Последнее предложение - Мария Барышева

Вскоре ельник стал реже, появились деревья других пород, потянулся кустарник, и в воздухе чувствовалась сырость и прохлада. Пройдя еще с десяток метров, Роман остановил Риту.

— Прибегну к дешевому эффекту, — сообщил он. — Закрой глаза, дальше я тебя поведу. Не бойся, это совсем рядом. Только, чур, не подглядывать!

Рита глянула на него не без подозрения, потом покорно опустила веки, и он повел ее, придерживая за руку и следя, чтобы она не споткнулась. Через несколько минут он остановил девушку и негромко сказал:

— Ну, гляди.

Ее ресницы дрогнули, потом осторожно поднялись, и Рита тихо вздохнула.

Они стояли на поросшем травой берегу небольшого лесного озерца с очень темной водой, в которую смотрелась кривая старая ель с отсохшей верхушкой. Весело журчал ручеек, сбегавший в озерцо с небольшого холмика маленьким водопадом. Где-то среди травы на противоположном берегу поквакивали лягушки, над водой задумчиво кружила стрекоза, выискивая местечко для приземления, а вокруг озера чуть покачивались под легким ветерком крупные ярко-желтые и лиловые дикие ирисы — сотни ирисов, наполняя воздух тонким, чуть дурманящим ароматом.

— Господи, как красиво! — прошептала Рита и, наклонившись, осторожно коснулась указательным пальцем желтого лепестка. — Сколько касатиков! И какие они большие! Я таких никогда не видела!

Роман улыбнулся этому ласковому народному прозвищу ирисов, потом отступил назад.

— На рынке они очень редко появляются, близко от города не растут. Про это место мало кто знает, иначе давно бы уже все оборвали, запакостили… Смотри на здоровье, только не рви — ладно?

— Спасибо, что привел меня сюда, — она восторженно и совершенно по-детски посмотрела на него, словно он был Дедом Морозом, подгадавшим с подарком. Роман мысленно покачал головой в собственный адрес, потом отошел подальше, нашел местечко, где земля не была сырой, сбросил куртку и сел на нее, привалившись к стволу дуба и закрыв глаза. Он сидел довольно далеко от озера, но и сюда достигал аромат ирисов, дразняще витал вокруг и не давал размышлять на серьезные темы. В городе сейчас могло черт знает что твориться, некто в городе мог дожидаться его возвращения, но не думалось сейчас ни о твари с детским лицом, ни о мертвецах — собственно, вообще ни о чем не думалось. Чудесно было сидеть среди запаха ирисов и тишины и ни о чем не думать. Может и малодушно, но чудесно.

Постепенно Роман задремал — лесные звуки расплылись, слились в нечто малоразборчивое и вовсе исчезли, осталась только темнота, наполненная цветочным ароматом. Темнота длилась долго, а потом в ней вдруг открылись фосфоресцирующие кошачьи глаза, сверкнули в издевательской улыбке острые треугольные зубы, и к нему потянулась рука, белая, как рыбье брюхо, и схватившие его за запястье пальцы оказались очень холодными. Вздрогнув, Савицкий открыл глаза, и склонившаяся над ним Рита отдернула руку.

— Извини, напугала?

— Да так… — он потянулся, хрустнув суставами, потом чуть подвинулся, и Рита опустилась рядом, на его куртку, подтянув колени к груди и обхватив их руками. — Что — уже насмотрелась?

— На это невозможно насмотреться, — она слабо улыбнулась, потом уголки ее рта дернулись вниз, но в глазах вспыхнуло лукавство. — Наверное, ты многих девушек очаровал этим местом?

— Ну, для того, чтобы их очаровывать, мне вовсе необязательно их сюда приводить, — отозвался Роман и снова закрыл глаза. — Тем более что некоторые и сами рвутся в бой и в очаровывании не нуждаются. Когда захочешь уходить — разбудишь…

Рядом с ним помолчали, потом тихий и очень серьезный голос произнес:

— Ром, тебе нужно уехать из города.

— Это еще почему? — он приоткрыл один глаз и посмотрел на нее. Лицо Риты было совершенно несчастным.

— Один раз на тебя уже напали… это может повториться. Гельцер послал их, я уверена. И не смейся — я говорю совершенно серьезно, поверь, у меня есть все основания так говорить.

— Чего ж тут смешного — когда в тебя пытаются ножик воткнуть, это совсем не смешно, — Роман закрыл глаз. — Но с чего ты это взяла? Заказывать человека только за то, что он чего-то там сказал обидное…

— Гельцер сумасшедший, — спокойно ответила Рита, и внезапно Роман подумал, что она искренне верит в то, что говорит. — С некоторых пор он совершенно сошел с ума.

— Знаешь, с некоторых пор я и сам совершенно сошел с ума, и мне, если честно, наплевать на Гельцера, даже если это и он решил меня изничтожить, — сонно пробормотал Роман. — Есть вещи намного хуже, чем твой Гельцер… И уезжать из города я не собираюсь. Не могу.

— Но ведь тебя могут убить! — воскликнула она, и Савицкий усмехнулся, не открывая глаз.

— И кроме меня есть много хороших водителей. Не таких, конечно, очаровательных и сексуальных, но много.

— Скромняга! — Рита фыркнула. — Мне кажется, что многие уже пытались тебя изничтожить. Я видела старый шрам у тебя на боку… и лицо, верно, тоже разукрасил какой-нибудь твой собеседник?

— Да ну, ерунда, бурная юность, — Роман небрежно отмахнулся. — Все по стандарту… дворовая драка, девчонка, в которую ты был влюблен до одури и которая ушла к другому… и этот другой тут же присутствует… Не по стандарту только то, что когда мы пришли туда, где они обычно собирались, и началась драка… некоторые из них прикрывались своими девчонками, прятались за них. И парень моей бывшей тоже прикрывался. Прикрывался ею. Там черт знает что тогда творилось, никто уже ничего не соображал… Наши накинулись на них… и на него тоже. Я пытался… вытащить ее, отбросить в сторону, чтобы ее не прибили ненароком… ведь он ею закрывался… да, я пытался… У него был нож, и он, прикрываясь ею… ударил меня… дважды… почти одновременно. В бок и в лицо. Я долго валялся в больнице. А она спустя два года, сразу же после окончания школы вышла за него замуж. За человека, который защищал себя ее телом, — Роман пожал плечами, не открывая глаз. — Может именно с тех пор я вас, женщин, совершенно перестал понимать.

— Она была блондинка, — остро спросила Рита, и он усмехнулся, потому что ожидал этого вопроса.

— Вовсе нет. Рыжая. В общем, разбудишь, ага?

Рита снова замолчала, чем-то зашуршав. На этот раз она молчала долго, и Роман чувствовал на своей щеке знакомую ладошку ее осторожного изучающего взгляда, но глаз по-прежнему не открывал, с некоторым раздражением дожидаясь, когда же она, наконец, пойдет снова разглядывать цветы и оставит его в покое — ему сейчас совершенно не до вздорных, сумасшедших девиц, даже если у них такая великолепная грудь, а глаза до краев наполнены морем. Вокруг плавал аромат ирисов, тонкий, дурманящий, с легкой горчинкой — казалось, все вокруг пахнет ирисами — и ветерок, и дерево, к которому он прислонился, и ладошка, осторожно гладящая его по щеке, — и даже само ее прикосновение, но только это уже не ладошка взгляда — ее ладонь, мягкая, прохладная, и он даже не уловил момента, когда она появилась — будто она скользила по его щеке всегда.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});