Война с самим собой - Карл Меннингер

Доктор Клодор отмечает, что в маленьком городке, где она жила, ее болезнь стала притчей во языцех. Домашнего врача обязали вести ежедневную запись клинической картины болезни. Она получала уйму подарков, цветов и открыток, поток которых не иссякал и тогда, когда ей пришлось лечь в больницу. В своей палате она устроила нечто вроде галереи, состоящей из почтовых открыток с выражением соболезнования.

Становилось ясно, что пациентка не только дурачит врачей, но преследует и другую цель — почивать на лаврах мученицы и выслушивать слова сочувствия. Следует особо подчеркнуть отсутствие в этом случае материальной выгоды, которую заурядные хирурги всегда считают главным мотивом симуляции.

Таким образом, симуляция, связанная с членовредительством, подразумевает следующие элементы: нанесение телесных повреждений, сопровождаемое болью и изъязвлением кожных покровов; демонстрация раны эмоциональным и склонным к сопереживанию людям, желание стать центром повышенного внимания и объектом лечения; ввод в заблуждение посторонних наблюдателей относительно истинной причины ранения и нередко сопротивление усилиям врача; получение материальной выгоды, показная скорбь, стремление к унижению, а иногда и к фактическому наказанию. Приведенные случаи опровергают наивную точку зрения, согласно которой в симулянтах силен дух игрока, ставящего на карту последнее, что у него есть. Однако, если бы это было так, то случаи симуляции стали бы массовым явлением, ибо азарт — в крови у человека, а этого не происходит. Известно, что боль, которую они себе причиняют, нередко бывает настолько сильна, что ее не оправдаешь средствами, вырученными в результате обмана. Более того, подобная интерпретация не принимает в расчет подсознательные факторы, которые стали известны современной медицине.

Несоразмерность между предполагаемой выгодой и добровольной мукой объясняется двумя причинами. Во-первых, цель лишь частично имеет меркантильную основу, так как симулянт рассчитывает на сочувствие других людей, старается привлечь внимание к собственной персоне, упивается чужим волнением и беспокойством. Во-вторых, боль является не единственным средством в достижении цели, а скорее результатом, своего рода воздаянием, полученным по требованию психологических установок. Поступки говорят сами за себя, и, какова бы ни была сознательная мотивация, подсознание пациента провоцирует в нем чувство вины и жаждет наказания. К сожалению, мы не обладаем приборами, способными точно определить эмоциональные параметры. И все же есть смысл говорить о несоразмерности принудительного наказания объему причиненных страданий. В этом смысле налицо обратно пропорциональная зависимость: чем ничтожнее наказание, тем больше симулянт страдает от неудовлетворенного чувства вины. Человек, лишающий себя глаза, вызывает меньшее осуждение, чем тот, кто прижигает тело горящей спичкой, хотя оба преследуют одну и ту же внешнюю цель. При этом особую роль играет присущее человеку чувство справедливости, и именно этим пользуется симулянт для достижения эмоционального равновесия.

Краткие выводы

Симуляция, связанная с членовредительством, является локализованной формой самоуничтожения и подразумевает внешнюю направленность агрессии, обман, жульничество и лжесвидетельство. Агрессия носит подстрекательский характер и помогает симулянту не только вызывать сочувствие, получать материальные дивиденды, но и провоцировать в конечном счете разоблачение, упреки и «наказание». Оба аспекта спровоцированной реакции других людей рассчитаны на получение извращенного эротического удовлетворения, свойственного мазохистам и эксгибиционистам.

Напрашивается вывод о том, что подобный акт симуляции можно считать спровоцированной агрессией. То есть изначально ничтожный агрессивный импульс провоцирует агрессию со стороны. Боль является оплатой подсознательного удовлетворения, которое носит эротический и агрессивный характер.

Глава 4. Полихирургия

У читателя может сложиться превратное впечатление о том, что разнообразные формы членовредительства в основном определяются агрессивностью, эротизмом и стремлением к самонаказанию. При этом не принимается в расчет очень важная составляющая — подсознательное желание поощрения. В действительности вне зависимости от наличия или отсутствия агрессивных побуждений членовредительство может быть единственным выходом для выживания, то есть той ценой, которую при определенных обстоятельствах приходиться платить за сохранение жизни. Достаточно вспомнить о традициях разных народов, например, об обряде посвящения юношей в мужчины. Жертвы такого освященного временем членовредительства могут и не быть агрессивными, а калечат себя, приобщаясь к социальному укладу. С другой стороны, традиции возникают на основе многовекового научного опыта. Прекрасным примером последнему утверждению служат хирургические операции. В данном случае человек не занимается саморазрушением, но отдает себя в руки хирурга. Более того, он умоляет врача удалить тот или иной орган, руководствуясь при этом не агрессивными побуждениями, чувством вины или извращенной чувственностью, но вполне сознательно и в соответствии с объективными показаниями современной медицинской науки. На самом деле стремлением к саморазрушению следует считать уклонение от жизненно необходимой хирургической операции. В этом случае отказ от операции абсурден, ибо хирургическое вмешательство можно считать нанесением телесных повреждений лишь в узком смысле этого слова, а с точки зрения психологии и практической пользы оно является несомненным благом. Но, как мы увидим впоследствии, существуют и исключения из общего правила.

В операции принимают участие по крайней мере два человека — пациент и хирург. Как первый, так и второй при принятии окончательного решения руководствуются сознательными и подсознательными мотивами. Предположим, что в нашем случае преобладают сознательные мотивировки. Несмотря на то, что хирургия, по сути дела, является сублимацией садистических импульсов, она доказала свою эффективность, продлила и сохранила миллионы жизней. Само собой, эта сублимация может доказать свою несостоятельность или служить маскировкой для скрытых невротических проявлений. В последнем случае решение оперировать может прийти спонтанно, без учета объективных показаний, таких как инфекционное заражение, уродство, кровотечение и т. п. Хороший хирург никогда не приступит к операции под влиянием эмоционального импульса; он принимает решение исключительно на основании оценки реального состояния пациента. К сожалению, должен констатировать, что некоторые хирурги идут на операцию совсем по иным причинам, например, уступая подсознательному желанию резать. Одни одержимы желанием удалять щитовидную железу, другие — яичники, третьи не могут удержаться от соблазна провести полостную операцию. Несомненно, очень часто подобные операции целесообразны, но то, как некоторые хирурги упрямо выискивают мнимые показания к оперативному вмешательству, равно как подозрительное постоянство, с которым они ставят один и тот же диагноз разным пациентам, очень напоминает признаки невротического синдрома и поневоле наталкивает на мысль о том, что они являются скорее невротиками, чем учеными. К несчастью, зарегистрированы и случаи откровенного садизма. Я сам не раз поражался неспособности «хороших» и профессионально подготовленных хирургов понять, почувствовать сострадание к своим пациентам или страх за их жизнь. Я считаю варварским и недопустимым общепринятое поведение врачей, когда маленького ребенка приводят в незнакомую комнату, где его окружают чужие люди в белых одеяниях и таких же колпаках. Перепуганный ребенок видит замысловатые инструменты, сверкающие ножи, а нередко и окровавленный перевязочный материал. И в тот момент, когда он готов умереть от ужаса, к его лицу подносят склянку с эфиром и объявляют о том, что вскоре его гланды будут вырезаны. Подобная практика может нанести серьезную психологическую травму, последствия которой, несомненно, скажутся в будущем. У меня нет сомнений в том, что ужас, перенесенный во время операции, является большим злом, чем то заболевание, с которым хирург решил «расправиться» столь жестоким образом. Безразличие к чувствам ребенка, оказавшегося в обстоятельствах, когда угрозе подвергается его психическое здоровье, свидетельствует о серьезном психологическом отклонении у некоторых хирургов, которое я считаю потворством садистическому импульсу, частичная сублимация которого приемлема для технического персонала, но несовместима со званием врача.

И все же следует не забывать об объективных трудностях, связанных с профессий хирурга. Пациенты смотрят на него как на чудотворца и часто ждут от него невозможного. Помимо принятия решения и проведения самой операции, он берет на себя всю полноту ответственности в случае ее неудачного исхода. При этом ему приходится выслушивать многочисленные жалобы и упреки, порой даже в том случае, когда операция прошла абсолютно успешно. Неудивительно, что хирурги поневоле становятся циниками. Они в конце концов, действительно должны быть готовы к проявлению жестокости, коль скоро в ней возникает жизненная необходимость. Поэтому мы не имеем права судить их слишком строго, когда они вследствие невротических факторов ошибочно трактуют эту «необходимость».