Я иду - Сергей Попов

– Его-то за что?!.. – чуть слышно прокричал ненавистной воде. – Это же дитя… Ангел…

И в голос, ни кого не боясь, зарыдал…

Дальше действительно все пошло проще.

Скрытно подойдя к безопасному участку забора, неспособному убить электричеством, Айс тихонько, как доподлинный диверсант, прорезал дырку и, выждав момент, когда луч прожектора сместится вправо, первым рванул к небольшому холму. Притаившись в траве, собираясь с духом повторить тот же забег, я глянул на одну из вышек, возвышающуюся над Горизонтом-26, и на секунду представил что будет, если этот желтый жирный луч, теперь блуждающий по минному полю, все-таки заметит нас. В голове мгновенно возник рокот пулеметов, сирена, и в ужасе встрепенулся, стараясь больше о таком не думать.

«Дай бог, все обойдется!» – мысленно подбодрил себя.

Тут Айс, спиной вжавшись в склон затравеневшего холма, негромко позвал:

– Давай, Сид! – и махнул: – Резче только – луч возвращается!

И, перекрестившись, я проник через лаз.

Рухнув рядом с Айсом, – вытянул голову и заметил, как столб света, покрутившись вместе с остальными, неторопливо пополз вдоль забора, но до лазейки так и не дошел: вдруг круто поменял направление и – вдаль, освещая тот самый овраг, откуда недавно спускались.

– Думаешь, пронесло?.. – пыхтя от напряжения, с волнением спросил я. – Дырку не заметят?

– Да и пусть замечают! – бодро выпалил Айс и прибавил, отмахнувшись: – Мы к тому моменту уже в научный комплекс вбегать будем! – выглянул из-за склона, секунду помолчал. – Сейчас только прожекторы сместятся немного в сторону, и побежим. У нас не больше полминуты, Сид, чтобы добраться до кладбища. Ты готов?

– Готов.

– Тогда ждем…

Этими секундами распорядился по-своему – думал о дочери. Сердце при мысли о ней нестерпимо зажгло, глаза непроизвольно заслезились, в душу опять поползла тоска, но сейчас уже не такая горькая и гнетущая, как раньше, а приятная и даже греющая. Теперь от Бетти отделяли лишь эти гигантские бетонные стены цитадели под названием Горизонт-26 и все прожитые в полнейшем одиночестве и страхе долгие мучительные годы казались сейчас каким-то бесконечным ночным кошмаром, где нельзя проснуться. Но сейчас, как никогда, уверен: уже совсем скоро он останется далеко позади, в прошлом, сменится наконец долгожданной явью, наполненной смыслами и красками, уже успевшими позабыться. Нужно лишь потерпеть. Еще немножко, самый пустяк. Единственное, чего боялся больше всего – что Бетти не узнает меня, примет за бродягу родного отца, какого не видела несколько лет.

«…Время-то… смывает даже лица родных и близких, ты ведь знаешь это…»

Слова, сказанные однажды Айсом, вспомнились нежданно, ранили больно, глубоко.

«Узнает, – твердо заявил себе, опровергая их, – обязательно узнает! Узнает!..»

«Смывает, смывает…»

– Бегом! – отрезвил выкрик Айса. – Не жалея сил!

И, шурша травой, поднялся и – за холм.

Промчавшись, минуя прожекторы, по скользкой грязи к очередному сетчатому забору, словно беглецы, за каким проглядывались неприметные надгробья и кое-какие деревца, Айс выпустил клинки и принялся торопливо вырезать брешь. Пулеметчик на вышке даже из любопытства не направил в нашу сторону луч, чтобы на всякий случай удостовериться в отсутствии морфов, будто его это совершенно не заботило. Лишь однажды он повернул прожектор к нам, да и то стал светить куда-то вдаль, не удосуживаясь опустить и посмотреть, кто находится у него перед самым носом.

– Порядок, – дал знать Айс, выкидывая кусок забора, – за мной!

Но только обошли ряды надгробий и направились к выходу, он вдруг встал как вкопанный, не отрывая глаз от трех могил. Одна, посередине, еще не примялась осенними дождями, выглядела свежо. У плиты лежал точь-в-точь такой же лук, как у Айса, а рядом – темный пакет. Две другие совсем недавно закопаны, возле них натоптано – даже в темноте различались следы, – под памятниками также сложены луки, словно оберегая бывших обладателей. Не сказав ни слова, Айс подошел к захоронениям, заботливо провел рукой по каждой плите, будто приветствуя, что-то тихо проговорил, потом присел у крайней могилы и неслышно заплакал, закрываясь ладонями, точно испытывая стыд за такую непозволительную для мужчины слабость.

– Айс… – испугано промолвил я, приближаясь, – ты что?..

Но тот даже не посмотрел на меня, а лишь уронил голову на колени, заскулил. Выглядел он совсем беспомощным, раздавленным, весь дрожал, всхлипывал.

Безмолвно постояв какое-то время, не решаясь заговорить, я обвел глазами все три надгробия, присел возле Айса на корточки и все-таки осмелился спросить:

– Твои лежат? – и отругал себя за поспешность – тот поднял заплаканные глаза, на секунду задержал на мне строгий взгляд. Лицо страшно искажено гримасой боли, губы стиснуты, подрагивали, крепкие щетинистые скулы окаменели, беспорядочно рассыпанные волосы, казалось, сильнее почернели.

– Недавно Чака схоронили, ученика моего, – успокоившимся голосом начал он, указав на могилу посередине, – погиб на задании, мальчишка был совсем. – А вот еще, стало быть, наши… – показал на плиту рядом и на ту, что подальше, опять приуныл, голос на слове «наши» осел. Потом продолжил с риторического вопроса: – Откуда, спросишь, знаю? Сюда только наших ребят кладут, не из других отрядов – их места дальше…

Помолчали.

– Погибли, ребятки… – наконец скорбно произнес он, – главное, что вы теперь здесь, рядом с домом, а не в Сумеречной Зоне…

– Уверен, они пали, как герои, – участливо вставил я, сочувственно положа руку ему на плечо, – такими и запомнятся.

Эта краткая речь утешила Айса. Он посмотрел на меня преображенный, обнадеженный и сказал:

– Спасибо, Сид, за теплые слова, – улыбнулся, покивал, – ты хороший человек. Твоя дочь должна гордиться, что у нее такой отец.

Отвечать я ничего не стал, только два-три раза хлопнул друга по плечу, поднялся.

– Ладно, пошли… – утерев рукавом влажные щеки, тихонько промолвил Айс и встал, прощаясь с усопшими: – Прощайте, друзья…

Посмотрев в последний раз на надгробия, он жестом поманил меня и по-мышиному тихо – к выходу.

Дружно отворили створы. Айс с подозрением огляделся и, никого не увидев, велел двигаться дальше. Кругом – пугающая неправдоподобная тишина, лишь изредка нарушающаяся эфемерной трескотней раций, долетающей с вышек, и заунывным гулом ветра, бродяжничающего вдоль стен. Из их крупных дыр, трещин и щелей лезли какие-то толстые пупырчатые побеги, выделяли зловонный светящийся сок. Они же росли вместе с разнотравьем и у подножия, путались с какой-то шерстистой лозой, нагло расползшейся, словно паутина, потихоньку подтачивали нерушимую, на первый взгляд, крепость. И вроде бы эти повреждения и незначительны для такой громадины, но уже сейчас видно, что прочнейший железобетон давал слабину, трещал по швам и мало-помалу осыпался, обещая пусть не сейчас, но уже в ближайшие годы обрушиться совсем и оставить обитателей без защиты.

– Кажется, скоро ваш Горизонт осыплется как замок из песка, – обшарив глазами обросшие стены, озвучил я, – и латай не латай – вряд ли уже поможет: вон погань-то что творит…

– Знаю, – неожиданно согласился Айс, – с растительностью, увы, ничего поделать не можем. Сжигаем ее, заразу, рубим, травим, так она на следующий день опять ползет да еще гуще становится. Мы разве только цемент подлить в трещины успеваем, чтобы хоть не так расползались, а так все без толку. Как там говорили… «ничто не вечно в нашем мире»?

– Ну да… – подтвердил я, – кажется, так и говорили…

Айс усмехнулся.

Добежав до той самой лестницы, ведущей вглубь цитадели, Айс неожиданно замедлился и украдкой стал подниматься по ступенькам, время от времени поглядывая на меня, дабы убедиться, что не отстаю.

– Все, Сид, – огласил он, опустившись на колено возле прохода. Сразу за ним открывался вид на разнообразные постройки, облитые светом фонарных столбов. – Мы в Горизонте-26, с чем обоих и поздравляю. Теперь у нас нет права на ошибку…

«Добрались!.. – внутренне ликовал я. – Господи, добрались! Добрались!..» – а вслух добавил:

– У нас его не было и до этого, – и мрачно усмехнулся: – Так что не привыкать, веди давай…

И только стали углубляться, – нас опять сразило тем же, что и на мосту, нестерпимым писком, от какого чуть не потерял сознание, где-то вдалеке послышался какой-то нарастающий топот, словно неслось стадо слонов, и через считанные секунды, когда голову перестало рвать на части, зазвучали лютые надрывные хрипы…

А следом заревела сирена, пулеметные вышки сиюминутно ожили, разразившись громоподобной стрельбой, и к стенам отовсюду начали стягиваться люди в серебристо-черных доспехах, ощетинившиеся массивными луками. Закипела страшная битва…