелуи (ЛП) - Бенедикт Жанин

Но не Отис. Я едва успеваю мельком увидеть его профиль, прежде чем он выходит из комнаты.

* * *

Родни смелый — чрезвычайно смелый и немного неряшливый, даже по моим кривым стандартам.

— Все, что я хочу сказать, как почетный гость, я должен быть вознагражден?

— Я слышу тебя, — я подсознательно играю со своим ожерельем, но останавливаюсь, когда замечаю, как его глаза следят за тем, как мои пальцы перебирают тонкий золотой шнурок.

Он флиртует со мной, по меньшей мере, пять минут, умно, что делает это сейчас, пока мой папа бездельничает на заднем дворе с остальными родителями. Мы стоим в гостиной с остальными гостями нашего возраста, каждый разбит на пары и поглощен своими собственными дискуссиями.

— Ты слышишь меня, но готова ли ты что-нибудь с этим сделать? — он мурлычет, наклоняясь вперед. Он всего на дюйм или два выше меня, но его уверенность и манеры подчеркивают его рост.

— Что бы ты хотел, чтобы я сделала?

Он кладет руку мне на талию. Поначалу это кажется приятным. У него крепкая хватка, и его руки горячие, но не слишком потные. Наши тела близки, но не слишком.

Протест вертится у меня на кончике языка, в животе скручивается узел. Но ничего не выходит. У меня нет никаких ощутимых причин хотеть отойти от его жеста. И все же…

— Я уверен, мы сможем что-нибудь придумать, — шепчет он, его губы в опасной близости от моего уха. Я кладу руку ему на грудь, чтобы наши торсы не соприкоснулись. Узел затягивается все туже, пока мои глаза нервно обшаривают комнату. Одно слово, и он отступил бы, но я упряма, хочу доказать свою точку зрения, которую я даже не знаю.

— Успокойся, большой парень. Тебе не кажется, что тебе следует беспокоиться о моем отце? — мой ответ легок, но мой пульс сбивается с ритма. И это не из-за тренера Сахнуна.

— О, да ладно. Я знаю, что вы с Ледяным Отисом балуетесь. Если он не боится, то почему, черт возьми, я должен бояться? Сегодня я золотой мальчик.

На этот раз я не скрываю своего удивления. Его вопиющая нелояльность побуждает меня слегка оттолкнуть его с отвращением.

— Если ты знаешь, что я с Отисом, почему ты все еще ведешь себя как клоун?

Теперь его очередь казаться смущенным.

— Ой. Итак, ты с… с ним? Я думал, вы просто трахаетесь ради удовольствия, а не как в отношениях и прочей хрени.

— У нас нет отношений, — бормочу я.

Он тоже отступает от меня, хотя его прикосновение остается на моем бедре. Сомнение морщит его лицо. Узел у меня в животе затягивается.

— Действительно. Мы просто развлекаемся.

— Тогда ладно, — медленно отвечает Родни. Тыльная сторона его ладони скользит вверх по моему боку, останавливаясь прямо перед моей грудью.

— Если это так, то как насчет того, чтобы повеселиться с настоящим мужчиной?

У меня не появляется шанса ответить, прежде чем из ниоткуда появляется Отис с выражением незаинтересованности, черты его лица мягкие и безмятежные. Но есть угроза в том, как его внушительное тело нависает над нами.

Без предупреждения он, кажется, дружески обнимает Родни за плечо, но я наблюдаю, как Отис без усилий сжимает массивный бицепс своего друга, чтобы оторвать руку Родни от меня.

— Джефферсон, — мягко начинает он.

— Я думал, мы говорили об этом?

— Говорили, о чем?

— Говорили о тебе, — он усиливает хватку, в то время как бегущий назад выглядит смущенным, — держись подальше от дочери тренера.

— Мы просто разговаривали.

— И касались, — его тон непринужденный, но злоба в глазах противоречит его истинным чувствам. Он тычет Джефферсона Родни в грудь, и это резкий жест. Бегущий назад откидывается назад от силы. Отис еще не взглянул на меня.

— И, если ты не хочешь, чтобы я оторвал твою руку и использовал ее в качестве моего нового Ричера Граббера, я бы посоветовал этого не делать.

— Братан, я просто…

Глаза Отиса жутковато мерцают, его улыбка каким-то образом становится более безмятежной. Он говорит осторожно, делая паузы между каждым словом.

— Убирайся нахуй от нее прямо сейчас, пока я не вышел из себя.

Вместо того, чтобы казаться испуганным, Родни выглядит раздраженным. Он окидывает меня последним взглядом, пока я остаюсь неподвижной, неприятное чувство закипает под поверхностью моей кожи.

И Отис, и Родни покидают меня, ни один из них не обращает на меня внимания, уходя. Это приводит меня в ярость, и я оглядываю комнату, стесняясь демонстрации Отиса, изо всех сил сдерживая вспышку гнева.

Я разрываюсь между тем, чтобы запихнуть Отиса в ближайшую комнату и трахать его до тех пор, пока напряжение, сковывающее мое тело, не рассеется, или накричать на него за то, что он заставляет меня чувствовать… что угодно, только не пустоту.

* * *

Я не могу достаточно быстро покинуть дом своих родителей. Как раз в тот момент, когда последняя группа гостей прощается и выходит за дверь, я следую за ней, несмотря на настояния моей матери остаться на ночь. Клянусь, если мне придется смотреть в эти печальные глаза еще секунду, я воспламенюсь. Мучительная унылость в них могла бы превратить саму Медузу в камень.

Элиза и Джеймс уже ушли, но прислали мне сообщение, спрашивая, не хочу ли я составить компанию вечером, вероятно, боясь, что в одиночестве я сделаю какую-нибудь глупость, например, куплю пачку сигарет и выкурю всю. Чувствуя легкое беспокойство, я проверяю их местоположение, чтобы убедиться, что они не пришли ко мне заранее.

Нет, они в «Dairy Queen».

Дорога до моей квартиры проходит тихо. Мне следовало включить какую-нибудь музыку или самодовольный подкаст об исцелении и поиске себя, черт возьми, даже эротическая аудиокнига подошла бы, чтобы заглушить меланхолические мысли, пытающиеся вырваться на поверхность. Но я этого не делаю. Я эмоциональный мазохист, слон, готовый терроризировать жителей деревни.

По иронии судьбы, воспоминания, которые выходят на первый план, те, которые я вызываю в самые печальные моменты, являются счастливыми. Еще более иронично то, что, в отличие от грустных, счастливые воспоминания оставляют после себя более острый привкус печали, из-за чего улыбаться без боли становится невозможным.

Воспоминания случайны, но схема проста: все они — случаи, когда Джулиан смеялся. Как в тот раз, когда мы поехали на то летнее озеро, и Джулиан научил меня делать сальто с качелей. Или, когда он только учился водить, мы украли папин винтажный «Мустанг» с откидным верхом и отправились на нем кататься в два часа ночи. Или, когда на его выпускном балу его короновали королем выпускного бала и попросили выбрать девушку для танца, а он выбрал меня вместо своей настоящей пары, так как моя заболела и не смогла прийти.

Я сияю так сильно, что у меня болят щеки, но счастливые воспоминания также уступают место боли. Когда я закрываю глаза, я вижу его поблекший образ, глупую ухмылку, которая появлялась на его лице, когда он забивал тачдаун или делал хороший пас, или глупый танец, который он исполнял, когда его товарищ по команде перехватывал мяч. В моих воспоминаниях Джулиан существует только в состоянии полного счастья. Даже если я знаю, что это не так, я сохраняю его таким, неспособная представлять его в каком-либо другом настроение.

Мне еще больнее, когда я открываю глаза, потому что его там нет, и никогда не будет. Я скучаю по нему, и я ненавижу это. Никакая тоска или принятие желаемого за действительность никогда не вернут его обратно.

Самое худшее — это тратить себя на эти эмоции, чтобы они ничего не дали взамен. По крайней мере, боль поддерживает в нем жизнь, пусть даже только в моих воспоминаниях.

* * *

Когда я приезжаю домой, я не сразу выхожу из машины. На самом деле, я даже не паркуюсь. Увеличивается искушение. Заправочная станция находится не слишком далеко от дома. Что плохого в том, чтобы взять пачку и раскуривать ее в течение двух часов, до конца дня? Это не считается обрушением, если мне это действительно очень нужно? Это говорит не моя зависимость, я рационализирую. Это моя потребность в самосохранении. И когда я переборю это, я больше не сделаю этого.