Афган: русские на войне - Родрик Брейтвейт

Группа прапорщиков провернула удивительную аферу. Части ВВС ящиками выбрасывали «нурсики» — пластмассовые колпачки от ракет[62]. Из колпачков можно было пить, но другое применение им найти было практически невозможно. Аферисты обошли магазины, спрашивая, есть ли в продаже «нурсики». Лавочники о «нурсиках» никогда не слышали и спрашивали, для чего они нужны. «Вам не понять, — отвечали аферисты. — Очень нужная штука, очень редкая, очень дорогая». Выбросив на рынок несколько ящиков колпачков, прапорщики выкупили их по взвинченным ценам. Из-за алчности лавочников цены взлетели до небес. Когда спрос достиг пика, аферисты распродали два грузовика «нурсиков» и вышли из игры. Лавочники пожаловались на них в советское посольство, но им ответили: не выносите жара — не ходите на кухню. Много лет спустя торговцы еще удивлялись, как же они позволили себя так грандиозно надуть.

Внимание Грешнова привлекла одна деталь. У здания ЦК армии в Кабуле стоял памятник — Т-62 на пьедестале. Он находился там не менее десяти лет, еще со времен Амина. Грешнов все любопытствовал, в рабочем ли состоянии танк. Три года спустя бойцы Ахмада Шаха Масуда сняли танк с пьедестала, отступая из столицы. Они наполнили бак дизтопливом, заменили аккумуляторы и уехали в Панджшерское ущелье{497}.

Гражданская война продолжается

40-я армия ушла. Бушевала гражданская война. Боевой дух моджахедов был по-прежнему высок, и оружие все так же поступало к ним из Пакистана в нарушение Женевских соглашений. Пакистанцы никогда и не думали их соблюдать: президент Зия-уль-Хак как-то сказал Рейгану, что они отрицают свое вмешательство в афганскую политику, поскольку у мусульман есть право лгать ради благого дела{498}. Большинство считало, что режим Наджибуллы скоро сменит исламистское (возможно, даже фундаменталистское) правительство, как мрачно замечало ЦРУ, «в лучшем случае колеблющееся, а в худшем — открыто враждебное, особенно по отношению к США»{499}.

Русские, со своей стороны, продолжали снабжать Кабул продуктами, топливом, боеприпасами и военной техникой. В мае 1989 года в Афганистане побывала советская военная делегация во главе с Варенниковым, чтобы обсудить оказание помощи{500}. К 1990 году ежегодная помощь СССР правительству Наджибуллы достигла трех миллиардов долларов. Афганская армия и ВВС полностью зависели от советских поставок и могли успешно сражаться с моджахедами лишь до тех пор, пока хватало этих запасов.

Почти сразу после ухода 40-й армии под Джелалабадом началось крупное сражение. Пакистанцы были уверены, что за падением этого города последует падение Кабула, и это позволит захватить власть их протеже Хекматияру{501}. Моджахеды начали наступление в начале марта 1989 года. Они заняли сторожевой пост, подкупив старшего офицера[63]. Затем попытались захватить аэропорт, но понесли серьезные потери и были отброшены. Дело ухудшала неспособность отдельных командиров моджахедов договориться о едином плане действий. В начале сражения моджахеды казнили ряд пленников, что укрепило готовность правительственных солдат сопротивляться.

И снова Наджибулла запросил авиационную поддержку. Десятого марта Горбачев созвал чрезвычайное совещание.

Просьбу Наджибуллы решили отклонить{502}. Афганской армии удалось отбить атаки с помощью собственной авиации, и к апрелю правительственные войска перешли в контрнаступление. Они обстреляли моджахедов, выпустив больше четырехсот ракет Р-11, разработанных по образцу немецких «Фау-2» времен Второй мировой. Установками управляли советские специалисты, оставшиеся в Афганистане. Р-11, как и «Фау-2», появлялись безо всякого предупреждения. «Моджахеды, привыкшие уже, казалось, к тому, что на их народе отрабатываются все запрещенные международными конвенциями виды вооружений, — писал Грешнов, побывавший тогда в Джелалабаде, — оказались психологически не готовы к применению этих ракет… Потери среди мирного населения стали исчисляться тысячами, а сама битва приобрела настолько масштабный и ожесточенный характер, что по военным меркам ее можно сравнить разве что с битвой за Сталинград»{503}. Солдаты очистили дорогу из Кабула («английскую», по которой Индская армия отступала в 1842 году) и освободили город. В июле 1989 года, когда сражение окончилось, моджахеды потеряли больше трех тысяч бойцов убитыми и ранеными. Один полевой командир жаловался: «В битве за Джелалабад мы потеряли все уважение, которого добились за десять лет боевых действий». По мнению бригадного генерала Мухаммеда Юсафа, офицера пакистанской военной разведки, отвечавшего за поставку оружия моджахедам на протяжении большей части войны, «джихад так и не оправился после Джелалабада». Он писал эти строки сразу после окончания войны и предсказывал, что оно «не принесет Афганистану и приграничным территориям Пакистана ни мира, ни стабильности»{504}. Слова Юсафа оказались пророческими.

* * *

Кандагар всегда был опасным городом для иностранцев. В нем было полно мрачных пуштунских базаров, где считали так: если вы говорите на их языке, значит, вы шпион. Грешнов побывал там с группой иностранных журналистов летом 1989 года, спустя год после вывода первой части советских войск. Город казался не таким, как во время предыдущей поездки в 1983 году:

Пошли зеленя, первые придорожные дуканы. Опять эти недружелюбные, настороженные взгляды. Город врагов, пропитанный ненавистью к шурави. Что же здесь изменилось? Да почти ничего, если не считать того, что Кандагар сильно разрушен. Я еще не видел последствий советской бомбардировки, произведенной 8 декабря 1986-го, что уж говорить о периоде, когда Кандагар жил без советских войск. Теперь кое-что вижу. Напротив того места, где раньше стояло кафе-дукан под вывеской «Тойота», останавливаемся. Знакомый райончик, но кафешки уже нет… Все узнаваемо, но все уже чужое. Бэтээры облепляют бачи (дети). Ингризи? Фэрансави? Амрикаи?.. Я спокойно говорю — шурави. Не верят. Тогда ругаюсь матом. Неистребимая войной детская радость. Пожалуй, они — единственные, кто вспоминает нас без лютой ненависти. Шурави, шурави, е… твою мать, хорошо, давай бакшиш, сигарет давай!{505}

Кандагар по-прежнему был в руках правительства, но силы Хекматияра регулярно обстреливали его. За несколько предыдущих месяцев он пережил две крупных атаки. Восемьдесят процентов торговцев на базаре, рассказал журналистам глава города, — моджахеды, решившие отдохнуть от боев. Раньше они приходили сюда на два-три дня в месяц, теперь торговали пятнадцать-двадцать дней подряд. Численность моджахедов в районе с момента ухода советских войск выросла в четыре или пять раз. Они честные ребята, сказал губернатор. У них нет желания уничтожать город, они лишь хотели освободить его. Сам губернатор поддерживал осторожные контакты с их лидерами.

Куда все катится, недоумевал Грешнов, если губернатор крупного города заговорил о «честных моджахедах»?{506}

Падение Кабула

В 1989-1990 годах правительству Наджибуллы удалось укрепить вооруженные силы. ХАД финансировала создание милиции, набираемой из бывших моджахедов. Рассказывали, что в ряды милиции вступили сто тысяч бывших повстанцев. Семнадцатая дивизия в Герате, с мятежа которой в марте 1979 года началось сопротивление коммунистам, теперь состояла из 3400 солдат регулярных войск и четырнадцати тысяч милиционеров. Согласно некоторым подсчетам, общая численность подконтрольных правительству сил в 1988 году составляла почти триста тысяч человек{507}.

Передышка была недолгой. Мятежники тогда еще не научились вести масштабную войну, и в 1989 году правительственные войска по большей части успешно отбивали их нападения{508}. Но к концу лета 1990 года силы правительства повсеместно перешли к обороне. Теперь Масуд командовал армией из двадцати тысяч человек, располагающей танками и артиллерией. В первой половине 1991 года правительство контролировало всего 10% территории Афганистана. Хост попал в руки мятежников, боевой дух армии был на нуле, и солдаты повсеместно дезертировали. Шеварднадзе и Крючков по-прежнему сопротивлялись предложениям прекратить снабжение Наджибуллы. Но в декабре 1990 года Шеварднадзе ушел в отставку, а Крючков был арестован после путча в августе 1991 года. У Наджибуллы больше не осталось высокопоставленных покровителей в советском правительстве. Советский Союз сам оказался на грани экономического и политического краха. Афганский чиновник, побывавший в Москве в то время, заметил: «Мы видели все эти пустые магазины в Москве, длинные очереди за буханкой хлеба и думали: что же русские могут дать нам?»{509}

Ельцин, восходящая звезда российской политики, не был намерен тратить деньги на смягчение последствий катастрофической советской политики. Его чиновники начали открыто говорить о том, что от Наджибуллы следует избавиться и поддержать правительство исламистов. Осенью Наджибулла с горечью написал Шеварднадзе: «Я не хотел быть президентом. Вы меня уговаривали, настойчиво просили, обещали поддержку. Теперь меня и Республику Афганистан бросают на произвол судьбы. Как это понять?»{510} В декабре 1991 года представители КГБ наконец покинули Кабул и отказались от своих давних притязаний на контроль над афганской политикой{511}. Еще до распада Советского Союза Ельцин и его люди начали напрямую взаимодействовать с лидерами моджахедов, стремясь вырвать внешнюю политику из рук Горбачева и его правительства{512}. В январе 1992 года правительство Ельцина прекратило поставку военного снаряжения и топлива режиму Наджибуллы.