Дочь вне миров - Карисса Бродбент

придется встать в очередь за всеми другими женщинами, которые хотят, чтобы я их раздевал.

Я закатила глаза, повернулась и подняла волосы.

— Разве я не заслужила первое место?

Мягкий смешок.

— Я полагаю, это бесспорно.

Я слышала каждый шаг. А потом его руки оказались на моем затылке. Кожа головы покалывала, когда он мягко — очень нежно — отодвигал мои волосы, приглаживая выбившиеся пряди.

Мои веки дрогнули.

— Отведи волосы дальше назад. — Его голос слишком груб.

Я повиновалась, и он принялся за работу, напряжение полностью сузилось.

— Вознесенные, что ты сделала? Они все…

— Ой!

— Извини, извини, мне просто нужно отвлечься от этой части и… черт возьми. У тебя тут запуталась свободная нить. Кто сделал эту штуку?

— Я должна была внести некоторые изменения! — сказала я, защищаясь. — И я не… швея.

— Швея. Слово швея. Подожди… я должен…

И я не была готова ко всему, что пронзило меня сразу, когда почувствовала его дыхание на затылке. Его рот был так близок к моей коже, что я чувствовала едва заметные прикосновения его губ.

Я сделала резкий вдох.

Паническое напряжение в моих волосах исчезло.

Я поняла, что он использовал свои зубы, чтобы разорвать спутанные нити.

— Извини, — пробормотал он, — мне пришлось ее отрезать.

Я позволила своим волосам упасть, мои руки двигались, чтобы поддержать мое платье. Я выдавила:

— Нижнюю тоже?

Его пальцы скользнули вниз по моей спине, упав на изящную золотую застежку между лопатками.

— Эту?

— Да.

Он повиновался. Но его руки остались там, его большой палец сделал один плавный круг, от которого я испытала шок от пальцев ног до внутренней стороны моих ног.

— Это задело тебя. У тебя здесь красная метка.

Мой смех был слабым, хриплым.

— Она идеально сочетается со всеми моими другими боевыми шрамами.

Он снова провел по ней большим пальцем. Затем издайте низкий, грубый смешок.

— Если сегодня была битва, Тисана, ты победила.

У меня перехватило дыхание.

— Ты была безжалостна. — Это был почти шепот, тяжелый с некоторым благоговением, как будто он не знал, что говорит вслух. И он просто остался там, его костяшки касались моей спины, как будто мы оба попали в какую-то странную приостановку времени.

По собственной воле мои глаза закрылись. Я надеялась, что он не может почувствовать мое поверхностное дыхание, мои мурашки по коже.

Мне было не привыкать прикасаться. Это был профессиональный инструмент, одно из немногих орудий, которыми я могла владеть, чтобы выжить. Раньше это всегда было требованием, наставлением, средством для достижения цели.

Но не это. Это была тихая ласка, проникавшая сквозь шрамы на моей спине, сквозь все эти уродливые раны, что-то, что касалось только здесь и сейчас. Что ничего не просило.

Как давно меня никто так не трогал? С бесцельной привязанностью?

Мое тело не знало, что с этим делать, кроме как упасть на него, призывая к большему. И боги, я хотела большего.

Я почувствовала, как он начал отстраняться.

— Не надо, — прошептала я, прежде чем смогла себя остановить.

Пауза. Я снова почувствовала его дыхание на затылке, на изгибе уха.

— Что не надо?

Не останавливайся. Никогда не останавливайся.

Я повернулась лицом. Он был так близко, что его нос почти коснулся моей щеки, пространство между нами вибрировало так, что весь мой мир сузился до тех нескольких дюймов, где наше дыхание смешивалось. Он смотрел на меня острыми глазами с тяжелыми веками, предельно сосредоточенно, и все же…

… И все же я знала его достаточно хорошо, чтобы увидеть это.

Что он был так же напуган, как и я.

Я всю жизнь умоляла, чтобы на меня посмотрели. Посмотри на меня, я ворковала мужчинам, для которых танцевала. Посмотри на меня, требовала я у Эсмариса убийственным дыханием. Посмотри на меня, приказала я каждому, кто взглянет на мою изодранную спину.

И я показала каждому из них кусочки, столь же Фрагментированные, как и я, маленькие, тщательно подобранные части целого.

Но именно здесь, в этом взгляде, меня увидели — увидели каждую нелепую часть меня. И никогда еще ничто не наполняло меня таким сладким, мучительным ужасом.

Я посмотрела на его рот и подумала, каково это показать ему еще одну уязвимость, еще одну правду. Чтобы позволить себе хотеть.

Что не надо?

Не переставай прикасаться ко мне, видеть меня, нуждаться во мне.

Но я выдавила из себя легкую улыбку.

— Не льсти мне, — выдавила я. — Это не похоже на тебя.

И вдруг он исчез. Он отстранился так быстро, что я осталась стоять перед внезапным зияющим пространством.

— Тебе нужно немного поспать, — сказал он слишком быстро. И когда я кивнула в ответ, я сцепила руки вместе, чтобы он не увидел, что они трясутся.

— Спокойной ночи, Макс, — пробормотала я.

— Спокойной ночи, Тисана.

И я чувствовала, как его глаза следят за мной, пока я брела по коридору. Он все еще стоял там, не двигаясь, когда я закрыла дверь.

***

В ту ночь мне приснился стук в дверь. Мне снилось обжигающее тепло кожи — губы на горле, груди и внутренней поверхности бедер, невыносимая боль между ног, бешеный разрыв одежды. Мне снилась пара знакомых голубых глаз с тяжелыми веками от желания, голос, который я так хорошо знала, изданный прерывистым и отчаянным стоном у моего рта.

Я мечтала о скользком желании, которое поглотило меня, разрушило меня, уничтожило меня. О вкусе его пота, соленого и железного, и…

И железного и…

И через мгновение все исчезло.

Мне приснился внезапно холодный мир, если не считать ожога крови, покрывавшей меня, — огня тех прощальных поцелуев, багровых пятен, оставленных всеми, кого я бросила. Мой лоб, моя щека и еще дюжина, еще сотня там, где губы Макса прошлись по моему телу.