Кордон - Николай Данилов

— Дизентерия! — поставил безошибчный диагноз доктор Вильчковский.

Неразлучных друзей поместили в тесный лазарет. С прибытием «Авроры» в Камчатку гардемаринов с большой группой больных перевезли на хутор Старый Острог.

Само селение со странным название авроровцы в первые дни пребывания на новом месте не видели. Их разместили под открытым небом на берегу небольшого озера, обрамленного лесом. Во вновь созданном лазарете все было сделано на скорую руку, но со старанием и доброжелательностью к морякам. Поверх низких жестких настилов, сколоченных в порту из корабельного теса, местные жители положили мягкие перины и пуховые подушки (благо в Камчатке много пернатой дичи), одеяла. На случай ненастной погоды петропавловцы доставили к лазарету парусиновые палатки, а чтобы больных не одолевали комары, мошки и прочий гнус, повесили над «койками» на коротких жердях полотна из легкой мягкой ткани. Моряки лежали под тенистыми деревьями в высокой ароматной траве рядом с прозрачным и необычно теплым водоемом, над которым по прохладным утрам поднимался пар. Берег круглого озера был плотно выложен гладким камнем-валуном. Водоем беспрерывно пополнялся влагой из-под-земли. Воздушные пузырьки в нескольких местах столбиками поднимались со дна, серебряными буравчиками сверля голубоватую толщу. Благодаря выдолбленным в грунте желобам, вода в озере постоянно удерживалась на одном уровне.

— Водоем целебный, — пояснил пациентам Вильчковский, сам едва оклемавшийся от болезни. — Воды в нем термальные, температура устойчивая — двадцать пять градусов. Купаться будем строго по моему разрешению и под моим надзором. Помните, пребывание в этой воде допустимо с хорошим сердцем не более четверти часа. Свыше — губительно для любого организма.

Доктору поверили не все — медики любят стращать! Крупного сложения моряк, выписываясь из лазарета, на спор, тайно от Вильчковского, залез в озеро и около получаса резво барахтался в теплой воде. Довольный, что выиграл в споре, он уже вылезал на берег, как ног. и неожиданно подкосились и «здоровяк» снова оказался в водоеме. Вытащили бедолагу едва живого.

От корабельного доктора авроровцы узнали, что в густой траве можно лежать без опаски, ибо змеи, ящерицы, тритоны и даже лягушки в Камчатке не водятся. Нет на полуострове, в отличие от жарких стран, тарантулов, каракуртов, скорпионов, фаланг и прочих ядовитых пауков и им образных.

Давыдов и Токарев, попав под опеку молодых, услужливых миловидных женщин, устыдились своей болезни и, как могли, пытались скрыть диагноз медика. Но не тут-то было. Вильчковский назвал поведение гардемаринов мальчишеским и без обиняков разоблачил их притворство казаться здоровыми.

— У этих юношей опасное инфекционное заболевание — дизентерия, — во всеуслышание огласил он. И чтобы понятнее было хуторянкам, что это за болезнь, пространно пояснил — Расстройство кишечника, которое сопровождается жидкими испражнениями, а иногда и с кровыо.

— Кровавым поносом зовется у нас такая заразная болезнь, — ответила розовощекая девушка. — Найдем сушеной черемухи, сделаем отвар.

— Сухариков нажарим, густым настоем дубовой коры напоим, — вторила ей полнолицая подруга. — Бог даст, выходим.

— В портовой аптеке, возможно, есть медный купорос, — предположил доктор. — Его и другие лекарства неплохо бы приобрести для нашего лазарета.

— Узнаем, — пообещали сестры милосердия.

Гардемарины обиделись на Вильчковского: какая беспардонность! Надо же так опозорить дворян-моряков перед крестьянскими женщинами! Не ради же кокетства они скрывали «непрестижную» болезнь, а чтобы как-то уберечь мужское достоинство и честь мореплавателей. Корабельному же эскулапу все нипочем.

— Невежды вы, господа пациенты, в области медицины, невежды! — укорил их Вильчковский. — Извольте подчиняться до полного выздоровления.

Народные средства борьбы с тяжкими недугами оказались весьма действенными. Лечебные травы, настои, отборное питание и покой поднимали одного за другим моряков с постели. Вскоре лучше себя стали чувствовать и гардемарины.

Но вот в хутор Старый Острог пришла тревожная весть: уже несколько месяцев идет война России с Англией и Францией. У Сандвичевых островов скапливается много чужеземных кораблей. Вполне возможно нападение неприятеля на Камчатку. Генерал-майор Завойко обратился к населению полуострова и призвал всех здоровых мужчин пробираться в Петропавловск, чтобы вступить в волонтеры.

Капитан-лейтенант Изыльметьев заторопился из лазарета. Гардемарины слышали, как он коротко, но довольно-таки резко поспорил с Вильчковским: не время, мол, теперь мне, командиру корабля, валяться в постели. Доктор запротестовал, но этот пацент оказался настой чивее медика. Вот такой у них он, командир «Авроры» если надо — уступит, а когда не захочет — ему не возражай. Ну а они, гардемарины Российского Императорского флота, разве не могут последовать примеру своего командира? Непозволительно им, почти здоровым, оставаться волынить в лазарете, когда есть вероятная угроза нападения неприятеля на русский порт.

— Выписывайте нас, господин Вильчковский, — настойчиво попросил Токарев. — Нас ждут на фрегате.

Врач в ответ только ухмыльнулся.

— Мы себя чувствуем вполне сносно, — поддержал приятеля Давыдов. — Не принуждайте нас к праздному безделию. Не заниматься же нам с сестрами милосердия кустотерапией.

— Вот именно, — вставил Токарев. — Не вынуждайте!

— Раньше, как через неделю, никто вас отсюда не выпустит, — неуступчиво ответил медик.

— А в порядке исключения? — попробовал уговорить несговорчивого врача Давыдов. — Ввиду особых обстоятельств?

— Никому никаких исключений! — сказал, как отрезал, Вильчковский.

— Капитан-лейтенанту Изыльметьеву можно, — уел доктора Токарев, — а нам, гардемаринам, нельзя?

— А вам возбраняется! — с вызовом ответил он. — Болезнь болезни — рознь. У вас она инфекционная!

Понимать это надо. Уйдете самовольно, возвратят сюда под конвоем.

Гардемарины сникли. Ну как тут возразишь? Поразмыслив, они пришли к выводу, что корабельный эскулап в чем-то прав. Человеку с инфекционным заболеванием возбраняется общаться со здоровыми людьми. Никуда не денешься — надо как-то коротать время в лазарете до полного выздоровления. У Давыдова и Токарева есть с собой карандаш и записные книжки. Оба балуются стихами — это ли не увлекательнейшее занятие! За несколько часов у Гавриила в творческих муках родились два разнотемных- четверостишия:

Что бы мне сказала мать? —

Мучаюсь вопросом.

«Хворь старайся, сын, унять Медным купоросом…»

С чужестранцем наша рать В бой вступить готова.

Где, кому, как умирать —

Воля есть Христова.

— Посмотри, Володя, оцени. — Токарев показал приятелю свое творение.

— Вирши скушноваты, — без промедления отозвался Давыдов. — Юморка, Гаврюша, не хватает. Он сюда просится. По его, понимаю, как здоровье, на базаре не купить и в карты не выиграть.

— Тоже мне нашелся юморист с прыткой походкой! — отпарировал Гавриил. — В такой обстановке могут шутить разве только скоморохи.

— В какой? — не согласился Владимир. — Да мы же на курорте находимся. В райском уголке земли пристроены. Впрочем, нытикам ничем не угодишь.

На следующий день Давыдов передал Токареву листок со словами:

— Развлекись, пессимистическая инфекция!

-- С удовольствием покритикую натужные труды оптимистической бактерии, — без улыбки отозвался Гавриил. — Потом, если не буду смеяться, пощекоти.

— Только кулаками.

— У кого интеллекта маловато, в ход пускает руки. Итак, с упоением читаю:

Правды пусть не знает мать.

Повторю с прононсом:

Лучше Syphilus поймать,

Чем болеть поносом…

Панихиду рано петь.

В схватке с чежестранцем Рад мужчиной умереть,

Только — не з…….м.

Гавриил хмыкнул.

— Жаль, старшего боцмана с нами нет, — иронически произнес он. — Ему бы твои вирши, Володя, «очень даже дюже», понравились, несмотря на сомнительный юморок.

Владимир отрицательно покачал головой:

— Нет, Гаврюша, ты себя недооцениваешь. Уверяю: Заборов твои бы стихи похвалил взахлеб. Вспомни, как он собственноручно перекаракулевал в тетрадь твою сентиментальную «Березку». Обрати внимание — вношу в лексикон русского языка новое слово: перекаракулевал!

Каждый из гардемаринов посчитал бы за хулу одобрительный отзыв о своих стихах уже известного «ценителя» поэзии. Давыдова и Токарева Вильчковский, как и обещал, выписал из лазарета через неделю после ухода оттуда Изыльметьева. Свой фрегат гардемарины застали уже в раскуроченном виде — с невооруженным правым бортом. Но йменно к этим, ичезнувшим куда-то орудиям верхнего дека, были в походе приписаны Владимир и Гавриил. Лейтенант Александр Максутов коротко пояснил, на какое примерно время и для какой цели сняли с «Авроры» пушки. Потом была беседа с командиром корабля. Оказалось, что Изыльметьев рекомендовал генерал-майору Завойко назначить обоих гардемаринов помощниками командиров береговых батарей. Губернатор внял словам опытного моряка и определил будущих офицеров1 на эти должности, выбрав боевые объекты по своему усмотрению. Давыдов попал на Кошечную, одиннадцатипушечную, батарею в подчинение лейтенанту Дмитрию Максутову; Токарев — на Красноярскую (Кладбищенскую), трехпушечную, которой командовал мичман Василий Попов.