Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада - Генри Хаггард

— Начало всего, что ты рассказала, — сказал Лео, — мне неизвестно, но я знаю, что все остальное действительно было. Ответь же мне, молю тебя, на один вопрос. Ты сказала, что близок был час встречи с Аэшей. Где же Аэша? Не ты ли? Но почему тогда изменился твой голос? Ты стала также как будто меньше ростом? Именем божества, которому ты служишь, прошу тебя, скажи, Аэша ли ты?

— Да! — отвечала она торжественно, — та самая Аэша, которой ты клялся принадлежать вечно.

— Она лжет! — воскликнула Афина. — Супруг мой, — сама она призналась, что ты мой, — женщина, которая уверяет, что она молода и хороша, рассталась с тобою двадцать лет тому назад, а эта уже лет сто служит главной жрицей этого храма.

— Орос, — сказала Гезея, — расскажи им о смерти жрицы, о которой говорит ханша.

— Восемнадцать лет тому назад, — начал своим бесстрастным голосом Орос, — в четвертую ночь первого зимнего месяца, в 2338 году по основании служения Гезее на этой Горе, жрица, о которой говорила ханша Афина, умерла на моих глазах на 108 году своего правления. Через три часа мы пришли, чтобы взять ее с трона, на котором она умерла, и по обычаю предать тело огню, но тут свершилось чудо: она воскресла, хотя очень изменилась. Жрецы и жрицы, думая, что это чье-то злое волшебство, хотели изгнать ее. Тогда в горе послышался гул, пламя огненных столбов в храме погасло, и ужас овладел всеми. Во тьме с алтаря, на котором стоит изображение Матери Человечества, раздался голос богини, которая повелевала принять ее новую служительницу. Снова засветились огненные столбы, и мы все пали перед новою Гезеей и признали ее. При этом присутствовала не одна сотня очевидцев.

— Слышишь, Афина? — сказала Гезея. — Или ты все еще сомневаешься?

— Орос лжет, как и ты, а если не лжет, он видел все это во сне или же он слышал не голос богини, а твой. Если ты бессмертная Аэша, докажи это. Эти два человека видели тебя в прошлом. Сбрось с себя так ревниво скрывающие тебя одежды. Покажись нам в твоей несравненной божественной красоте. Твой возлюбленный, конечно, не забыл, и узнает тебя. Но И тогда я буду считать тебя злым гением, ценою убийства купившим бессмертие и околдовывающим души своей дьявольской красотой.

Гезея взволнованно ломала свои белые руки.

— Ты хочешь этого, Калликрат, — вздохнула она. — Если такова твоя воля, я должна исполнить ее. Но прошу тебя, не требуй этого. Время еще не пришло. Я несколько изменилась. Калликрат, с тех пор, как поцеловала тебя в чело там, в пещерах Кор.

Лео колебался.

— Прикажи ей снять покрывало, — смеялась Афина, — увидишь, я ревновать не стану.

— Я хочу знать все! — сказал подзадоренный Лео. — Как бы ты ни изменилась, если ты Аэша, я узнаю тебя и буду любить.

— Благодарю тебя за эти слова, Калликрат, — отвечала Гезея. — Они звучат верностью и верой. Узнай же истину, потому что от тебя я ничего не скрываю: когда я сброшу с себя покрывало, ты в последний раз должен будешь сделать выбор между той женщиной и Аэшей, которой поклялся принадлежать. Ты можешь от меня отречься и получишь за это много благ — власть, богатство, любовь, — но тогда ты должен забыть меня, и я предоставлю тебя твоей судьбе. Предостерегаю тебя: перед тобою тяжелое испытание. Я ничего не могу обещать тебе, кроме любви, какую ни одна женщина не дарила мужчине, любви, которая, может быть, должна остаться без ответа на земле.

Мы отошли с Лео в сторону. Не помню в точности нашего разговора, знаю только, что какой-то голос внутри меня подсказал мне решение, и Лео согласился.

— Мы решили, Гезея, — сказал я от имени друга, — что должны узнать истину сейчас же. Ты должна сбросить свое покрывало здесь, теперь же!

— Хорошо, — согласилась Гезея, и голос ее звучал как голос умирающей. — Только умоляю вас, сжальтесь и не смейтесь надо мною. Не прибавляйте горящих углей вашей ненависти к адскому огню, в котором горит моя душа. Какова я ни есть, а стала такою из-за тебя, Калликрат.

Гезея встала и подошла почти к самому кратеру.

— Подойди сюда, Панава, — позвала она, — сними покрывало.

Панава с выражением ужаса на красивом лице подошла и стала помогать Гезее. Она была невысока ростом, но все-таки выше Гезеи. Одно за другим снимала Панава покрывала, и когда верхние были удалены, мы узнали странное, похожее на мумию существо, которое видели в Долине смерти. Итак, нашим таинственным проводником была сама Гезея.

Покрывала продолжали спадать одно за другим. Когда же будет конец?! О, какая маленькая женщина перед нами, словно ребенок. Сердце содрогнулось во мне… Когда упала последняя полоса ткани, мы увидели тонкие, морщинистые руки и ноги, — я вспомнил, что видел раз такие у мумии одной египетской, принцессы. Странной игрою фантазии я даже отчетливо вспомнил, что на саркофаге этой принцессы стояло имя «Прекрасная».

Только лицо было еще закрыто. Гезея отстранила Панаву, которая в изнеможении опустилась на землю и закрыла глаза руками. С каким-то почти болезненным стоном Гезея отчаянным жестом отбросила покрывало и обратилась к нам лицом.

Она стояла, и свет бездушного, беспощадного огня ярко освещал весь ужас ее безобразия…

Наступило тяжелое молчание. Губы Лео побледнели, колени дрожали. Неимоверным усилием воли он заставил себя выпрямиться. Даже Афина сжалилась и отвернулась. Она жаждала видеть соперницу униженной, но эта картина преходящей красоты ужаснула ее, как женщину, которой грозило то же. Только Симбри и Орос остались спокойны: оба предвидели то, что случилось.

— Что нам до сосуда, ветшающего от времени? — послышался голос Ороса, которого я полюбил за эти слова. — Что нам до плоти, которая гибнет? Смотрите на свет, который по-прежнему светит в полуразрушенном светильнике. Разве не видите вы сквозь эту мертвую оболочку живую душу?

Я думал так же, как благородный Орос, но — о Небо! — мне стало плохо. Если бы я мог ничего больше не слышать и не видеть! При беглом взгляде на лицо Аэши еще оставалась надежда, но надежда эта умерла, оставалась мучительная тоска, тоска, о, какая тоска…

Не было больше сил терпеть. Я весь оцепенел. Надо же было как-нибудь выйти из этого столбняка. И я начал смотреть на пламя, на гребни огненных волн. Тепло и сладко покоиться в этой красной могиле, где лежит хан Рассен! Я жаждал смерти, которая освободила бы меня от этой агонии…

Но вот Афина приблизилась к безобразному существу и встала рядом во всей прелести своей красоты и женственности.

— Лео Винцей, или Калликрат, — сказала она, — я не хочу смеяться над унижением своей соперницы. Она рассказала нам, не знаю, насколько это верно, что я похитила у богини ее жреца и что богиня отомстила мне. Но пусть богини, — если они существуют, — творят свою волю над смертными, я же исполню свою, пока смерть не погасит во мне сознания, и я не превращусь тоже в богиню или в ком земли. Слушай же, я люблю тебя, и эта женщина или богиня, кажется, тоже любит тебя и сказала, что сегодня ты должен раз и навсегда сделать выбор между нами. Она обвиняет меня, говоря, что я согрешила перед Изидой, но сама она согрешила еще больше потому, что захотела отнять тебя у богини и у твоей земной невесты и в то же время получить бессмертие. Итак, из нас двух она хуже. Свет, о котором говорил Орос, не так уж чист. Итак, Лео Винцей, выбирай!