Гилгул - Иван Сербин

– Свершилось… Свершилось… Свершилось… Нафан выполнил его просьбу. Ребенок Дэефета родился мертвым. Ожидая новых приступов боли, Аннон перевернулся на спину, выпрямился и с облегчением понял, что все закончилось. Ему следовало встать и идти, но он… Он пока еще не набрался сил. Лежал посреди тронного зала и плакал. Ему не понадобилось много времени, чтобы понять: никуда он не денется. Сейчас соберется с силами, встанет и пойдет к военнохранилищу за кожаными латами, мечом и щитом простого солдата. Благо, что все медные доспехи переплавлены в наконечники стрел и копий и теперь арамейские легионеры не отличаются от аммонитянских воинов, а те от иегудеев. И надо призвать тысяченачальника царской когорты. А дальше… Дальше пусть будет так, как будет. Гончий выполнит свое предназначение и умрет. Гилгул же пойдет своим путем. На то он и гилгул».

02 часа 02 минуты Пробуждение было неприятным. У Саши возникло ощущение, будто кто-то тронул его за плечо. Он открыл глаза и резко сел на кровати, пытаясь установить природу этого тяжелого чувства. Оглянулся – просто так, на всякий случай, – проверить, не сидит ли в кресле, ухмыляясь язвительно, плод его сумасшествия, Леонид Юрьевич. Нет, не сидит. И вообще, в квартире посторонних не было. Не ощущал Саша чужих флюидов в собственном жизненном пространстве. Однако что-то его потревожило. Конечно, вдруг язвительно ухмыльнулся он. И ему даже известно ЧТО. Шиз. Великий и ужасный. Слез с кровати, жалко шмыгнув носом, подтянул трусы, поскреб в затылке и пошел в кухню. Наклонившись над раковиной, попил холодной воды прямо из-под крана. Сразу стало легче. Зачерпнул водички в пригоршню, плеснул на шею и аж крякнул от удовольствия. Хорошо. Морфей отлетел и теперь махал крыльями где-то в необозримой дали. Саша-то отлично знал собственный организм. Проснулся посреди ночи – все. До утра не уснуть. Газетку, что ли, почитать? Так нету, не покупал сегодня. Библию? Ему без нужды теперь. После своего шиза он вряд ли сможет когда-нибудь взять ее в руки. Книжку? Не хочется. Саша открыл холодильник, достал миску с леонид-юрьевичевскими котлетами, сел за стол и принялся есть, без хлеба, доставая осклизлые от жира котлетины пальцами и запихивая в рот сразу по половине. Нет, что ни говорите, а в безумии есть и приятные стороны. Можно, например, забыть о правилах приличия. Так он и сидел, равнодушно пережевывая котлеты и безразлично глядя в потолок. Резкий звонок в дверь заставил его лениво повернуть голову. «Леонид Юрьевич пришел? – подумал он. – Сейчас открыть дверь и котлетой по благородной физиономии. С размаху. А потом заржать кладбищенским смехом. Вот так…» Саша попытался воспроизвести тот самый «кладбищенский» смех, но подавился котлетой и принялся сосредоточенно дожевывать, чтобы не оплошать в нужный момент. Звонок повторился. В ночной тишине Саше показалось, что он слышит на лестнице голоса: «Спит?» – «Не должен. Свет в окнах горит.» – «Может, помер?» – «Да ладно. Что-то тебе сегодня повсюду покойники мерещатся». – «Позвонить еще разок?» – «Позвони, дело хорошее». И снова звонок. А вместе со звонком вернулось чувство тревоги, от которого он проснулся. Аж сердце зашлось в дурном предчувствии. Саша поднялся, вытер сальные пальцы полотенцем и пошел открывать. На площадке стояли двое. Одному лет сорок, дешевенькое пальтишко, неказистая, приплюснутая заячья шапка-ушанка, мятый костюм. Второй помоложе. На молодом – кожаный плащ, белое кашне, костюм. Словом, выглядит щеголем.

– Александр Евгеньевич Товкай? – спросил тот, что постарше.

– Да, я, – подтвердил Саша. – Александр Евгеньевич.

– Аркадий Николаевич Волин, следователь райпрокуратуры. – Он продемонстрировал удостоверение. – Простите, что побеспокоили среди ночи.

– Ничего, я не спал, – ответил Саша. – Проходите, а я пока халат накину. А то неловко как-то. Вы в костюмах, я в трусах.

– Ничего, ничего, – хмыкнул молодой. – Нам не привыкать.

– Перестань, Саша, – одернул его старший и, повернувшись к хозяину квартиры, добавил доброжелательно: – Конечно, идите, Александр Евгеньевич, мы подождем.

– Да чего ждать-то, – пожал плечами тот. – Дверь закрывайте и проходите в кухню. Вы же не спокойной ночи пожелать зашли?

– Да уж, – хмыкнул молодой. – Это вы верно подметили.

– Значит, будет разговор. А разговаривать лучше в квартире. Иначе всех соседей перебудите.

– Хорошо, спасибо, – ответил старший, и они шагнули в прихожую. Саша прошел в комнату, накинул халат и вернулся в кухню.

– Скажите, Александр Евгеньевич, – быстро спросил Волин. – Когда вы последний раз видели Андрея Николаевича Якунина?

– Кого? – опешил тот.

– Вашего коллегу. Якунина. Андрея Николаевича, – жестко бросил молодой, и они переглянулись. Этот перегляд Саше очень не понравился.

– Андрея, что ли? – догадался наконец Саша. – Так бы сразу и сказали.

– Давайте, мы будем задавать вопросы, – предложил без большой приязни молодой. – А вы просто отвечайте. – И добавил вроде бы с издевкой: – Тезка.

– Да ради Бога, – ответил Саша.

– Итак, когда вы в последний раз видели Андрея Николаевича Якунина?

– Сегодня. То есть уже вчера. Вечером. Он заезжал ко мне за книгой.

– За какой?

– За «Благовествованием». Волин сунул руку под пальто и достал пластиковый пакет. Тот, что был у Андрея. Он не торопясь развернул его, вытащил газетный сверток, развернул и его тоже. Положил на стол «Благовествование».

– Это та самая книга?

– Да, это она, – подтвердил Саша.

– Скажите, а вы не заметили ничего странного в поведении Андрея Николаевича? Саша задумался, перебирая в памяти разговор с Андреем. Затем покачал головой.

– Нет. Он вел себя как обычно. Собирался завтра прийти на работу. Нет, я ничего странного не заметил. А в чем дело? Что-нибудь случилось?

– Видите ли, Александр Евгеньевич, ваш коллега, Андрей Николаевич Якунин, покончил жизнь самоубийством, – ответил старший.

– Как? – опешил Саша. – Когда?

– Прошлым вечером. Его нашли в парке, около десяти. Андрей Николаевич удавился на брючном ремне.

– Постойте, – нахмурился Саша. – Это невозможно. Андрей ушел от меня в начале десятого. И в плане психики… он был в полном порядке. Суицид – очень серьезный шаг. До него надо… «дозреть». Во всяком случае, это не происходит за час. Нет, заявляю вам категорически, Андрей не собирался кончать жизнь самоубийством.

– Вот и жена Андрея Николаевича говорит то же самое, – многозначительно заявил молодой. – Сказала, обещал вернуться к десяти. И вдруг такое. Вам не кажется это странным, Александр Евгеньевич?

– Кажется, – вдруг окрысился тот. – Я вам хочу сказать вот что. Если это обвинение, приносите ордер, выписывайте повестку или как там у вас это делается. Если же нет… выкатывайтесь из моей квартиры к едрене матери.

– Ну зачем вы так, – устало вздохнул старший. – Никаких обвинений мы вам предъявлять не собираемся. Экспертиза установила, что ваш коллега свел счеты с жизнью сам. Это не убийство. Просто мы подумали, что вы можете дать нам какую-нибудь полезную информацию. Вы же видели Якунина последним. Если бы в поведении Андрея Николаевича проявились какие-либо странности, вы бы это заметили, не так ли?

– Наверное, – ответил Саша.

– Вот именно. – Старший поднялся. – Ладно. Нам пора.

– Постойте, – Саша посмотрел на «Благовествование». – А книга? Вы не будете использовать ее в качестве вещественного доказательства?

– Нет, – терпеливо покачал головой старший. – Если бы она пропала, ее бы искали в качестве возможного мотива убийства. Тогда книга могла бы послужить вещественным доказательством. Но поскольку Якунин удавился сам, книга никакой роли не играет. Ремень – да, а книга…

– Он же не на книге повесился, – вставил молодой.

– Саша, – цыкнул на него старший.

– Молчу, Аркадий Николаевич, – откликнулся тот.

– Понятно, – ответил Саша. – Значит, книга остается у меня?

– Конечно. Она же ваша?

– Моя.

– Тогда остается. Они протопали в прихожую.

– Еще раз извините за беспокойство, – сказал Волин.

– Ничего страшного.

– Всего доброго.

– До свидания, – хитро сказал молодой.

– До свидания, – ответил Саша. Он запер дверь, вернулся в кухню, уселся за стол и принялся рассматривать «Благовествование». Отчего-то ему казалось, что самоубийство Андрея каким-то мистическим образом связано именно с книгой. Скорее всего, это тоже было сумасшествие. Шиз. Саша ощущал странные токи, идущие от «Благовествования». Покалывание в кончиках пальцев, на висках, на задней стороне шеи и в груди. На всякий случай он отодвинул книгу подальше и снова взялся за котлету. Жевал и смотрел на книгу. И чем дольше смотрел, тем больше крепла в нем уверенность, что книга тоже смотрит на него. Она живая. Он доел, вытер руки. Затем умылся, почистил зубы и принялся одеваться. Спокойно, не торопясь, точно зная, что намерен делать. Натянув туфли и пальто, Саша пересчитал деньги. Немного, но еще где-то была заначка. На «черный день». А день-то наступил – куда уж чернее. Он вышел на площадку, запер дверь и спустился вниз. Через спящий двор, мимо бойлерной, детского сада и гаражей, к залитой ярко-оранжевым неоновым светом улице. И побрел к метро. Не потому, что рассчитывал дождаться открытия подземки, просто у метро было проще поймать такси. Ему повезло. Он подхватил частника. Молодой паренек с громким провинциальным говором согласился подбросить до Склифосовского всего за семьдесят. Через полчаса Саша барабанил в дверь приемного покоя. Открыл ему заспанный охранник. Посмотрел, лениво позевывая, спросил с оттяжкой: