Гулящая - Панас Мирный

- В самом деле говорил, что женится. Звал на свадьбу.

- Что же, вы пойдете?

- Обещал.

- Хм...- все еще удивлялась Христя. За чаем она раз десять спрашивала у Проценко, правда ли, что Довбня женится на Марине. Все ей что-то не верилось, не хотелось верить. Проценко говорил, что Довбня не стал бы сам на себя наговаривать.

Христя была так поражена, что позабыла про свою недавнюю обиду, про свои слезы. Довбня целиком завладел ее мыслями, она только о нем и думала. Он казался теперь ей и лучше и выше.

- Если Довбня не врет и в самом деле женится на Марине, хорошее дело сделает,- сказала она, подумав.

- А что?

- Так. Не пропадет девка зря. Да и за ним присмотрит.

- Что-то мне не верится, чтоб Марина стала за ним присматривать. Не такая она! - возразил Проценко.

- Чем же она хуже других, что у нее, сердца нет? - обиженно спросила Христя,

Проценко ничего ей не ответил. Он пошел к себе в комнату почитать, а она мыла чайную посуду и все думала про Марину и про Довбню... Марина выходит замуж... Довбня женится на Марине... Кто такая Марина? Простая деревенская девка... Кто такой Довбня? Хоть и плохонький, а паныч... Гриць даже считает его умным человеком... И вот он женится, женится на Марине... Чудеса, да и только!.. Что же тут удивительного? Понравилась ему Марина, а он Марине, вот и женятся. И нет тут никакого дива. Что он паныч? Ну, а если он паныч, так разве ему можно простых девушек обманывать, с ума их сводить?.. Вот если бы и Гриць женился на мне... Разве я бы его не любила, разве я бы его не берегла? А что, если Гриць женится на мне? И я из служанки да стану барыней, оденусь, как барыня,- и не узнаешь меня... А уж любить-то буду! Матушки мои! - воскликнула Христя, прижала руки к лицу и без памяти целовала их, думая, что целует Гриця...

Кончились святки. Миновало и богоявление. Оно пришлось как раз на четверг, а в воскресенье свадьба Довбни и Марины.

- А вы все-таки думаете пойти? - спросила у Проценко Пистина Ивановна.

- А как же? Обещал. Надо пойти.

Пистина Ивановна улыбнулась, поморщилась и ничего не сказала.

В воскресенье он и в самом деле пошел. Сразу же после обеда оделся и пошел, потому что венчание должно было состояться под вечер. Христя, если бы могла, на крыльях бы за ним полетела. Ей хотелось поглядеть на Марину, посмотреть, как она одета, как будет стоять в церкви, под пару ли она Довбне. Боже, как хотелось!.. Да что поделаешь - нельзя: кроме обычной работы, барыня на понедельник задала другую работу: печь булочки к чаю, потому что на вторник позвали гостей. Надо заранее все приготовить, да и присмотреть, чтобы тесто удалось. С вечера закваску надо процедить, чуть свет замесить тесто, чтобы к утру все было готово... Христя растирает закваску, барыня стоит, смотрит, а у Христи перед глазами церковь, венчание... Никак из ума нейдет!.. "Хоть всю ночь не буду спать, а дождусь Гриця; придет, расскажет, как там все было. Он обещал не замешкаться",утешает сама себя Христя, взбалтывая в большой миске закваску.

- Будет уже! Процеди,- говорит барыня.

Христя процедила.

- Поставь на печь, пусть выстоится. Да спать пораньше ложись. В полночь надо опару поставить, чтобы к утру подошла... И я встану,приказывает барыня.

Все рано легли спать, легла и Христя. Но ей не спится: и свадьба из ума нейдет и паныча дожидается, чтобы встретить... Боже! Как долго тянется время, кажется, конца ему нет!

Наконец, Христя услыхала стук в окно... "Он, он, Гриць! Вот теперь-то он все расскажет..." Христя опрометью бросилась в сени отворить дверь.

Она не ошиблась. Это действительно был Проценко. Не успела она отодвинуть засов, как он сразу облапил ее.

- Пойдем ко мне, душечка,- шептал он, покрывая ее поцелуями, и Христя слышала, как от него несет водкой.

- Барыня скоро встанет,- ответила Христя.

- Зачем?

- Тесто поставили на завтра для булочек.

- Чертовы булочки! - крикнул он.

- Как! это ведь хлеб святой!

- Какой он там святой? И свинья, по-твоему, святая, раз человек ест ее?

- То свинья, а это ведь хлеб.

- Ну, пусть по-твоему, и святой. Только пойдем, душечка. Я только сейчас со свадьбы. Заставили выпить рюмку этой проклятой водки. Пойдем, моя миленькая! Ты ведь у меня самая лучшая. Там все шваль, мизинца твоего не стоят.

И он не дал ей даже кухонную дверь затворить, потащил к себе. Впрочем, она и не противилась. Ей так хотелось поскорей узнать, как прошла свадьба, да кто был, да как Марина - не переменилась ли.

- Марина? Марина какая была, такая и осталась - потаскушка, и все! сказал он. - Довбня с нею будет несчастен.

- Так уж и несчастен. Вы ведь сами говорили: счастье, мол, вольная пташка: где захотело, там и село.

- Только не с Мариной. Оно от нее, как от черта, бежит. Ну, какое счастье с потаскушкой?

- А кто виноват? Вы же и виноваты: погубите девушку, а тогда и честите ее потаскушкой.

- Не в этом дело. А потаскушка она, да и все тут. Ведь вот и ты же... а ведь совсем не то. Я бы ее на порог не пустил, а тебя и в лобик стоит поцеловать,- и он прильнул горячими губами к ее белому лбу.

Словно защекотал он Христю этим поцелуем. Кровь заиграла, закипела у нее в сердце и огненной рекой разлилась по жилам.

- Гриць, мой милый, мой единственный!- прижимаясь к нему, говорила она, забыв обо всем на свете - и о Марине с Довбней и о закваске на печи.

А тем временем хозяйка, заснув первым сном, пробудилась. Она поскорее зажгла свет и выбежала в кухню. Видно, ее очень беспокоили булочки, потому что, неодетая, со свечой в руке, она сразу же полезла на печь... "Миска стоит на печи накрытая... все в порядке... Где же Христя? На печи ее нет; уж не на постели ли?" - думает хозяйка. Она поднимает свечу над головой, оглядывается - нет, и на постели не видно... "Верно, на двор вышла, дверь в сени неплотно притворена. Ну, ладно, придет",- говорит она сама с собой и, открыв миску, заглядывает внутрь. "Пора, пора..." - шепчет хозяйка. Закрыла миску, ждет... Не слышно Христи. "Что за черт!" - подумала она. Соскочила с лежанки, подбежала к двери, открыла ее, заглянула в сени - наружная дверь заперта на засов.

- Где же это она? - пожав плечами, сказала про себя хозяйка.- Странно! Воры не бывали, а батюшку украли!.. Христя! - тихонько позвала она. Голос ее глухо раздался в кухне.- Нет!..- удивляется хозяйка.

А Христя давно уже стоит за дверью и ждет не дождется, пока пани уйдет к себе, чтобы как-нибудь выскользнуть из комнаты паныча. "Вот так долежалась! Вот так дослужилась! ай-ай-ай!" - думает Христя, а сердце у нее, как птичка, бьется-колотится, вот-вот выскочит из груди.

- Да где же это она в самом деле? - крикнула уже в сердцах хозяйка и начала перешвыривать одежду на постели... Заглянула и под постель, заглянула и под печь - нету.

- Ну, теперь я знаю, где она! - догадалась хозяйка; вся дрожа и меняясь в лице, она быстро спряталась за печь, будто бы ушла в комнаты.

"О-о, ушла все-таки",- подумала Христя, тихонько отворила дверь и еще тише выскользнула в кухню.

Не успела она притворить за собой дверь, как из-за печи показалась хозяйка. Лицо у нее было бледное как полотно, только глаза, как угли горели-пылали.

- Где ты была? - крикнула она не своим голосом.

Христя опустила глаза, молчала.

- Где ты была, спрашиваю? - еще громче крикнула она и захлебнулась.Бес-стыдни-ца, срам-ни-ца! - снова заговорила она, растягивая слова.- К панычам ходишь?.. Вот она тихоня, вот она смиренница, недотрога... Не троньте меня, я сама приду! - снова завизжала она.

Христя, точно онемев, стояла, потупив глаза. Сердце у нее билось все сильней и сильней, все больше распалялось от брани.

А барыня знай разделывает:

- То-то я замечаю, что он раньше так любил по гостям ходить, дома никогда не увидишь, а то из дому не вытащишь... Голова болит, нездоровится... Вот отчего голова болит! вот отчего нездоровится!.. А ты? а ты?.. подлая! подлая!..- шипит она на Христю.

Христя подняла голову, выпрямилась. Лицо у нее бледное как полотно, губы дрожат.

- Почему же это я подлая? - спросила она.

- А что, не подлая? а что, не подлая? - взвизгнула на всю кухню хозяйка.- К панычам ходить?!

- А вы? а вы? - тихо спросила Христя, словно прошелестела сухая трава.

Барыня подскочила как ужаленная.

- Что я? Ну, что я?.. говори! говори!

- Вы же сами давали ему руку целовать,- сказала Христя.

- Мерза-а-вка! - не своим голосом крикнула барыня, высоко поднимая руку... Звонкая пощечина раздалась в кухне, а за нею послышался пронзительный крик... Это Христя закричала, схватившись за щеку, которая сразу стала багровой от хозяйской ласки.

- Докажи, мер-рз-а-авка! докажи, сволочь! - крикнула барыня, схватив Христю за косы.

Христя как сноп повалилась наземь.

- Что тут такое? - вбежав в кухню, спросил хозяин.

- Вон!.. вон! - кричала барыня, пиная Христю в бок ногой.

- Бог с тобой! Что ты делаешь? Опомнись!..- кинулся хозяин к хозяйке и насилу оторвал ее от Христи.

- Она... она...- вырываясь у него из рук, кричала хозяйка.- Погань! Мразь! К панычам ходит... И смеет... Помешала, видишь ли, ей понежиться с ним на подушках... Смеет... такое... говорить...- И, закрыв лицо руками, Пистина Ивановна зарыдала. Дети, услышав, что мать плачет, тоже подняли рев... Такой шум поднялся, такой гвалт!