Ленин - Фердинанд Оссендовский

Комиссары еще долго спорили, но Ленин был непререкаем. Его ум был быстр и эластичен, потому что он легко переходил от одного решения к другому, которое считал лучшим и более практичным, а в случае взятия ответственности и риска для жизни он не знал сомнений.

Они вынуждены были уступить ему.

Назавтра в 11 часов он входил в манеж, заполненный так плотно, что люди не могли передвигаться. Когда он взошел на трибуну и посмотрел на толпу, ему показалось, что перед ним огромное поле, на котором кивающие головы, словно созревшие колосья, создавали волны.

В такой давке никто не сможет выстрелить, подумал он, глядя с доброжелательной улыбкой на ближайшие рады зрителей.

Целый час глухим, хриплым голосом, размахивая руками и ударяя ими по трибуне, словно молотами по наковальне, подчеркивая движениями лысого черепа наиболее важные понятия, Ленин вбивал в головы слушателей несколько необходимых мыслей, повторяя их по кругу в измененной форме и менявшимся, все более решительным тоном.

Он объяснял необходимость защиты перед немецким империализмом, обещал скорый конец войне, которая закончится направленной немецкой буржуазией мольбой к пролетариату о мире.

— Вы не заключите его с правительством Вильгельма, — кричал Ленин, — потому что знаете, что вот-вот в Берлине возникнет социалистическое правительство Карла Либкнехта, условия мира с которым станут условиями войны с капитализмом Англии и Франции за диктатуру пролетариата в Европе! Только вы, рабочие и крестьяне России, являетесь авангардом мировой революции! Крестьяне, имея в руках всю землю, обеспечат воюющий пролетариат необходимыми продуктами во имя свободы, равенства, вечного мира! Смотрите только, чтобы враги не обманули вас! Уже теперь они требуют от нас подчинения Учредительного собрания, в которое войдут тайные и явные предатели трудового народа!

Раздались крики сторонников и противников Ленина.

Диктатор продолжал говорить.

Наконец он дошел до описания благополучия, которое воцарится в России, когда все будут работать как братья, для всеобщего блага, когда забудутся тяжелые годы рабства и угнетения; он спрашивал строго, словно поучающий детей отец:

— Неужели вы, товарищи, братья и сестры, думаете, что для вашего будущего счастья не стоит потерпеть несколько месяцев неудобств, лишений и усилий?

Разразилась буря криков:

— Да здравствует Ленин! Отец наш! Вождь! Опекун! Защитник! Веди нас за собой! Научи!

Ленин поднял голову и крикнул:

— Помните, что вы сейчас постановили. Защита страны! Работа и хлеб для армии! Отказ от Учредительного собрания, которое распалит в народе новые конфликты и наложит на крестьян невыносимые путы!

— Помним! Присягаем! — отозвались окрики.

Толпа дрогнула, приблизилась к трибуне, подхватила Ленина и, передавая его с рук на руки, вынесла из манежа.

Ленин сел в автомобиль, а за ним хотел протиснуться Троцкий.

— Нет! — сказал диктатор. — Я должен переговорить с товарищем Платтеном. Он поедет со мной!

Швейцарский интернационалист тут же сел в машину.

Ленин улыбнулся и подумал: зачем ехать с Троцким, над головой которого явно висит приговор, прозвучавший в словах еврейской делегации? Лучшей подругой смелости является осторожность.

Эти мысли были прерваны револьверными выстрелами.

Их сухой треск едва пробился через шум окриков и вой вываливавшей из манежа толпы.

Сидевший рядом с Лениным Платтен ойкнул и схватился за плечо. Сквозь зажатые на рукаве пальцы сочилась кровь.

— Я ранен… — прошептал он.

Автомобиль со всей мощью рванул с места.

Ленин оглянулся. В стенке автомобиля виднелись два пулевых отверстия.

— Хорошо стреляли, — подумал он, — но неточно…

Его губы искривились в пренебрежительной улыбке.

Коридоры Смольного тут же заполнили товарищи. Народные комиссары, представители разных организаций, комитетов и командиры преданных полков прибывали, чтобы узнать о здоровье своего вождя и подробностях покушения.

Ленин всех встречал доброжелательно и весело смеялся, говоря:

— Понятия не имею, кто стрелял в меня. Расследование уже идет. Товарищ Дзержинский покажет, на что способен.

Верховный судья тем временем не появился. Телефон в его кабинете не отвечал вовсе. Отправленный за ним мотоциклист вернулся с информацией, что товарища Дзержинского не видели в здании «чека» с самого утра. Стоявшие на внутренних постах латыши заметили его выходившим около семи утра на улицу. С той поры он не возвращался.

Антонов, исполнявший обязанности коменданта дворца, усилил посты в коридорах, на лестницах и вокруг здания. Только поздно вечером Смольный освободился от посторонних людей. На верхнем этаже, где жили Ленин и другие комиссары, наступила тишина.

Диктатор сидел в своей комнате и спокойно писал статью, в которой громил буржуазию и нанятых ею убийц за намерение нанести пролетариату смертельный удар в спину.

Он писал, бросая на бумагу короткие, убедительные предложения, нашпигованные кавычками, всем известными цитатами из Библии и фрагментами самых популярных, ярких и страшных сказок.

Он так углубился в работу, что не услышал тихого разговора за дверями и шороха шагов ступавшего по лежавшему в комнате ковру человека.

Он заметил его случайно, оторвав взгляд от бумаги, чтобы вспомнить последнюю строфу басни Крылова о «Свинье и дубе».

Перед ним стоял Дзержинский. Он вбил свои холодные глаза в облик диктатора и кривил дрожавшие губы.

— Я весь день искал вас… — сказал Ленин, улыбаясь страшно содрогавшемуся лицу Дзержинского.

— Знаю, — ответил тот, — я был в городе… Искал исполнителей покушения. Еще вчера я сказал Володарскому, где их следует искать… Но он не захотел, или не посмел…

Дзержинский многозначительно посмотрел на Ленина и долго выдерживал пронзительный, изучающий блеск черных монгольских глаз.

— Ну, и что же? — спросил Ленин.

— Они попрятались, как кроты под землю, — прошептал визитер, — но я их выслежу. Я приказал арестовать Володимирова…

— Моего шофера?! — выкрикнул Ленин.

— Вашего шофера… Он был в сговоре с покушавшимися, — прошептал Дзержинский. — Впрочем, вы в этом скоро убедитесь, товарищ. Только оставьте это дело мне!

Ленин кивнул головой и пожал плечами.

Дзержинский, не произнеся больше ни слова, покинул комнату.

Диктатор снова склонился над письменным столом.

Тихо скрипело перо. Большие буквы почерка выстраивались в кривые, волнообразные линии, над которыми, как над зарослями кустарника, возвышались похожие на высокие деревья восклицательные и вопросительные знаки, а также — бесконечные кавычки.

Работа шла своим чередом. Пролетарская революция не допускала промедления, сомнений, боязни, отступления и лишавших равновесия эмоций.

Или все, или ничего! Теперь или никогда!

Ленин писал… Шелестела бумага. Перо трещало, как стрекотание ядовитого насекомого.

В коридоре и во дворе раздавались твердые, тяжелые шаги.

Вооруженные винтовками и гранатами латыши охраняли пророка свободы и счастья нищих, готовые в любой момент схватить, пронзить штыком, растерзать смельчака, прорывающегося в кузницу светлого завтра…

Глава XXV

В Петроград со всех концов России стягивались избранные в Учредительное собрание крестьяне, рабочие, мещане и дворяне.

В этой разнородной среде шла напряженная работа.

Две самые активные партии — народники и большевики — отчаянно агитировали, перетягивая приезжих под свои знамена.

Социалисты-революционеры, опасаясь вооруженного покушения Ленина на Национальное собрание, создали комитет обороны, которым руководил Борис Савинков. Они вербовали солдат и добровольцев из разных отбросов общества; даже из скрывавшихся в провинции, где лозунги большевиков еще не побеждали, царских «черных сотен». Планировалось в подходящий момент напасть на Совет народных комиссаров и вырезать его под корень.

Ленин знал об этом и действовал тайно.

Петроград был разделен на районы, охраняемые преданной армией и рабочими дружинами. Почти ежедневно исчезали бесследно наиболее энергичные враги диктатуры пролетариата, о судьбе которых знали только ужасная, красная, истекающая кровью «чека» и его создатель — Ленин.

Несмотря на то, что ловкие большевистские агитаторы с успехом разлагали массы делегатов Учредительного собрания, комиссары все же не были уверены в окончательном результате.

5-го января 1918 года Ленин долго совещался с Дыбенко и Антоновым, а потом разработал манифест пролетариата к Учредительному собранию с требованием признать власть Совета народных комиссаров и Исполнительного комитета, за что обещалось созвать Национальное собрание с правом совещательного голоса.