Опричнина - Александр Зимин

Наряду с наместниками в ряде городов мы встречаем воевод в Васильсурске, Воронеже, Дедилове, Курмыше, Михайлове, Одоеве, Орле, Полоцке, Пронске, Рославле, Смоленске, Солове, Туле, Чернигове.

Как видим, состав городов с воеводами (конечно, далеко не полный) близок к составу городов с наместниками. Иногда то или иное лицо прямо совмещало должность наместника и воеводы (так, например, было в Рыльске, Рославле и Новгороде-Северском)[1935]. Иногда в городе наряду с воеводой был и наместник (например, в Мценске[1936], Орешке, Ряжске). Часто воеводы исполняли уже чисто наместничьи функции[1937].

В Псков в 1567 г. двум воеводам придали специально князя Ивана Звенигородского к городовому строению для суда[1938].

В Новгороде с 1562 г. наместников не существовало[1939]. Власть там находилась в руках воеводы[1940] и царских дьяков[1941]. Впрочем, функции воеводы фактически совпадали с обязанностями наместника. Поэтому когда в январе 1572 г. царь Иван «наместникам велел жити по старине», то новгородский воевода П.Д. Пронский сделался опричным наместником[1942]. После перехода Торговой стороны Новгорода в опричнину (февраль 1571 г.) этой частью города стали ведать дьяк Алексей Михайлович Старого и Семен Федорович Мишурин[1943]. В январе 1572 г. царь взял в Москву дьяков Н.Ю. Шелепина и А.М. Старого, а на их место назначил: в опричнину — Василия Семеновича Нелюбова, в земщину — Ивана Дорофеевича Собакина[1944].

Среди городов с наместничьим и воеводским управлением мы не встречаем опричных. Правда, в посольских делах есть упоминания о том, что Ф.И. Умный-Колычев был «наместником суздальским», В.М. Юрьев — «наместником ржевским», П.В. Зайцев — «наместником козельским», Афанасий Вяземский — «наместником вологодским», но скрывалось ли что-либо конкретное за этой пышной титулатурой, в связи с недостаточностью сохранившихся источников определить очень трудно. То же самое можно сказать и о трафаретных формулах жалованных грамот[1945].

В общем же наместничья система переживала те же явления, что и весь государственный аппарат в целом. И здесь наблюдается воскрешение старых форм управления, которые наполняются новым содержанием: укрепление личной власти наместников-воевод на окраинах страны, которым все время грозила военная опасность, подготовляло введение воеводского управления, ставшего реальностью уже в XVII в.

В годы опричнины происходила проверка жизнеспособности органов местного управления, созданных в ходе реформ середины XVI в., и в первую очередь губных учреждений. Наряду с городовыми приказчиками губные старосты, как показал Н.Е. Носов, принимали самое деятельное участие в осуществлении опричной земельной политики. Они приискивали вотчины и поместья для выселенных из родовых гнезд земщиков, отмежевывали земли, по каким-либо причинам попадавшие на территорию государева удела, проводили обмен селами и т. п. С деятельностью губных органов мы встречаемся в Бежецком Верхе (1565–1566) и на Белоозере (1566–1568)[1946], в Велиже (1571–1572)[1947], Верее (1567)[1948], Владимире (1566–1571)[1949], Волоколамске (1564)[1950], Костроме (1565) и Кашине (1564)[1951], Мещере (1572)[1952], Переславле-Залесском (1566)[1953], Рузе (1566/67)[1954], Устюжне Железопольской (1567)[1955], Ярославле (до 1568/69 г.)[1956].

Скудость сохранившегося материала не позволяет окончательно решить вопрос, в какой мере действовали губные учреждения на территории опричнины. До нас дошла лишь одна губная грамота, относящаяся к опричной территории, — Белозерская[1957], но она датируется сравнительно поздним временем (1571 г.). В 1570 г. упоминаются губные старосты в Суздале[1958], а в 1567 г. — на Вологде[1959].

Сведений о деятельности губных старост в других опричных землях у нас нет. Суровый опричный режим не способствовал укреплению выборного дворянского управления на территориях государева удела.

Городовые приказчики в годы опричнины продолжали ведать сбором налогов с местного населения (ямские и приметные деньги, ямчуга, деньги за городовое и засечное дело, посопный хлеб и т. п.). Им поручался сыск ратных людей, укрывавшихся от военной службы[1960]. Городовые приказчики также принимали участие в «отказе» вотчин в монастыри из числа описанных на государя земель опальных княжат и бояр и в других поземельных делах[1961].

Фискальные функции они разделяли с земскими («выборными») старостами[1962]. Городовые приказчики упоминаются главным образом в земских районах Русского государства: на Белоозере (1566–1568)[1963], во Владимире (1569)[1964], Костроме (1565)[1965], Рузе (1568/69-1571/72)[1966], Рязани (1570)[1967], Серпухове (1570)[1968], Туле (1570)[1969], Ярославле (1567–1570)[1970]. В опричных уездах городовые приказчики не упоминаются[1971].

Продолжали свою деятельность ямские приказчики[1972], рыбные приказчики[1973], таможенники[1974] и другие финансово-административные агенты центрального правительства на местах.

Созданная в силу январского указа 1565 г. опричнина представляла собой особую форму управления страной, подчиненную задачам борьбы с удельно-княжеской оппозицией, которая велась в интересах широких кругов класса феодалов. Пересмотр состава государева двора и учреждение опричного корпуса должны были создать прочную опору для проведения правительственных мероприятий. Широкое обеспечение поместьями и вотчинами опричников укрепляло их личную заинтересованность в осуществлении нового политического курса.

Однако опричнина проводилась в феодальных условиях, когда экономические основы централизации не были еще прочными. Этим в конечном счете объясняется то, что формы опричной политики и управления сами были почерпнуты из стародавнего арсенала московской государственной практики времен феодальной раздробленности.

Глава IX

Усиление феодального гнета в опричные годы

Искоренение очагов феодальной раздробленности, драматические страницы столкновения царя Ивана с его вчерашними сподвижниками не должны от нас скрывать главного: опричная дубина, ударяя по вельможному барину, другим концом еще сильнее била по русскому мужику. Тяжелые последствия для страны, которые принесла с собой опричнина, во многом объясняются тем обстоятельством, что опричный аппарат в силу его классовой сущности мог выполнять свою историческую задачу, лишь усиливая потоки слез и крови трудящихся масс страны. Недобрая память об опричниках царя Ивана, сохранившаяся в русском фольклоре, и отрывочные данные делопроизводственных документов наглядно и убедительно говорят о том, чего стоил русскому крестьянину и горожанину обрушившийся на страну шквал опричных преобразований.

* * *

В годы опричнины для населения страны страшным бичом были эпидемии и голод.

Первая тревожная весть донеслась уже в начале 1563 г. из новоприсоединенного Полоцка, где начался мор, вызванный последствиями ожесточенных боев за город[1975]. По данным исследователей, это был сыпной тиф[1976]. Эпидемия вспыхнула в Полоцке с новой силой осенью 1565 г., когда там умерло «много людей», в том числе даже местный архиепископ. В декабре того же года появились новые тревожные слухи о том, что «поветрие» обнаружилось в Колывани[1977]. Весной 1566 г. мор распространился на Озерище, затем на Луки, Торопец, Смоленск и вообще «по многим местом»[1978]. С августа по декабрь этого года эпидемия бушевала не только в городах Новгороде, Старой Русе, Полоцке, Озерище, Невеле, Торопце, но и по селам, «и не было кому и мертвых погребати». В сентябре 1566 г. смоленский воевода П.В. Морозов сообщал, «что по грехом явилося в Смоленску на посаде и в Смоленском уезде божие посещение, поветрее на люди: люди умирали многие смертоносною язвою». В связи с этим «государь велел заповедь учинити, что из Смоленска и из Смоленского уезда в московские городы пропущати никакова человека не велел»[1979]. Летописец отмечает, что «лихое поветрие» появилось в Можайске 1 сентября 1566 г. и только благодаря крепким заставам «утишилось». Однако уже 10 сентября новгородский архиепископ сообщил в Москву, что «в Великом Новегороде появилось лихое поветрие на посаде на штинадцати улицах, многие люди умирают знамением»[1980]. С той же осени начали «мереть» люди и во Пскове[1981]. Эпидемия 1566 г. была отзвуком общеевропейского бедствия, так называемой венгерской лихорадки. или огневой болезни, как на Руси называли вспышку сыпного тифа[1982].