Афган: русские на войне - Родрик Брейтвейт

После операции «Тайфун», 27 января, вывод советских войск возобновился. Гражданские служащие и военные уезжали, начиная с нового года, а их семьи покинули страну еще раньше. Погодные условия были исключительно сложными — снег, туман, обледеневшие дороги, особенно на перевале Саланг. Сошедшие с гор лавины образовали многокилометровые препятствия из снега и камня, для устранения которых требовались масштабные инженерные работы. Но дело было сделано, и длинные колонны бронетехники и грузовиков продолжали двигаться на север по графику, определенному военным руководством и Женевскими соглашениями{490}.

Советские самолеты, базировавшиеся в Баграме, улетели в период с 30 января по 3 февраля. К 4 февраля последние солдаты покинули Кабул. По пути к северу стояли отдельные батальоны: они должны были гарантировать, что переход пройдет без сучка без задоринки. За последние две недели войны советская армия потеряла еще 39 человек. Среди них был Игорь Ляхович из 345-го гвардейского отдельного парашютно-десантного полка, которого застрелил снайпер. Его тело вывезли из Афганистана завернутым в покрывало и привязанным к крыше БМП. Как гласит легенда, Ляхович был последним советским солдатом, убитым на афганской войне.

На генерала Себрова, пришедшего в Афганистан в 1979 году с 103-й дивизией, речи, толпы и цветы не произвели впечатления. Он с горечью подытожил: «Страна, которой мы девять лет оказывали разностороннюю помощь и поддержку, лежала в руинах. Разрушали ее все понемногу… но значительная доля вины, несомненно, ложилась на нас. Нельзя было не видеть и разительную перемену в отношениях населения и воинов афганской армии к советским военнослужащим. Если в начале 80-х годов взаимные симпатии и дружеские чувства проявлялись на каждом шагу, то перед выводом войск все чаще из уст простых афганцев в наш адрес звучали угрозы и оскорбления»{491}. 

Мост

Четырнадцатого февраля 1979 года командующий 40-й армией генерал Громов проснулся в хорошем настроении — как обычно, в половине седьмого. Он находился в Ташкургане, от которого до границы было около часа езды. Когда-то Ташкурган славился древним прекрасным рынком, но в ходе боевых действий тот был уничтожен. На протяжении большей части войны в городе находилась база мотострелкового полка, а с января — последний штаб 40-й армии. Теперь афганцы бродили по ее территории с видом хозяев, оценивая здания, которые вскоре им достанутся. В 10 часов утра небольшая колонна Громова — разведывательный батальон 201-й дивизии — выдвинулась в Хайратон, транзитную базу на афганской стороне реки. Там Громов и его коллеги еще раз остановились, чтобы проверить, не остался ли позади еще кто-либо из солдат 40-й армии. Их застиг панический звонок Язова. Юристы МИДа указали, что согласно Женевским соглашениям советские силы должны были покинуть Афганистан до 15 февраля, то есть вернуться в СССР 14 февраля. Громов ответил, что уже разговаривал с представителями ООН и что они решили закрыть на это глаза. Тогда Язов спросил: «Почему вы выходите последним, а не первым, как положено командиру?» Громов сказал, что, по его мнению, он заслужил это, провоевав в Афганистане более пяти лет. Язов промолчал.

Весь день солдаты и офицеры проверяли свои машины и начищали форму. Громов прошелся по транзитной базе, настолько огромной, что на ее тщательный осмотр ушла бы неделя. На базе располагались гигантские склады с тракторами, сельскохозяйственной техникой, кровельными материалами, цементом, сахаром и мукой. Афганский провожатый Громова показал контейнер, запечатанный с момента прибытия в 1979 году и открытый только несколько дней назад. Он был набит кексами и сладостями, давно сгнившими.

Вернувшись к своим солдатам, Громов построил их и проверил, полностью ли они готовы к событиям следующего дня. Он осмотрел собственную машину — БТР №305, — проверил ее и затем осмотрел снова. Последнее, чего ему хотелось — это поломки посередине моста.

В последнюю ночь Громов спал неважно. Он чувствовал, что эмоции покинули его, возбуждение последних дней испарилось. Он задремал около четырех, но проснулся еще до того, как зазвенел будильник. К пяти утра база начала оживать. Солдаты сновали туда-сюда и смеялись, начали разогревать двигатели своих машин. Кто-то запел.

В девять Громов вызвал адъютанта, чтобы тот проверил, в порядке ли его форма. В девять тридцать он отдал приказ выступать. БТР батальона двинулись на мост первыми. Некоторые солдаты плакали. В девять сорок пять Громов последовал за ними на командной машине, несущей знамя 40-й армии. Она пересекла мост последней. Вывод советских войск завершился{492}.

На другой стороне реки солдат ждали местные чиновники, сотни советских и иностранных журналистов и родственники не вернувшихся солдат, надеявшиеся, несмотря ни на что, узнать, что тех нашли живыми и невредимыми в последнюю минуту. В толпе был Александр Розенбаум, молодой журналист из архангельской газеты «Северный комсомолец». Пятьдесят девять парней из Архангельска погибли в Афганистане. Трогательный репортаж Розенбаума с церемонии заканчивался вопросами, которые теперь задавали все: зачем мы отправились туда? кто виноват?{493}

Солдат обнимали, целовали, бросали цветы вслед машинам. Громова ждал его сын Максим, он бросился обнимать генерала. Потом звучали речи, потом они пообедали в ближайшей столовой для офицеров. Громов позвонил Язову, и тот без энтузиазма поздравил его. И на этом, если не считать административной рутины, все было кончено.

* * *

Даже тогда официальная пресса распространяла мифы. В последние дни войны «Правда» сообщала: «Грянул оркестр. Страна приветствовала возвращение родных сыновей. Наши парни возвращаются, выполнив свой интернациональный долг… За эти годы советские солдаты в Афганистане отремонтировали, восстановили и построили сотни школ, лицеев, училищ, три десятка больниц и столько же детских садов, около четырехсот жилых домов, тридцать пять мечетей, многие десятки колодцев, около ста пятидесяти километров арыков и каналов… Они занимались охраной военных и мирных объектов в Кабуле»{494}.

На мосту солдат не встречали ни партийные деятели из Москвы, ни правительственные чиновники, ни сотрудники Минобороны, ни люди из Кремля. Годы спустя они объясняли, что война была грязная и что проделать путь до Термеза означало бы одобрить преступление{495}. Это была серьезная оплошность: предельно неудачный политический ход и просто дурной поступок. Это оскорбление солдаты не забыли и не простили.

Глава 13.

Война продолжается

Военнослужащие 40-й армии, пересекшие мост, не были последними русскими солдатами, покинувшими Афганистан, и не последними сражавшимися там. На территории посольства остались десантники, охранявшие посольство и его заметно сократившийся штат. Дипломатов перевезли в посольство из советского микрорайона и других частей города. Советские военные специалисты продолжали работать в афганской армии, помогая управлять сложной техникой. Советский спецназ и разведчасти по-прежнему действовали в удаленных от столицы провинциях, особенно граничащих с Советским Союзом{496}.

А некоторые двинулись в обратном направлении, назад в Кабул. Самолеты теперь летали полупустыми. Андрей Грешнов вернулся в начале января, везя с собой более 250 килограммов ручной клади. К счастью, в момент прибытия в аэропорту не было таможенников, так что Грешнову не пришлось объяснять, почему в банках из-под варенья и бутылках с резиновыми пробками, которые он вез, алкоголь. Он и другие советские корреспонденты по большей части болтались по окрестностям, не имея заданий, или сидели на своих виллах, установив там резервные телетайпы на случай, если в городском офисе что-то пойдет не так.

У ужесточения режима была и положительная сторона. Магазин посольства мог похвастаться богатым выбором незнакомых продуктов и потребительских товаров, в него перевезли все, что оставалось в военных магазинах. Норму спиртных напитков повысили до четырех бутылок молдавского коньяка и четырех бутылок белого вина на человека. Пива можно было брать сколько угодно.

Перед отъездом солдаты сбывали все, что можно было продать: боеприпасы, пищу, одеяла, простыни, ширпотреб, солонину, греческие соки, голландскую газировку, польскую и венгерскую ветчину, зеленый горошек, подсолнечное масло, мясные консервы, чай и сигареты. Рынок был перенасыщен, так что советские продукты продавались в магазинах еще несколько лет.

Группа прапорщиков провернула удивительную аферу. Части ВВС ящиками выбрасывали «нурсики» — пластмассовые колпачки от ракет[62]. Из колпачков можно было пить, но другое применение им найти было практически невозможно. Аферисты обошли магазины, спрашивая, есть ли в продаже «нурсики». Лавочники о «нурсиках» никогда не слышали и спрашивали, для чего они нужны. «Вам не понять, — отвечали аферисты. — Очень нужная штука, очень редкая, очень дорогая». Выбросив на рынок несколько ящиков колпачков, прапорщики выкупили их по взвинченным ценам. Из-за алчности лавочников цены взлетели до небес. Когда спрос достиг пика, аферисты распродали два грузовика «нурсиков» и вышли из игры. Лавочники пожаловались на них в советское посольство, но им ответили: не выносите жара — не ходите на кухню. Много лет спустя торговцы еще удивлялись, как же они позволили себя так грандиозно надуть.