Собачий рай - Полина Федоровна Елизарова

жадно прильнула к его рту губами.

Он отстранил ее и обернулся на дверь напротив – она была с глазком. Дверь в углу тоже была с глазком.

Обернувшись к Агатиной бесстыже выставленной напоказ наготе и почувствовав новый острый прилив желания, он грубо затолкнул ее в квартиру и побежал по лестнице вниз.

25

– Почему вы не задернули шторы? Когда я вошла, на первом этаже была невыносимая духота. Вы не выключили свет в подвале. И еще: мне наконец прозвонился Ваник, он забыл в бане какой-то настой. Зачем, сославшись на меня, вы отдали ему деньги? Я вас об этом не просила. Я его не нанимала, и его финансовые взаимоотношения с отцом меня не касаются! – раздраженный и властный голос «генералки» так и бил по ушам, и Самоварова не сдержалась:

– Вы что, ворочались всю ночь, чтобы без четверти девять вывалить на меня свой негатив?

– Не знаю, как у вас, а у меня через пятнадцать минут начнется рабочий день. Мне некогда будет говорить о личном!

– Послушайте…

…После общения с Никитиным она напиталась столь нужной ей, придавшей сил уверенностью.

Полковник уехал около полуночи и, прощаясь у калитки, крепко прижал ее к груди:

– Ты со всем справишься!

– А ты?

За весь длинный вечер она не решилась завести разговор о Рите, но сердцем чувствовала, как тяжело ее другу.

– Обязательно, – прижавшись на секунды губами к ее волосам, он поцеловал ее в макушку. – Весь вечер думал, какие же у тебя, Варя, чу́дные глаза.

– Весь вечер ты играл в машинки.

– Такие живые, как два весенних озерца, – не отпуская ее от себя, продолжил Сергей. – И беспокойные, жадные, как у ребенка. И ласковые, как бархат. Сколько лет прошло, а глаза твои все такие же, как когда-то, когда ты, бессовестная, меня приворожила.

Случился ли между ними давно забытый, страстный и долгий поцелуй или ей это приснилось – она упрямо гнала от себя сладостное наваждение.

Осколок, некогда бывший чем-то почти целым, бережно сохраненный в потайном кармане души. Никому ты не нужен. Никому. И им с Сережей в первую очередь…

– Послушайте! Вы точно знаете, чего от меня хотите? Вы уже отдали мне солидную сумму денег, а теперь пеняете, что я, осматривая дом в рамках частного сбора информации, забыла выключить свет? Вычтите двести рублей из моего гонорара.

– Это я решу сама! – продолжала злиться «генералка». – Так же, как и в отношении вашей самодеятельности в пользу приживалы‐армянина. Прошу вас впредь не раздавать никому деньги, прикрываясь моим именем.

– Вы хорошо себя сегодня чувствуете? – Самоварова говорила ровно и жестко. – Я подписала с вами бумагу, в которой указано, что за вознаграждение я должна предоставить вам аналитическую справку о покойном отце. Так вот, я готова предоставить ее сей же час. Вашего аванса хватит с лихвой. Увы, я на своем веку видела немало трупов, так что не придерживаюсь правила «о покойных либо хорошо, либо никак».

Ваш отец был параноидальной личностью со склонностью к педофилии. Жесткий, возможно, даже жестокий человек. Интроверт. Вероятно – картежник. А еще неудачник – паталогический лжец и приспособленец, прикрывавшийся семьей. Предположительно, в С-ре он был связан с местной мафией и коррумпированными чиновниками. Такая вот справка. Готова отразить на бумаге. Если не подходит, сегодня же верну щедрый аванс за вычетом трудодней по МРОТу.

Варвара Сергеевна нутром почувствовала, как опешила ее собеседница.

Повисла долгая пауза, разбавленная чудесными трелями разгулявшихся в саду птиц… И снова вспомнились вчерашние взгляды полковника.

Глаза – единственное, что нам осталось от истины.

Ничто в человеке – ни слова, ни движения тела не могут говорить красноречивее глаз.

Наконец «генералка», вырвав ее из морока, заговорила:

– Мы обе погорячились. Продолжайте работать.

– Спасибо. Но меня не устраивает ваш подход.

– Меня ваш – тоже. Все вышесказанное, кроме карт и коррупции, мне и так известно, – упавшим голосом сказала «генералка». – Но мне нужна расшифровка. Я должна знать, почему он стал параноидальной личностью и что привело в дом родителей смерть.

– Я этим и занимаюсь. Поверьте, это непросто. След тянется из С-ры, а там толстенный слой пыли, один выживший из ума старый опер, уверовавший не то в Бога, не то в черта, и бывший однокурсник, с трудом вспомнивший вашего отца.

– Понимаю. Но вы крепкий профессионал, вы сможете, – уже ровным голосом отвечала Надежда Романовна. – И у вас есть Никитин.

«Вся в папашу! – услышав дорогую сердцу фамилию, добродушно усмехнулась Самоварова. – Небось сама хранит на меня досье в ящике рабочего стола».

– Попытаюсь, если вы не будете срывать на мне свою боль, а начнете содействовать. Чем конкретно мог быть обязан старый Ваник вашему отцу? Почему генерал был настолько в нем заинтересован?

– Отец, кажется, его спас. Возможно, от тюрьмы.

– Это могло быть в девяностые. Люди едва ли способны испытывать благодарность столько лет. Тем более люди определенной социальной прослойки.

– Что вы имеете в виду?

– А вы не знаете? Ваник недолго, но сидел. Ваш отец, полагаю, не дал ему сесть второй раз.

– Насчет судимости, конечно, я в курсе. Следствие сообщило. Не понимаю, как такого можно было в дом пускать.

– Кстати, кто в доме принимал трамадол?

– А что это?

– Опиат при сильных болях.

– Не знаю… Кто угодно – сейчас здоровых людей нет. Еще вспомнила: Ваник лечил отца.

– Настоями и баней?

– Не только. Еще кровь ему пускал. Мама про это вскользь говорила.

– Значит, знахарь. Понятно.

– Знахарь?! – голос Надежды Романовны вновь стал властным. – Отец его использовал, как домашний скот, а мать жалела. Он не знахарь. Он приживала, шарлатан. Так в шутку говорила мать, а я вам не в шутку подтверждаю.

– Иванов Владимир Иванович. В родительском окружении был кто-то с таким именем?

– Не припомню. С таким именем у нас полстраны.

– Встретиться сегодня не хотите?

– Лучше завтра. Утром мне надо быть у следователя. Как освобожусь, наберу.

* * *

Отведя Жору к Ласкиным, Самоварова направилась к генеральскому дому.

Шла медленно, продумывая, что будет спрашивать, как всегда это делала перед допросом.

За свои деньги «генералка» хотела не только «сценарий жизни отца», она, похоже, действительно нуждалась в особенном – в меру чутком, в меру безжалостном – собеседнике.

Их разговоры все больше становились похожи на сеансы психотерапии.

Но чем ее не устраивали те, с дипломами и опытом, кто за деньги ковырялся в душе?

Человеческие порывы темны и непредсказуемы.

После того как в коридоре коротко переговорили об официальном ходе расследования и Надежда снова подтвердила, что Ваника не раз допросили