Муза художника - Паула Вин Смит

Йону кажется, что когда Михай произносит последние слова, в его глазах мелькает искорка опасного юмора.

— Да здравствует народная партия, — медленно произносит посол по-румынски с широкой улыбкой, ясно дающей понять, что он шутит.

Здесь, рядом с поломанной машиной, Йон чувствует облегчение, как человек, который наконец принимает какие-то меры, который может в конце концов чего-то добиться. Михай кивает, все еще настороженно-серьезный, и, поднявшись на ноги, смотрит дипломату в глаза.

— Мы поедем опять на следующей неделе, — говорит он. — И поговорим о Румынии.

На следующей неделе они наносят короткий запланированный визит в муниципальный центр городка, находящегося в часе езды от Бухареста. Предварительно Михай отнес спущенное колесо в автомастерскую, чтобы его накачали заново и выяснили причину утечки воздуха, которая, конечно, осталась необнаруженной. По словам автомеханика — если Йон правильно понял, — шину, скорее всего, когда-то в прошлом накачали насосом, засоренным грязью и смазкой, из-за чего под седлом клапана образовался вакуум, что и привело к медленной утечке. Йон не удивлен, когда проблема, не без помощи Михая, возникает снова, в подходящем укромном месте уже на другой проселочной дороге, где мужчины могут спокойно поговорить.

Йон разочарован тем, что Михай никогда не слышал о Викторе Риисе. Правда, люди в мире вообще редко могут назвать имя какого-нибудь скандинавского художника. Да, им нравится Эдвард Мунк,[49] но по опыту Йону известно, что многие считают Мунка немцем.

Михай снова ссылается на свой курс лекций по истории европейского искусства, где картины датского золотого века рассматриваются с точки зрения марксизма-ленинизма. Йону кажется, что живопись золотого века достаточно хорошо поддается такому анализу. Изображение художником нищеты, порожденной индустриализацией, и особенно контраста между золотыми позументами аристократии и закоптелыми лохмотьями крестьянства и пролетариата можно использовать, чтобы проиллюстрировать необходимость революции.

— Виктор Риис идет после золотого века, он — следующее за ним поколение, — объясняет посол своему водителю. — На рубеже столетий. Fin de siècle.[50]

— Эпоха декаданса, — грустно говорит Михай.

Ветерок гуляет по полям, раскинувшимся вокруг дороги, на которой застыл черный «мерседес».

— Я бы пригласил вас прийти посмотреть картины, если бы это было возможно, то есть разрешено, — говорит Йон.

Михай пристально смотрит в землю в течение шести секунд или около того, которые, кажется, тянутся намного дольше. Затем резко подходит к машине с пассажирской стороны, открывает дверцу и, нагнувшись, начинает рыться в бардачке. Йон ждет. До него доносится щебет, но птицу не видать.

Шофер протягивает ему стопку беспорядочных бумаг, измазанных по краям машинным маслом. Он говорит Йону, что это такое, но тот не понимает, пока не сосредотачивает все свое внимание на небрежно исписанных, грязных бланках с загнутыми уголками. Кажется, это записи технического обслуживания машины, в которых зафиксированы текущий ремонт, регулировка карбюратора, покупка бензина, показания счетчика и тому подобные вещи.

— Другой водитель, старый, — поясняет Михай. — У него плохое здоровье. Malade.[51] Он… — Шофер делает пренебрежительный жест рукой, мол, будь что будет. — Нет времени на эти бумаги. Беспорядок.

До Йона медленно начинает доходить смысл слов его нового водителя. Но он не понимает, к чему тот клонит.

— Документы, записи. Они должны быть, — говорит Михай и задумывается. — Ремонт. Работа.

Йон медленно кивает.

— Но где? Нет места, чтобы это делать, — продолжает Михай, разводя руками, а на лице изображая беспомощность и безвыходность. — В машине не видно. Нужен стол. Стол внутри дома, чтобы работать, ĭnțeleg?[52]

Йон внимательно смотрит на него. Этот человек должен быть правительственным агентом того или иного уровня, иначе отдел кадров службы дипломатического сервиса Министерства иностранных дел Румынии не одобрил бы его кандидатуру на должность шофера. Посол думает обо всех засекреченных материалах, которые могут находиться в его кабинете, но это не представляется ему большой проблемой, так как он давно научился не оставлять подобные вещи на виду. Михай мог бы проводить по несколько часов в неделю в резиденции Алстедов, будто бы обновляя записи по техническому обслуживанию машины, и под этим прикрытием смотреть их картины и читать книги по искусству.

София с видом хозяйки спускается по витой лестнице. Одна ее рука едва касается перил, вторая же — протянута в жесте радушия и приветствия. Йону она кажется образцовой, идеально ухоженной, но вместе с тем чувствуется в жене какое-то скрытое беспокойство, отчего впечатление от ее красоты и грации несколько блекнет.

— Ты не один?.. — спрашивает София.

Ее выщипанные в две узкие арки брови кажутся постоянно вопросительно поднятыми.

— С водителем, — отвечает Йон, рукой быстро показывая в сторону входной двери.

В другой руке он держит прямоугольный пакет, который собирается отдать Софии.

— Нужно сделать кое-какие записи, касающиеся машины. Записи техобслуживания. Я сказал Михаю, что он может заполнить бумаги в моем кабинете.

Произнося эти слова, Йон подает жене тайный знак, означающий, что они поговорят об этом позже. София продолжает двигаться по направлению к нему. От места, где он стоит, их отделяют всего несколько ступенек. На короткое время головы супругов оказываются на одном уровне, хотя на самом деле Йон выше ростом.

— Я почему-то подумала, что с тобой Маргарет, — просто говорит София и качает белокурой головой, как бы выражая абсурдность подобной мысли.

Внутри у Йона все переворачивается, но ему удается сохранить беспристрастное лицо и не выдать своих чувств. Конечно, предположение жены о том, что они с Маргарет пришли вместе, ничего не означает.

— Я жду ее в гости, — продолжает София и проходит мимо него в гостиную с высоким сводчатым потолком.

Эта комната предназначена для приемов. На журнальных столиках среди диванов и кресел аккуратно расставлены гигантские вазы с цветами. Тут достаточно места даже для большой семьи. Они вдвоем движутся в этих пространствах, как актеры на сцене.

— Я надеюсь, Муры изменят свое мнение по поводу школы. У меня с ними было несколько долгих разговоров. Фрейе в ее возрасте нужны одноклассники и уроки. Маргарет всегда дает какие-то неопределенные ответы, касающиеся домашнего обучения. Как будто они с Логаном для этого подходят! Я вот что думаю: если Муры так презирают марксистско-ленинские принципы, которыми руководствуются государственные учебные заведения, Фрейя могла бы ходить в американскую школу. Ее посещают дети разных национальностей: отпрыски Садикисов туда ходят, и Теттехов. Я узнавала; преимущество, естественно, отдается занесенным в лист ожидания сотрудникам их собственного посольства, поэтому мне кажется разумным подать заявку заранее, чтобы попасть на следующий учебный год. Мы ведь поможем с оплатой?