Правитель страны Даурия - Богдан Сушинский

– Видите ли, господин майор, никакого золота у меня уже нет, за годы войны…

– Я не требую немедленного ответа, – отказался выслушивать его майор. – Понимаю: следует подумать, собраться с мыслями, свериться по каким-то своим записям; возможно, с кем-то из своих подчиненных, находящихся неподалеку, посоветоваться. У вас будет время всё хорошенько обдумать и изложить письменно. Причем советую подать эти сведения в виде покаянного послания на имя товарища Сталина.

– Но, видите ли…

– Я ведь предупредил, – впервые за все время их встречи металлом зазвенел голос старого, опытного энкавэдиста, – что вам не следует торопиться с ответом. А тем более – впадать в амбиции и горячиться. Кстати, в другом письме на имя Сталина вы назовете всех своих генералов и старших командиров воинских частей, а также командиров карательных отрядов. Указав при этом их местонахождение, а также наличие родственников в России. Словом, все, что известно о них самих и их семьях. Опять же, в ваших интересах, чтобы эти сведения были как можно более полными и достоверными. Если только вам не безразличны ваша судьба и, главное, дети.

С минуту атаман нервно отбивал кулаками дробь по коленям, пытаясь погасить в себе нахлынувшую ярость. Слишком долго, в течение целых десятилетий, вживался он в роль главнокомандующего – вершителя судеб, чтобы теперь вот так, безропотно, принимать угрозы невесть откуда явившегося в его дом майоришки. Да к тому же краснопёрого.

– Хорошо, все, что я знаю – изложу письменно, в соболях-алмазах, – наконец произнес он, с огромным трудом утихомиривая нахлынувшую гордыню.

– Когда спустимся вниз, к этой теме возвращаться не станем. Как и к судьбе ваших детей. Там, за столом, будет протекать непринужденная, вполне дружеская беседа, в ходе которой вы поделитесь уроками своих побед в Первой мировой, а мы – своими во второй… Ничто так не объединяет офицеров разных армий, как общий враг. Разве я не прав?

12

Когда они возвращались к столу, Жуковский и офицеры-десантники напряженно наблюдали за их поведением и выражением лиц.

– Насколько я понял из книги «О себе», в Первую мировую вы, господа генералы, с боями прошли всю Польшу? – начал Петраков, посматривая то на атамана, то на Вечного Гостя.

Жуковский недоверчиво взглянул на атамана, но, даже уличив их обоих в игре на публику, наживку эту словесную все же проглотил:

– Именно так, почти всю Польшу, – медленно, неохотно произнес он. От природы серое, худощавое лицо его стало еще более бесцветным. На таком фоне неглубокий багровый рубец, пересекавший левую часть лба, казался еще более выразительным и зловещим.

– А каким образом в семнадцатом ваш полк оказался в Питере?

– Нас перебросили туда прямо с Румынского фронта, для охраны Временного правительства и подавления бунтов. Но еще до этой переброски Григорий Михайлович, – кивнул он в сторону Семёнова, – обратился с посланием к военному министру этого правительства Керенскому. В то время в распропагандированных большевиками фронтовых частях начались беспорядки: неповиновение, дезертирство, митинги по любому поводу. Вот наш командир сотни и предложил собрать полк из монгол и бурятов, превратив его в карательный. В принципе, никто, в том числе и полковник Муравьев, который занимался тогда формированием армии, подчиненной Временному правительству, не возражал. Другое дело, что в то время всем было не до бурят-монгольских возможностей. А затем, уже будучи в Петербурге, Григорий Михайлович предложил силами юнкеров двух военных училищ захватить Таврический дворец, арестовать всех большевиков во главе с Лениным…

– Арестовать и расстрелять, немедленно, – добавил атаман. – Всех, вплоть до Ульянова. Побывав в Петросовете и в Генштабе, я ознакомился со многими документами и убедился, что Петроградский совет до половины, как, впрочем, и вся революционно-большевистская верхушка полностью, состоит из дезертиров и вчерашних уголовников, недавно освобожденных из тюрем.

Майор исподлобья взглянул на стариков – казаков, затем прошелся взглядом по своим подчиненным и предупредительно прокашлялся, как бы призывая беляков не зарываться, помня, с кем беседуют и в каком положении оказались.

– Понимаю, что мы по-разному смотрим на политическую подоплёку революции и Гражданской войны, – попытался смягчить наскок атамана его Вечный Гость. – Поэтому скажу лишь, что всю власть в Питере и в стране Григорий Михайлович предлагал передать Верховному главнокомандующему вооруженными силами Временного правительства генералу Брусилову.

– Но, к сожалению, Муравьев поспешил поделиться моими планами с Брусиловым еще до того, как я сам успел обсудить с генералом этот вопрос, – вновь вклинился в его рассказ Семёнов. – Естественно, что главком испугался, как бы его не заподозрили в намерении совершить военный переворот, и категорически запретил Муравьеву поддерживать мои замыслы. А меня самого предложил удалить из столицы, от греха подальше. Вот тогда-то я был осчастливлен мандатом комиссара Временного правительства по Читинской и Иркутской областям с правом формирования добровольческих отрядов из инородцев, казаков и вообще, кого угодно, лишь бы они готовы были сражаться под знаменами Керенского и Брусилова.

Домашний повар – худенький смуглолицый мужичок в песочном фартуке; в отличие от генералов, безусый и тщательно выбритый – осторожно приблизился сзади к хозяину и, поклонившись, словно тот не арестован, а проводит совещание, поинтересовался, можно ли подавать ужин. Атаман мельком взглянул на напольные часы. Ужинать еще было рановато, однако повар все же подошел вовремя: дальше тянуть нельзя – неучтиво, да и самому можно остаться голодным, ибо кто знает, где и когда его потом накормят.

– Господа офицеры, прошу считать себя гостями и отужинать в моем доме, чем бог послал.

Основательно проголодавшаяся компания сразу же оживилась и вслед за атаманом перешла в столовую, посреди которой стоял большой «семейный» стол.

Еда оказалась по-крестьянски простой и по-солдатски неприхотливой. Однако никто этому не удивился, поскольку знал, что и здесь, в Маньчжурии, и, в частности, в Дайрене в годы войны было так же голодно, как и по ту сторону границы. Так что, судя по всему, атаман еще и не бедствовал.

От рюмки-другой японской рисовой водки десантники тоже не отказались, хотя сразу же признали: «Не то!». Их, русская, покрепче, «поуважительнее», как выразился капитан-лейтенант, будет. Да и кто стал бы по этому поводу возражать? Тем более что пили-то за Россию, и ничего, что белые генералы – за свою, монархически-белую, а десантники – за свою, сталинско-красную.

Офицеры еще чаевничали, когда атаман попросил повара пригласить к столу детей и особо проследить, чтобы поел внук. Как только дети принялись за еду, он увел взрослых в гостиную, однако разговор уже не клеился. Семёнов чувствовал, что майор нервничает. Смершевцу пора было забирать его, а он терпеливо ждал, когда арестованный попрощается с детьми. Хозяин сослался на необходимость переодеться, и майор кивнул моряку-амурцу, чтобы тот провел его и присмотрел за ним. Затравленно умолкнувший Жуковский тоже пошел к себе собираться, однако на него никто не обращал внимания.

Когда атаман вернулся, группа уже стояла у двери. Поняв, что настала пора прощаться, дочери заплакали и по очереди тыкались отцу в плечо.

– Все-все, – попытался успокоить их майор, – не надо плакать. Мы еще не окончательно расстаёмся. Через несколько дней я вам еще привезу вашего папу.

– Что, правда?! – с надеждой спросила Лиза, пока атаман прощался с сыном, по-казачьи сумевшим сдержать себя, и с не понимающим происходящее внуком.

– Обязательно привезу, вот увидите.

Жуковский появился с некоторым опозданием. Однако увидев, что он тоже направляется к двери, майор с улыбкой остановил его.

– Извините, господин генерал-майор: ваш черёд ещё не пришел. Приказ касался только генерал-лейтенанта Семёнова.

– Позаботься о детях, энерал-казак, – с грустью попросил Жуковского атаман. – Будь им вместо отца, вечный ты наш гость, в соболях-алмазах.

У ворот их поджидали два автомобиля. В первый из них, за рулем которого томился Ярыгин, уселись атаман, майор и лейтенант Минаши. Капитаны же разместились во второй машине, где уже сидели двое агентов советской разведки из числа белоэмигрантов. В случае какого-либо конфликта капитаны и их спутники обязаны были прикрывать уход или прорыв «майорского» автомобиля, вызывая огонь на себя.

Однако три патруля, которые встретились им по пути в город, а затем по дороге к комплексу зданий консульства, оказались составленными из китайских полицейских. И единственное, что их поражало в кортеже, так это то, что красноармейцы, которых они воспринимали как союзников, уже, оказывается, высадились на Ляодунском полуострове. А они об этом пока и не догадывались. Атамана Семёнова они тоже считали за красного генерала.