Лучшее за 2004 год. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - Уильям Бартон

Мишель запустила в опознавательную программу все фотографии и внимательно проверила ее работу, чего никогда бы не сделал ее работодатель, если бы взялся за дело сам. Многие люди просто не понимают, как легко можно обмануть программу, особенно если запустить в нее устаревшие данные, плохо сканированные отпечатки пальцев и примитивные цифровые снимки, сделанные машинами, которые для этого вовсе не предназначены. В результате совместных и весьма успешных действий Мишель и компьютерной программы получилось четкое видимое до мельчайших деталей изображение Терциана во весь рост, по которому можно было определить: расстояние между глазами, длину носа, изгиб губ, точную форму ушей, длину конечностей и туловища. Конечно, некоторые из этих параметров могли совпасть у разных мужчин, но никогда все.

Сирена передала эти данные своим специализированным поисковым «паукам» и разослала их по всему миру.

Там, в Интернете, как нигде больше, сконцентрировалось поразительное количество пустого, никчемного прошлого. Люди загружали в компьютер картинки, дневники, комментарии и видеофильмы; они делали оцифровку старых домашних фильмов, снятых на плохой кинопленке в резких, неестественно ярких красках; они сканировали свои генеалогические древа, открытки, списки приглашенных на свадьбу, рисунки, политические статьи и старые письма, написанные от руки. Нудные многочасовые записи камер скрытого наблюдения. То, что когда-то что-то значило для одного человека, теперь превратилось в электроны и стало доступно всей Вселенной.

Просто удивительно, какому огромному количеству ненужной информации удалось пережить Световую войну — ничто из этих данных не стоило поиска или восстановления из архивов.

Все это означало только одно: Терциан где-то здесь. Куда бы он ни отправился — в Париж, Далмацию или на остров Туле, — за ним будет следить камера. Возможно, Терциан фотографировал детей с мороженым возле Нотр-Дам или уличных саксофонистов на мосту Искусств — теперь его найдут везде. Может быть, он лежал на пляже на Корфу, смотрелся в зеркало в каком-нибудь баре Гданьска, заговаривал в Гамбурге с проституткой в районе Сент-Паули — Мишель найдет его везде.

Разослав программу с фотографиями Терциана, Мишель подняла руки над головой и потянулась — потянулась изо всех сил, напрягая мышцы и широко, словно в немом крике, открыв рот.

Затем вновь склонилась над декой и прочитала сообщение Дартона.

«Не понимаю, — говорилось в нем, — почему ты со мной не разговариваешь? Я люблю тебя!»

В его карих глазах застыло какое-то дикое выражение.

«Неужели ты не понимаешь? — кричал он. — Я же не умер! Не умер!»

Покачиваясь в воде на глубине трех или четырех метров от поверхности озера Зигзаг, Мишель смотрела на перевернутую чашу небес, их сверкающую синеву, обрамленную темными, мрачными башнями мангровых зарослей. Внезапно совсем рядом, словно пуля, в воду вонзилось что-то маленькое и черное: последовал громкий всплеск, вспенилась вода, и острый, как кинжал, клюв зимородка пронзил апогона, мерно покачивающегося над ярко-красным кустом коралла. Под водой мелькнуло белое брюхо зимородка, его крылья, которыми он работал, как плавниками, потом над волнами снова замелькали крылья, лапы, поплыли воздушные пузырьки — и зимородок поднялся в воздух.

Мишель медленно проплыла над округлой кроной коралла, над парой огромных тридакти, каждая из которых была более метра в длину. Моллюски мгновенно закрыли створки, выбросив струю воды толщиной в человеческую руку. Мясистые выросты по краям створок переливались буйными красками: фиолетовое, голубое, зеленое и красное слилось в такой немыслимо яркий рисунок, что рябило в глазах.

Тщательно втянув жабры, чтобы не поранить их о ядовитые щупальца кораллов, Мишель заработала ногами и, поднырнув под корни мангровых деревьев, вошла в узкий туннель, связывающий озеро Зигзаг с морем.

Из почти трехсот Скалистых островов на семидесяти или около того море образовало озера. Острова состояли из пористого кораллового известняка; одни из этих морских озер соединялись с океаном подводными туннелями и гротами, другие собирали влагу, просачивающуюся тонкими струйками. Многие из них были населены уникальными, реликтовыми формами жизни, сохранившимися еще с доисторических времен; даже сейчас здесь можно было найти неизвестные науке виды.

За те месяцы, что Мишель провела на островах, она обнаружила два, по ее мнению, не описанных ранее вида: разновидность Ептастаса тейгшуога, белого морского анемона, расписанного странным узором из алых и кобальтово-синих красок, и темно-фиолетового в желтых горохах голожаберного моллюска, который проплыл мимо нее, колыхаясь всем телом, похожий на какое-то кухонное полотенце, подхваченное приливом и влекомое за собой со скоростью семь узлов в час. Моллюск и анемон были отосланы соответствующим специалистам, и, возможно, когда-нибудь имя Мишель останется в веках в виде составной части латинского наименования найденных ею двух представителей морской фауны.

Туннель был около пятнадцати футов в длину и имел несколько очень узких мест, где Мишель пришлось прижать крылья к туловищу и пробираться, лишь слегка пошевеливая их кончиками. Вскоре туннель пошел вверх, туда, где был виден яркий свет; расправив крылья, сирена пролетела над мягкими розовыми кораллами и устремилась навстречу солнцу.

«Два часа работы, — подумала она, — плюс опасная среда. Две тысячи двести калорий, легко».

Море, в отличие от сумрачного соленого озера, окруженного высокими скалами и мангровыми деревьями, ослепительно сияло в лучах солнца; из-за этого блеска Мишель не сразу заметила лодку, подпрыгивающую на волнах. Резко затормозив развернутыми крыльями, она остановилась, но потом узнала знакомую ярко-красную раскраску.

Мишель благоразумно поднялась на поверхность подальше от лодки — Торбионг, возможно, высматривает добычу, а охотится он с гарпуном. Заметив ее, старик выпрямился и помахал рукой, Мишель освободила трахею и набрала в легкие воздуха, чтобы ответить на приветствие.

— Я привез тебе еду, — сказал он.

— Спасибо, — сказала Мишель, стирая с лица капли морской воды.

Торбионгу было более двухсот лет, он был верховным вождем и жил в столице Белау Короре, до которого было минут сорок езды на лодке. Маленький, черноволосый, жилистый, с широким носом, крепким подбородком и гладким, без морщин, лицом. В молодости он объездил весь мир, однако, постарев, вернулся на Белау. Его обязанности в качестве вождя носили скорее церемониальный характер, однако имели немаловажное значение, когда дело касалось налогов; он получал деньги с отелей и ресторанов, построенных его предками, где на него работали другие люди, поэтому большую часть времени Торбионг проводил навещая своих соседей, сплетничая и занимаясь рыбной ловлей. Когда Дартон и Мишель впервые приехали на Белау, он принял их очень радушно и помог уладить все формальности, связанные с получением разрешения на проведение научных исследований в районе Скалистых островов. Несколько месяцев назад, уже после смерти Дартона, Торбионг согласился привозить Мишель продукты в обмен на рыбу.

Его лодка была десять метров в длину; посреди на ней был установлен водонепроницаемый навес, сплетенный из листьев пандана. На алых боках лодки ярко-желтой краской были выведены волнистые линии, кресты и полосы. На банке красовались вырезанные из дерева причудливые рожи, к планширу прилепилось множество белых ракушек каури. На носу и корме стояли деревянные фигурки зимородков.

Над пандановым навесом торчали антенны, флагштоки, удочки для ловли глубоководных рыб, ружья для подводной охоты. Под навесом, откуда Торбионг мог править лодкой, сидя на вырезанном из древесины хлебного дерева троне, находились навигационные приборы, радио, видео- и аудиотехника, набор громкоговорителей, эхолот, спутниковая связь и радар. К креплениям, поддерживающим навес, были приделаны специальные гудки, которые во время движения лодки издавали зловещий, режущий ухо звук.

Торбионг обожал пронзительный вой этих гудков. Подплыв поближе, Мишель услышала оглушительную электронную музыку, которую Торбионг любил слушать через наушники, — обычно она гремела из громкоговорителей, но во время рыбалки он не хотел распугивать рыбу. По ночам присутствие Торбионга Мишель определяла за много миль, когда он плавал по темному морю, совершенно обалдевший от бетеля [95], ревущих громкоговорителей и пронзительно вопящих гудков.

Дослушав последний аккорд своей адской музыки, Торбионг снял наушники и выключил звук.

— Ты когда-нибудь оглохнешь, — сказала Мишель.

Торбионг усмехнулся:

— Обожаю эту музыку. Прекрасно разгоняет кровь.