На сопках Маньчжурии - Михаил Толкач

Оба расхохотались. Кирей выпрыгнул на песчаный взгорок, махнул рукой в брезентовой рукавице. — Не опаздывай, Опанас!

Зверев спешил. В тот вечер необходимо было переместить рацию. Пользуясь ранними сумерками, урядник незаметно затерялся меж соснами. Трусцой одолевал взлобки, бегом — по заснеженным низинкам. Перед тайником в Гадючьем овраге отломал сосновую ветку, заметал свои следы. Разворошив валежник, вынул брезентовый мешок из выемки, вложил его в фанерный баульчик, хранимый в соседстве под кучей хвороста. Вспугнул кедровку, обосновавшуюся на ночлег в дупле осины…

Аркатову-Звереву дано было право самому определять способ уничтожения базы: управлять акцией из Харбина не было возможности. Двусторонняя связь не предусматривалась. Урядник умел зашифровывать короткие тексты по памяти. Сносно работал телеграфным ключом. У него не было ни кодовой книги, ни таблицы шифров. Разовые передачи вполне устраивали Тачибану. Сообщения следовали на русском языке. В случае провала японских следов не должно оставаться!..

В городе он удачно легализовался, прибившись к ремесленникам-инвалидам. Артель «Механлит» не имела отдела кадров — инспектор, бухгалтер, кассир, секретарь в одном лице. Приняли без проволочки сменным слесарем. Отдежурил сутки, двое — свободных…

Случайные люди подсказали Аркатову-Звереву, где спросить насчёт угла. Саманный домик располагался между длинными бараками, в глубине огороженной штакетником усадьбы. Со стороны улицы его закрывали разросшиеся черёмухи и тополя. От калитки к нему вела дорожка средь грядок и посадок малины.

Опанас без ошибки выцелил жильё Зверева. Издали учуял дурманящий запах жареного сала с луком. В прихожке стянул с себя армейский ватник. Сполоснул руки под умывальником в сенях. Пригладил ладонями свои русые волосы.

— Вечер добрый, Кирей! Хозяевам — теж!

— Хозяева в гости стреканули! — Зверев был в заячьей безрукавке, накинутой поверх застиранной гимнастёрки.

На столе в кухне под электрической лампой поблескивала бутылка. Два стакана. Опанас положил к ним краюху тёмного хлеба.

— Моя доля, Кирей.

— Обижаешь? — Зверев сузил дымчатые глаза.

Гость отнёс хлеб и засунул в карман ватника. Смущённо сел за стол.

— Сиротливо без людыны! Один да один со своей коломбиной. Старшина собачится. В гараже — доброго слова нема! Наедине со своим горем тяжко, Кирей…

— Конечная мудрость, Опанас — выжить в жестокой заварушке, в шухере этом! — Хозяин налил в кружки водки. В сковороде золотисто отсвечивали ломтики свиного сала и жареная картошка.

— Гарную премию отхватил!

— Не жалуюсь! — Шалые глаза Зверева блестели нетерпением.

Он обметнул взглядом стол. Сбегал в сени и вернулся с миской солёных огурцов.

— Гулять так гулять! Режь последний огурец! — Зверев поднял кружку. — Ну, товаришок, за победу!

Опанасу и выпить зверски хотелось, и завтра с рассветом за баранку. Ну-к, старшина унюхает? Загремишь в штрафбат, как ворюга последний…

— Не чикайся, Опанас! — Кирей опорожнил кружку, хекнул, ложкой зачерпнул картошку. Жевал убористо, жадно — поблескивали его стальные зубы.

Опанас отважился: водка обожгла горло. Заел салом. Явилась вялость в теле.

— Чого оця премия?

— Заказ фронта выполнили до срока! — Кирей хватал куском хлеба ломтики сала со сковороды. Проворные глазки его метались в поисках съестного. Отправил огурец в рот.

— Мы теж не подкачаем, Кирей. И нам выпадет премия. Как считаешь, друже?

— Всё от Бога! База важная, военная. Мой приятель по цеху всю дорогу напевает: «Наш Владимир Коккинаки долетит до Нагасаки и покажет он Араки, где и как зимуют раки!».

— То ж до войны спивали! — Опанас хмельно улыбался. — А база мировецкая! Скоро конец!

— Век жизни человека известен: наслаждайся и умирай! Вот начало и вот конец. — Кирей вновь наполнил кружки. Первым выдул и торопливо зажевал огурцом.

— Водку днём с огнём не сыщешь. Откуда у тебя? — Опанас тонул в расслабляющей истоме.

— А-а, выделили стахановцам. Пять тридцаток кладовщику — вся хитрость!

— Ловкач! — Опанас лениво подчистил кусочком хлеба сковороду, вытер пальцы о штаны. — Меня, Киря, перевели в батальон обслуживания. Возим грузы на склады…

— Крыши же нет! Под снег грузы?!

— Накроют. Куда ж девать ящики? На складской ветке целые вагоны простаивают! — Опанас умолк, наслаждаясь покоем, глядя на покалеченную руку Кирея. — Чи на войне, чи шо?

— В детстве нашли заряженный патрон. Взялся, недоумок, разряжать… Жизнь не пощупал руками — вот получил!

— Ты кажешь — дистанция жизни… А на кой ляд вона мени? Кому нужен? Я, как мой старый автомобиль, изношен, ослаблен, латан-перелатан…

— Послужим ещё, старина!

— На моей коломбине только я и рискую, — с заметной гордостью сказал Опанас. — Никто не отважиться ездить! Взрывоопасный механизм! Вот ты говоришь, выжить в заварушке. Комиссар учил меня: «Не живи, Панас, растительной жизнью, как чертополох на задворке! Живи соколом!».

— Небось, из жидков комиссар? Сокол-то — хищник!

— Товаришок, не завирайся! Взвейтесь, соколы, орлами! При царе спивали. Тогда що, не розумели? — Опанас смежил хитроватые глаза, ослабил ремень на гимнастёрке.

— Ты при царе кем был? — заинтересованно воззрился Кирей.

Шофёр моментально затянул пояс, выколесил грудь, выпучил глаза под жидкими бровями.

— Стать! Ешь очами офицера, ме-ерза-авец!

Зверев невольно подхватился, как брошенный пружиной, раскрыл в изумлении рот: «Повело товаришка!». Вскочил и Опанас:

— Не обижайся, будь твоя ласка! Унтер-офицером был. Вот и зацепило. — Опанас засобирался в казарму. — Пора на топчан!

Кирей опомнился и посоветовал:

— Горсть пшена пожуй, а лучше — проглоти. Никакой старшина не учует! Возьми кедровых орешек — верное средство. — Кирей проводил Опанаса до калитки:

— Уважил, приятель. Спасибо! Заходи, всегда рад!

…Чугунова не порадовал ход стройки. Дел ещё на тысячи и тысячи рук! До глубоких заморозков не перерезать победной ленты. А как мечталось командованию рапортовать к празднику 27-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции — не получается! Генерал видел, с каким напряжением работают строители. При нём кровельщик едва удержался на крыше — голова закружилась от малокровия! Не бросил, пока не окончил урок. Подносчик бетона шатался от слабости. Котловое довольство здесь не фронтовое!

Тарас Григорьевич, вернувшись в оперпункт «Смерша», доложил по телефону свои соображения члену Военного Совета фронта (так именовался теперь прежний Забайкальский военный округ). Со всей твёрдостью настаивал: военных строителей нужно перевести на снабжение по нормам действующей армии! Член Военного Совета пообещал обговорить предложение с командующим войсками. Завершая разговор, спросил:

— По части вашей службы нечего доложить?

— Работаем с переменным успехом.

— Желаю постоянных удач!

Поздним вечером Чугунов собрал контрразведчиков в кабинетике Голощёкова.

— Товарищ старший лейтенант, проследите за выполнением приказа о повальной проверке территории базы! — распорядился генерал. — Миноискателями прощупать все закрома, все клетушки и закутки нового хранилища. То же проделать на прежних цейхгаузах. Сапёрам проползти на животах! И пусть подпишут акт: «Мин не обнаружено!».

— Это правильно, товарищ генерал! — выпалил Фёдоров.

Офицеры невольно заулыбались: капитан одобряет генерала! Чугунов не дал развить свою мысль Фёдорову. Обратился к Голощёкову:

— Задача ясна?

За время обследования с генералом гарнизона и новой базы старший лейтенант потерял наглаженный вид: бриджи в пятнах глины, сапоги поблекли. Он кивком головы подтвердил: «Будет исполнено!».

— Эфир молчит. Он догадывается: засвечен! — Фёдоров, занятый своей идеей, горячо доказывал: — Пеленгаторные машины на виду. Вот и приблизить бы час «икс»!

— Как продолжение нашей дезы? — Генерал по-мальчишески подмигнул Васину. — Как вы, майор? Пустить слушок по гарнизону… Подыграем?

— Не получилось бы, как с овощной базой. — Васин потёр свою лысину, виновато поглядывая на Чугунова.

— Самокритика — шаг к исправлению! — Тарас Григорьевич обратился к Фёдорову: — Кумекай дальше, капитан! И ужесточи контроль при входе на стройку. Удвоить посты! Кстати, допуск Заиграевой на базу оформлен?.. Если нет, то придержите пока.

Фёдоров протянул генералу лист бумаги с рапортом об отчислении на фронт. Тарас Григорьевич нацепил на переносье очки, прочитал просьбу.

— Майор Васин знает?

— Я посчитал…

Чугунов сердито сдвинул брови:

— Считать будем после Победы!

— Между прочим, какой-то Изот Дорофеевич числится во всесоюзном розыскном реестре, — напомнил о себе Голощёков.