Эпидемия - Евгений Юрьевич Лукин

эго». Проверяю таким образом на прочность собственные взгляды.

Дама тем временем выскакивает из-за скамейки, дважды стреляет в нас из незримого пистолета с глушителем и, пригнувшись, семенит наискосок через центральную аллею. Мы с Вадимом, надо полагать, представляемся ей в данный момент парой трупов. Секретные агенты не промахиваются.

— Слушай, — задумчиво говорит Вадик. — А ведь мы в сумасшедшем доме…

Полностью с ним согласен. Но возразить все же необходимо, иначе наш спор выродится в беседу. А в беседе истина не рождается.

— Нет худа без добра, — замечаю беспечно. — Вот, скажем, попаданцы. Заказал он себе виртуалку начала девятнадцатого века. Будет учить Александра Первого самолеты строить — против Наполеона…

— А сам в самолетах ни бум-бум, — вставляет Вадим.

— Неважно. Главное, намерения-то у него — благие…

— Ага! А благими намерениями знаешь что вымощено?

— Знаю.

— Да чепуха это все… — брезгливо морщится Вадик. — Думаешь, он Александру Благословенному помочь хочет, хотя бы и понарошку? Или там исполнить священный долг перед виртуальным Отечеством? Он состояться хочет как личность! Здесь-то, в реале, у него ни фига не выходит… И не выйдет!

Единым махом он допивает пиво, и банка преображается: программа отработала — в руке теперь прежняя тара из-под слабоалкогольной продукции. Вадим приподнимается, выбрасывает улику в урну.

— По правде говоря, — озабоченно признается он, снова присаживаясь рядом, — меня беспокоит другое. Язык…

— В смысле?

— Ну вот смотри… — начинает он — и вдруг умолкает.

— Куда смотреть?

— А вон туда… — И Вадик кивает на приближающуюся к нашей скамейке молодую пару.

Идут в обнимку. Она крутит головой направо-налево, а он ей на что-то указывает свободной рукой. Такое впечатление, будто девушка впервые попала в некий музей, а юноша демонстрирует экспонаты.

— Тише! — предостерегает меня Вадим. — Слушай…

Я вслушиваюсь. Пара проходит мимо.

— Гля!.. — сыплются незрелые юношеские междометия. — Во!.. А?.. Нифигассе?..

Вид у девушки малость оторопелый.

— Вот и все, что требуется сейчас от языка, — выждав минуту, печально подытоживает Вадим.

— Позволь… Что это было? — спрашиваю я, глядя вслед странной парочке.

— Банку выброси, — советует он.

— А?.. — Смотрю на опустевшую и, стало быть, демаскированную банку. Да, лучше от нее избавиться, что я и делаю. — Ну так… все-таки?

— Кавалер подключил барышню к своей дополненной реальности, — холодно поясняет Вадим. — И не нужно никакого словесного общения. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать…

— Хм… — Я задумываюсь. — Слушай, но ведь к тому все шло! Чем рассказывать о чем-нибудь, проще сфоткать, отснять сюжет, потом показать… Да, ты прав. Скоро и говорить разучимся…

* * *

— Ну слава те господи! — слышится сварливый женский голос. — Хоть двое нормальных! А то кого ни встретишь — сам отдельно, башка отдельно!..

Вскидываем глаза и видим перед собою тетеньку весьма почтенного возраста и не весьма почтенной наружности — то, что во времена Антона Павловича Чехова именовалось словом «халда». Судя по всему, соскучилась по общению. Бесцеремонно плюхается на скамью, сотрясши ее до трубчатых опор, ибо весит изрядно.

— Я чего говорю-то?.. — воинственно обращается она к нам, причем так, словно мы тыщу лет с ней знакомы. — Повзбесились все! Ну молодежь — ладно, а старичье-то что творит, а?.. Выхожу сегодня из подъезда, гляжу: Марья сидит из двадцать третьей квартиры. Подсела к ней, говорю: «Ну что, Марья?..» А она мне в ответ, можете себе представить: «Бонжур, — говорит, — прынцесс! Что ж это вас, княжна, вчерась на ассамблее-то не было? Петр Алексеич, — говорит, — такого страх не любит! Будет вам, княжна, реприманд…» А?! — ядовито переспрашивает подсевшая. — Реприманд! Ничего себе?..

— Д-да-а… — Переглянувшись, сочувственно покручиваем головами.

— А все мэр!

— Опаньки! — округляет глаза Вадим. — А он-то тут с какого боку?

— С какого? — закусывает удила неистовая наша собеседница. — А кто им потакает — всем этим придурошным?..

— Мэр? Потакает? Зачем?

— Как зачем?! Как зачем?.. Крыши-то у всех — уехавши! Никто ж не видит, до чего он город довел!

— А до чего это он его довел? — не выдержав, вмешиваюсь я. — Вот сидим мы с вами в скверике… Чистота кругом, порядок. Газоны подстрижены…

Словно очнувшись, тетка оглядывается по сторонам, причем лицо ее становится на диво тупым. И впрямь: ухоженные газоны, новенькие урны, гравийные дорожки. Внезапно встает и, отступив на шаг, озирает нас с презрительным изумлением.

— Тьфу! А я их, главное, за здоровых приняла! У, дурки!..

Поворачивается и уходит.

Очумело смотрим друг на друга — и начинаем нервно смеяться.

* * *

Что за притча: кроме нас с Вадиком, реальность в чистом виде не нравится никому. Одни ее бранят, другие из нее бегут.

— Ушастенький, — ласково втолковывает мне Ксюша. — Знаешь, почему тебе кажется, что все вокруг хорошо? Потому что у нас с тобой все хорошо! Только поэтому… Ты хоть раз Вадика о его семье спрашивал?

— Н-нет…

— Ну и зря! Спроси… Уверена, живут душа в душу…

Свежая, радостная, моложавая. Элегантный приталенный халатик, пушистые тапки с ушками. Где были раньше мои глаза? Нет, даже не так… Где были раньше мои хрусталики-импланты? Еще одна трогательная привычка, которой я раньше, естественно, не замечал: влюбленно на меня глядя, Ксюша временами касается губ кончиками пальцев, словно хочет послать мне воздушный поцелуй.

Спохватываюсь, подхожу украдкой к зеркалу, всматриваюсь в собственные поврежденные возрастом черты. Да тоже в общем-то ничего, сойдет… Выгляжу, конечно, постарше супруги, но так и положено!

А насчет семейного счастья она, пожалуй, права. Даже страшно представить себе домашний быт гражданочки, составившей нам компанию в сквере. Вполне понятно, что жизнь, куда ни плюнь, должна представляться такой особе в исключительно мерзком виде.

А ведь в каком-то смысле это тоже дополненная реальность. Реальность, дополненная постоянными склоками.

Хотя, если так рассуждать, сюда все что угодно можно за уши притянуть — вплоть до цивилизации в целом. Взять, к примеру, ту сценку на переходе, с которой я начал. Трое придурков, вообразивших себя бог знает кем, и одна нормальная. Ждут зеленого света. А представим на минутку, что проезжая часть пуста в обе стороны. Тогда что? Тогда у нас уже четверо придурков: машин нет, а они стоят. Почему? Да потому что светофор — это тоже дополненная реальность. Как и любой закон, как и любая условность…

А Вадика про его семейную жизнь я обязательно выспрошу.

* * *

Приятеля моего я заметил издали, стоило войти в сквер. Сидит на той же скамье, в руке — все та же банка-оборотень. У меня, кстати, тоже, только еще не вскрытая.

Но, как подсказало мне обострившееся с некоторых пор зрение, что-то с Вадимом на сей раз было не так: опущенные плечи, остановившиеся глаза. Уж