Поездом к океану (СИ) - Светлая Марина

А она — нет. Слишком упряма.

Но и он упрям не меньше, чтобы думать, будто бы едет за ее костьми.

За ней! За ней.

Уже на следующий день, с рассветом — за ней.

Для приготовлений хватило суток. Отряд собрали небольшой, с Юбером — в двенадцать человек, но все необходимое предоставили, включая оружие, самолет, машины и провиант. Выбираться твердо решили воздухом. Ну его к черту — гнать по основным дорогам Северного Вьетнама, подставляясь под мины и автоматные очереди. А на аэродроме в ближайшей точке к деревне, где похитили Аньес, их ожидали джипы и еще несколько человек для дальнейшего следования. От деревни предполагалось двигать в горы. Разумеется, в том случае, если поиски в округе ничего не дадут. А Юбер был уверен — не дадут. Аньес где-то в горах Вьетбака, потому что все концы всегда сходятся там.

Ребята ему достались крепкие, шумные, определенно «засидевшиеся» в форте, заскучавшие. Мальзьё не солгал, обещая устроить ему тех, кто действительно хочет поразмяться. Сколько из них вернется в форт, Юбер старался не думать. Довольно того, что сейчас они лезут в самое пекло таким малым числом. И было бы глупо отрицать, что он никак не менее безрассуден, чем де Брольи. А может быть, и более. Она-то женщина, несмышленыш. А он точно знал зачем и куда суется.

Удивительно было среди прочих обнаружить знакомое лицо. Фотографа из форта д'Иври, имени которого Юбер так и не вспомнил, пока ему его не представили капралом Кольвеном.

«Точно. Жиль», — подумал он, протягивая руку улыбчивому молодому мужчине, который сейчас не улыбался.

— Вас-то как угораздило? — изображая на лице добродушие, которого вовсе не испытывал, ответил на рукопожатие Анри. — Это не прогулка с фотокамерой, капрал. Я даже не уверен, что вам придется снимать!

— Я понимаю, — живо отозвался Кольвен, щурясь от солнца, в столь ранний час ослепительно яркого, и поправляя козырек кепи. — Я был в той вылазке, вам не сказали?

Юбер замер. Отряд грузился в машины, чтобы отбыть на аэродром. Они с Кольвеном — два дурня — стояли и наблюдали за остальными.

— Могли сказать, а я мог не вспомнить вас, — наконец спокойно ответил он. — Вы потому едете? Как свидетель?

— И это тоже, господин подполковник.

— Расскажете мне доро́гой?

— Про Аньес?

— Про все.

— Да, конечно. Но я не думаю, что много смогу… рассказать. Меня попросили помочь разобраться с местными, и я отошел… от нее отошел. Я почти ничего не видел.

Юбер кивнул. Что на это скажешь. По крайней мере, лишние руки, способные держать в руках оружие, ему точно не повредят.

Когда они выезжали из форта, часы не показывали и шести утра. До аэродрома ехать было недалеко, но почти в самом начале пути они застопорились. Первая из машин, следовавших в сторону Ханоя от пропускного пункта у ворот, через несколько минут обогнала худую и маленькую женщину, что брела по краю дороги. Юбер находился во второй. Второй она и не дала проехать. Застыла на мгновение, сомневаясь совсем недолго и глядя, как приближается джип. А потом рванула под колеса, падая на колени, будто бы боялась опоздать на тот свет, и при этом что-то громко кричала, перекрикивая рев мотора.

Водитель ударил по тормозам, сидевшие рядом с подполковником издали нечленораздельные звуки, ошеломленные происходящим. Юбер, никогда не сетовавший на скорость реакции, на ходу распахнул дверцу тормозившего автомобиля, еще не успевшего замереть, и выпрыгнул на дорогу, бросившись вперед. В ноге прострелила резкая боль, но в ту минуту ему было плевать. Машина с отвратительным визгом, заставлявшим сжимать челюсти так, что бледнели и ходили желваки, остановилась.

Женщина лежала на земле. Столкновения не было, но она лежала на земле.

И глядела на него пустыми, мало что выражающими глазами, совершенно сухими, без единой слезинки. Лишь зубы ее стучали да подрагивали руки, когда он схватил ее за них, рывком заставляя подняться и грязно ругаясь. К нему подоспели несколько солдат из остановившихся машин. Она вся сжалась и сделалась еще меньше, чем была. Но страха в ней не чувствовалось, лишь суровая решимость и… ненависть. Решимость и ненависть. Это все, что осталось от той женщины, которую он допрашивал всего-то два дня назад и которую велел освободить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Чего, бога ради, она хочет?! — кричал Юбер, озираясь по сторонам. — Мне кто-нибудь объяснит, чего ей надо? — потом он повернул к ней лицо, хорошенько встряхнул и, усиленно шевеля мозгами и пытаясь хоть что-нибудь вспомнить по-вьетнамски, срываясь, произнес: — Bạn muốn gì?[1] Черт бы тебя подрал, bạn muốn gì?

Женщина что-то затараторила в ответ, но он, и без того плохо понимавший, сейчас совсем не мог отделить одно слово от другого. А она все говорила и говорила, сильно жестикулируя и показывая на дорогу под колесами джипа, будто бы собиралась снова туда ложиться. И ничего не боялась, иначе давно бы уже замолчала, но никак не распалялась бы все сильнее, и теперь уже походило, что она чего-то требует.

— Она говорит, что хочет домой, — раздался голос одного из солдат, единственного местного, метиса, знавшего равно хорошо и французский, и вьетнамский. Его звали Себастьян, и фамилию его Юбер не запомнил. — Она просит, чтобы мы отвезли ее домой, потому что мы едем туда убивать ее родных.

— Так скажите ей, что мы никого не тронем! — рявкнул Лионец. — А ей туда нельзя! Если она вернется одна, без своих, ее там забьют, решив, что она их предала! Скажите ей это!

Метис кивнул и начал переводить, и едва заслышав родную речь, женщина вырвалась из рук подполковника и метнулась к нему. Она снова горячо запричитала, то ли переча, то ли уговаривая. Себастьян опять принялся объяснять, но она, в конце концов, не сдержавшись, толкнула его обеими ладошками, едва ли сдвинув с места, и пронзительно закричала, заколотив теперь по его груди кулаками — по-настоящему, всерьез, с надрывом.

В ответ метис растерянно глянул на командира, не понимая, как ему реагировать. Кто-то отчетливо взвел курок. Этот звук мог бы кого угодно отрезвить. Ее же воодушевил — она оглянулась, разыскивая, кто собрался в нее стрелять, и почти радостно опустилась на землю, ясно давая понять, что не сдвинется с места.

— Убрать оружие! — загремел Юбер вслед за этим красноречивым жестом. Переводить было не нужно. И без того ясно. Либо они берут ее с собой, либо пусть переезжают машиной. Он скрежетнул зубами и широким шагом направился к джипу, из которого так эффектно выпрыгнул. Нога болела невыносимо, но демонстрировать это окружающим Юбер не собирался. Открывая дверцу, он обернулся к солдатам, не понимавшим, что им делать. Мрачно усмехнулся и сказал: — Ее тоже уберите с дороги и поехали. Еще ни одной бабе не удалось заставить меня изменить планы.

Его шутка разрядила обстановку. Мужчины взорвались смехом. Кто-то из них подхватил вьетнамку под руки и отволок к обочине. Она сопротивлялась, дралась и теперь уже рыдала, но больше это не ставило их в тупик, и они вели себя с ней так, как обращались бы с маленьким ребенком, который сам не понимает, что делает. Бросив ее в стороне, подальше от дороги, они вернулись к машинам. Когда те тронулись, Юбер позволил себе обернуться лишь раз. Женщина, чью прежнюю и, может быть, неплохую жизнь разрушил навсегда этот плен и случившееся только что, так и сидела посреди пыли и высокой травы, раскачиваясь из стороны в сторону. Как знать, может, спустя час-другой она все же встанет на ноги и пойдет пешком в Ханой. И там сумеет начать сначала. А может, все же дождется, пока кто-нибудь ее добьет. Для первого нужны силы на борьбу. Для второго — силы на последний шаг. При любом раскладе Юбер всегда выбирал первое, даже когда ему казалось, что незачем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

[1] Чего ты хочешь?

Перелет был не очень долгим. И, как обещал капитан Мальзьё, на том конце их следования отряд поджидало небольшое, но подкрепление и несколько машин. Дальше им предстояло двигаться преимущественно проселочными дорогами, избегая хоть сколько-нибудь крупных, потому что по таким ехать было слишком опасно. Вьетнамцы, не имея возможности вести полномасштабную войну и ввязываться в большие сражения, использовали тактику булавочных уколов, нанося их тысячами. Они появлялись из ниоткуда, сносили все, что могли, и снова исчезали где-то в горах, в джунглях, в безвестности. Сейчас это было самое действенное, что они могли. И свой ущерб вооруженным силам Франции наносили, точно вычисляя, в какой момент враг слаб и не даст отпора. Дороги и места, которых французы не знали до камня, оказались отличной площадкой для их маневров.