А потом я проснусь - Алайна Салах

вдоль стены. Ехать домой нет ни сил, ни желания. Работать тоже. Оказывается, мой трехнедельный оптимизм был не более, чем напускной бравадой. Разговор в кабинете заведующего меня размазал. Спасительная фраза, которую я повторял себе все это время, рассыпалась на слоги, слоги развалились на буквы, и их больше не собрать воедино. Теперь в голове крутится другое. Что, если она больше никогда не очнется? Или очнется инвалидом, не способным застегнуть пуговицы? Как моя жизнерадостная Ярослава с этим справится? И как смогу справиться я, зная, что не защитил, когда должен был?

Прислонившись к стене затылком, я закрываю глаза. Если в жизни каждого приходит момент, когда он достигает дна — то сегодня я достиг своего. Злиться, бодриться, убеждать себя в том, что нельзя отчаиваться и следует двигаться дальше — на все это совершенно нет сил. И оно, конечно, пройдет, если не сегодня, так завтра, если не завтра, то через месяц или через год, но пока так. Я с головой погрузился в беспросветный серый вакуум, который никогда не поменяет своих депрессивных красок и куда не просочится ни один солнечный луч. Потому что лучом была Ярослава.

А потом я вдруг вижу ее. Звонкий, словно перелив колокольчиков, смех щекочет ушную раковину, а сияние ореховых глаз наполняет тело знакомым ощущением эйфории. Ярослава стоит от меня на расстоянии вытянутой руки. Такая родная и такая красивая. Самое совершенное существо на земле. Настоящий ангел.

— Иди ко мне, не бойся, — она игриво манит меня пальцем. — Хочу, чтобы ты меня обнял. А ты хочешь?

Я хочу. Больше всего на свете. В ее объятиях — спасение. Я знаю, как она пахнет, какое мягкое тепло излучает ее тело — и это лучшее из всего, что может существовать.

—Я тебя люблю. — Слова отчего-то даются мне с трудом, будто в горле застряла металлическая штуковина, мешающая говорить. — Подойди ко мне, пожалуйста. Только сейчас. Дальше я поведу тебя сам.

Она выглядит обиженной и разочарованной, даже роняет руки.

— Почему? — спрашивает жалобно. — Ты не хочешь меня обнимать? Пойдем туда вместе. — Она кивает себе за плечо, откуда струится холодное серебристое сияние. — Я хочу быть с тобой всегда. Меня все бросили. Все до единого. — В ее глазах появляются слезы. — Не бросай и ты.

Я хочу наплевать на все и пойти за ней. Она начинает плакать, и видеть это невыносимо. Какая мне разница, куда идти, если это означает быть вместе. Мы везде сможем быть счастливы.

Я собираюсь шагнуть к ней, но тело, как и язык, плохо слушается — ноги тяжелые, ступни — те и вовсе неподъемные. И знакомый назойливый голос в голове шепчет: «Тебе не нужно туда. И ей не нужно тоже».

—Ангел, я не могу. — Я с трудом отрываю руку от бедра и тяну к ней. — Пожалуйста, подойди ко мне. Пожалуйста. Клянусь, ты не пожалеешь. Доверься мне. Я тоже больше всего на свете хочу тебя обнять.

По ее щекам продолжают катиться слезы, губы дрожат так, будто она напугана до смерти. Моя рука, висящая в воздухе, весит тонну. Долго держать ее так я не смогу.

— Пожалуйста… — хриплю я, продираясь сквозь металлический барьер, сковавший горло. — Я люблю тебя больше всего на свете. Пойдем со мной… Так будет правильно.

Мне не удается выяснить, прислушалась ли она ко мне, потому что неожиданно начинаю терять зрение. Серебристое сияние меркнет, лицо Ангела становится все прозрачнее и прозрачнее, пока окончательно не сменяется безликим серым полотном. Одновременно с этим в барабанные перепонки ввинчивается оглушительный шум. Он нарастает с каждой секундой, вплетая голоса в свою беспорядочную какофонию.

— Дмитрия Олеговича позовите… Не знаю... Возможно, еще не уехал. Тонометр нужен… Да, в триста пятую…

Поморщившись от белесого свет, бьющего из-под потолка, я открываю глаза. Дверь в палату Ярославы распахнута, в нее одна за другой залетают санитарки.

Невидимая сила поднимает меня со скамейки, ноги, почти такие же непослушные и тяжелые, как в моем сне, с каждым сделанным шагом становятся все легче и легче.

— Подождите за дверью, пожалуйста, — огрызается женщина в голубой форме, суетящаяся возле койки. —Сейчас нельзя.

Смысл ее требования благополучно ускользает от моего сознания, потому что все мое внимание в этот момент сосредоточено на фигурке, сидящей на кровати. Голые ступни почти касаются пола, больничная сорочка соскользнула с тонкого плеча.

— Да, скажи, что пациентка очнулась, — командует кому-то та, что в голубом. — Проверяю рефлексы.

Мое сердце превращается в истерично-дергающийся сгусток и взмывает вверх. Теперь его биение ощущается в горле, в подбородке, в висках. Вот и ответ. Она прислушалась.

Кажется, Ярославу что-то спрашивают, потому что она несколько раз кивает. Затем ее взгляд перемещается поверх суетящихся рядом ней голов и находит меня. Чувство эйфории вливается в тело — такое же, как и в моем сне.

Сияние ореховых глаз такое же живое, как и раньше, даже ярче немного.

— Привет, — выговаривает Ярославы одними губами и улыбается. По ее щеке ползет одинокая слеза.

— Привет, — говорю я, боясь даже моргнуть, чтобы не потерять ее из вида. Никому не хочется проронить ни мгновения счастья «на пике».

Ее губы снова приходят в движение, и я читаю по ним «Прости».

— Молодой человек, выйдите из палаты! — раздается строгое рявканье. — Идет диагностика!

Следом звучит уже спокойнее:

— Первичные рефлексы в норме. Пульс и давление тоже.

— Выйдешь за меня замуж? — произношу я вслух. Совершенно неуместная в данной ситуации фраза звучит громко и уверенно.

— Вы слышите, что вам говорят? — орет уже другая медсестра, упираясь мне в грудь обеими руками. — Выйдите отсюда немедленно, иначе я позову охрану!

Я пячусь назад, ни на секунду не сводя с нее глаз. Вижу, как она смешно морщится, будто собирается чихнуть, и как вслед за еще одной вытекшей слезой, кивает.

Отчего-то в этот момент у меня нет сомнений, что никаких последствий, о которых предупреждал заведующий, не будет. Потому что все, что касается Ярославы, не подчиняется скучным земным законам. Ее появление в моей жизни с самого начала было настоящим чудом, которое и по сей день не заканчивается. Она очнулась совершенно здоровой, как я себе и говорил. Дальше остается лишь сделать ее самой счастливой. Точка.

Эпилог

Полтора года спустя

- Леш, хватит на шампанское налегать!