Ленин - Фердинанд Оссендовский

— Будешь говорить, пес? — прошипел Дзержинский.

Арестованный молчал. Председатель «чека» метался, бил кулаками по столу, швырял на пол красные папки и разбрасывал бумаги.

Он хрипел и тяжело дышал.

Федоренко сказал невозмутимым голосом:

— Тяжело справиться с таким героическим молчанием! Можно восхищаться… Но мы должны знать правду!

Он встал и нажал кнопку звонка.

Слыша, что дверь открывается и входят новые люди, Ленин выглянул.

Он увидел дрожащего Володимирова с бледным, перепуганным, обращенным к входу лицом. Ленин заметил черную лужу крови, собравшуюся возле ног шофера и постепенно впитывавшуюся в толстый ковер.

«Зачем здесь розовый ковер? Лучшими были бы темные, очень темные цвета», — подумал он непроизвольно и вновь спрятался за высокой спинкой кресла.

Раздался голос Федоренко:

— Солдаты, выйдите и ждите в коридоре! Ну, теперь давайте поговорим спокойно! Обвиняемый не станет отрицать того, что эта женщина является его женой, Софией Павловной Володимировой, а этот милый мальчик — это его сын, Петька?

Володимиров молчал. Ленин вновь выглянул. Лицо рассматриваемого окаменело, и только в глазах метались отчаяние и сомнения.

Дрожащая женщина с бледным, болезненным лицом грустно смотрела в землю и сжимала ручку мальчика лет десяти с глубоко запавшими глазками и парализованным от страха лицом. Ребенок не плакал, а только громко клацал зубками, прижимаясь к матери.

Федоренко внезапно изменил тон. Его голос стал шипящим и срывающимся.

— Хватит этих игр… — сказал он. — Если не назовешь фамилий террористов и тех, кто их послал, мы на твоих глазах расстреляем эту суку и ее щенка… Н-ну!

Никто не отвечал. Федоренко хлопнул в ладони. Ворвались солдаты.

— Распять женщину и мальчика на стене! — крикнул судья. — И крепко держите этого верзилу, чтобы не вырвался!

Солдаты моментально окружили мать и ребенка, поднесли, придавили к стене и растянули им руки и ноги.

Володимирова молчала, по-прежнему глядя в землю. Мальчик царапался, извивался и кричал:

— Мама! Мамочка! Папа, спасай нас, не дай… Они хотят нас убить!

Федоренко спокойно заметил, глядя на арестованного:

— Нам уже известно, что ты муж этой женщины и отец — мальчика. Справились без ваших показаний! Теперь мы узнаем остальное… Власов, стреляйте!

Толстый, краснолицый охранник открыл огонь. Пуля ударила в стену прямо над головой женщины, засыпав ее осколками штукатурки; вторая застряла в стене возле уха, третья — возле самой шеи…

— Теперь займитесь мальчишкой, — прошипел Федоренко. — Две пули пробные, третья должна оказаться во лбу!

Пуля глухо ударила над головой мальчика. Его лицо исказилось, он весь сжался и потерял сознание.

Володимиров рванулся из рук державших его солдат и простонал:

— Пощадите их… Я все расскажу…

— Слушаем! — безразлично сказал Федоренко и, обращаясь к охраннику, добавил: — Зарядите револьвер новыми патронами!

Володимиров еще боролся с собой. Ужасные страдания отражались в его бессознательных, измученных глазах.

— Мы слушаем, черт тебя побери! — не выдержал Дзержинский, затопав ногами.

— Покушение было придумано правыми социалистами-революционерами и евреями… — прошептал Володимиров.

— Фамилии исполнителей? — спросил судья.

— Я не знаю все… их было десять… я случайно расслышал фамилии Леонтьева, Схура и Фрумкин… — говорил, ни на кого не глядя, арестованный.

— Фрумкин — женщина? Красивая, молодая еврейка? Ее имя Дора? — спросил, щуря глаза, Федоренко.

— Да… — шепнул Володимиров.

— Не понимаю, зачем нужна была такая длинная, героическая сцена отказа от дачи показаний? — поднимая плечи, с издевкой заметил Федоренко. — Но еще одна формальность! Я должен провести очную ставку между обвиняемым и очень интересной особой. Власов, распорядитесь, чтобы сюда доставили №15! Ну, бегом, бегом… товарищ!

Дзержинский и Федоренко совещались, куря сигареты…

— Умоляю, чтобы солдаты не мучили больше мою семью! — отчаянно воскликнул Володимиров.

— Еще минутку! — вежливо и спокойно ответил судья. — Только от вас зависит полное освобождение симпатичной дамы и милого Петеньки…

В кабинет кого-то ввели. Ленин осторожно поднял голову. На пороге стояла женщина.

Казалось, что она сошла с какой-то картины.

— Где я видел такую фигуру? — думал Ленин, потирая лоб. — Кажется, на какой-то картине времен французской революции? А может, и нет…

Высокая, гибкая, с гордо посаженной красивой головой, стояла молодая еврейка. Ее белое, как молоко, лицо, горящие глаза, черные дуги бровей, чувственные губы и огромный узел черных волос, мелкими завитушками падающих на шею, и вдохновенный лоб — все было совершенно в линии рисунка и красках.

— Юдита… — прошептал Ленин.

Она стояла спокойно, вызывающе опустив вдоль выразительных бедер руки. Ее высокая грудь вздымалась едва заметно.

Федоренко долго осматривал ее, похотливо щуря глаза. Наконец спросил изменившимся голосом:

— Имя и фамилия прекрасной… дамы?

Она даже не пошевелилась и не посмотрела на судей.

— Какая вы нехорошая! — тихо засмеялся Федоренко. — Мы ведь знаем, что в данный момент восхищаемся красотой и обаянием мадемуазель… Доры Фрумкин…

Она не изменила позы; даже веки ее не дрогнули. Казалось, что она ничего не видит и не слышит.

— Обвиняемый, подтверждаете, что это Фрумкин, о которой вы нам только что рассказывали? — спросил судья Володимирова.

— Да… — шепнул офицер, боясь взглянуть на стоявшую в дверях женщину.

При этом страшном для нее слове ее вид не выражал ни малейшего волнения или беспокойства.

— Власов! — прокричал срывающимся голосом судья. — Отведите Дору Фрумкин в мою канцелярию и скажите, чтобы Мария Александровна занялась ею. Я скоро приду…

Солдаты увели арестованную.

— Владимир Ильич! — позвал Дзержинский. — Выходите и объявите, что за ценные показания даруете жизнь гражданину Володимирову, хотя он заслуживает смерти.

Ленин встал и, глядя на своего бывшего шофера и судей, не мог произнести ни слова.

Федоренко приблизился к нему и принялся хвастаться своим опытом, рассказывать о давних временах, когда он, как жандармский ротмистр, тайно способствовал настоящим революционерам. Ленин слушал его холодно, с выражением отвращения на лице.

Дзержинский тем временем отдавал какие-то приказы.

Солдаты, освободив женщину и мальчика, вышли. Володимиров прижимал к себе дрожащего, шатающегося сына и измученным, болезненным взглядом смотрел в суровые глаза жены.

— Вы свободны, абсолютно свободны, — прошипел Дзержинский, оглядываясь за спину, где стоял охранник Власов. — Прошу выходить… Сначала капитан Володимиров, потом женщина… ребенок — в конце.

Володимиров пошел вперед, однако, едва он дошел до дверей и потянулся ладонью к ручке, прогремел выстрел. Смертельно раненный в голову, он упал на пол. Жена бросилась к нему, но в тот же момент Власов выпустил пулю. Она безжизненно упала на тело мужа. Тут же открылись двери; вбежал солдат-китаец. Схватив мальчика, он сдавил ему горло и вынес из комнаты. Китайцы, подгоняемые охранником, за ноги вытягивали убитых в коридор и вытирали следы крови.

Ленин содрогнулся.

— Государство держится на насилии, силе и произволе! — припомнились так часто повторяемые им его собственные слова.

— Можно ли на таком насилии, которое я здесь увидел, строить государство? Это ли путь к новой жизни человечества? — кружились в его голове вопросы.

Он снова содрогнулся и с отвращением слушал рассказы Федоренко о необычайной меткости глаза толстого охранника.

— Я приклеивал смертникам серебряные пять копеек — маленькую монетку — на грудь, а этот мужик пулей вбивал ее в сердце! — говорил он с восхищением и смеясь.

— Каналья… отвратительный палач… — подумал Ленин, но ничего не сказал при этом.

Он помнил слова Дзержинского, что «чека» — это знамя диктатуры пролетариата, а он, Владимир Ленин, был его диктатором и хотел им оставаться как можно дольше, потому что среди тысяч товарищей не видел никого другого.

Перед ним снова замаячило далекое, маленькое, светлое, лучистое будущее мира, высвобожденного из оков прошлого.

Ему надо было прийти к нему любой ценой.

Поэтому — стиснул зубы и молчал.

Даже улыбнулся, когда Дзержинский сказал ему:

— Володимировы умерли с благодарностью в сердце к вам, товарищ! Легкая, приятная смерть, а для вас — добрый знак!

Ленин рассмеялся, но ничего не сказал. У него не хватало ни сил, ни смелости.

Он быстро вышел, кивнув головой в сторону Дзержинского и Федоренко.

В сенях ожидал агент «чека». Согласно приказу Дзержинского он должен был сопроводить вождя в Кремль.