Феникс сапиенс (СИ) - Штерн Борис Гедальевич

20 октября 2245 года. Мы с Крисом и Машей устроили тайный совет старейшин. Тайный просто потому, что и втроем ничего не понимаем, а всемером непонимание будет еще чудовищней: две-три головы лучше, чем одна, но никак не семь. Речь шла вот о чем. Натуральное хозяйство небольшого племени легко вести на уровне неолита – приличная одежда, скот, посевы, керамика, хорошие инструменты. Но где гарантия, что потомки не провалятся ниже – в палеолит. В истории тому полно примеров. Например, предки племен андаманцев приплыли на острова, преодолев по морю сотни километров, а потомки очутились в глубоком палеолите, в каковом состоянии их и обнаружили в девятнадцатом веке. То же самое произошло с тасманийцами. Вопрос: уверены ли мы, что такого не случиться с нашим потомками? Конечно, нет. Перебрали возможные основополагающие мероприятия для удержания в неолите: религия труда, священные скрижали, институт жрецов. Крис – за религию труда, мы с Машей – за жрецов. А не подготовить ли нам Стива в жрецы? Правда, по запасу знаний он и сам кого угодно подготовит, тут главное – ответственность и преемничество. Как глупо наши идеи выглядят сейчас, а поколений через пять могут оказаться вполне насущными.

13 октября 2246 года. Умо родила мальчика. На самом деле, это третий ее ребенок, второго я упустил – он родился в 2243 году. Рождение детей в племени стало настолько рядовым событием, что забываю записать, хорошо, что вспомнил. Пора высекать на камне. Намечается еще одна пара – Гоша и Таня. Кузины, но что поделаешь? Бутылочное горлышко! Кстати, правнуков у нас с Машей еще не было. Скоро двадцатилетие, надо что-то сказать людям. Что-то совсем простое.

15 января 2247 года. Двадцать лет. Чак прокрутил мое обращение. Я сказал, что демография, число зачатий и рождений зависит не столько от здравоохранения, сколько от счастья. Мы потеряли цивилизацию и спустились в неолит. Нам пришлось бежать, спасаться, работать в поте лица. Значит ли это, что мы бежали от счастья, что растеряли его в лишениях и тяжелом труде первых лет? Да нет, конечно, вот оно – внутри нас, почти в каждом – большое или маленькое. Только не надо держать его взаперти, пусть оно сочится из нас наружу и заражает окружающих. В нашем племени самый злостный распространитель такой «инфекции» – Алена. Послушайте ее песню, пропитанную счастьем, – это тот редкий случай, когда можно заразиться по коротким радиоволнам. Она поет на малознакомом языке, но какая разница – душа песни в звуках, а не в словах! (Чак прокрутил песню Алены, переданную через звуковой модем в цифровом виде, так я немного покусился на хлеб Акселя.) Я пожелал, чтобы эта песня принесла как можно больше благополучных зачатий, и предложил посмотреть наши фотографии всем, у кого есть модемы. Чак показал наш свадебный водопад; озеро с солнечными бликами; Сказочную тропу; детвору в реке и нас, семерых выходцев из того мира, в разной степени потрепанных временем.

20 июля 2248 года. Первый звонок с той стороны бытия. Два часа не мог пошевелить правой рукой, не мог связать двух слов – нес какую-то ахинею. Потом прошло. Маша сначала ругалась почем свет, что залез в реку после тяжелой работы на жаре, потом обняла, заплакала и сказала, что меня пронесло в миллиметре от инсульта, что это была ишемическая атака в левом полушарии. Сказала, что если буду вытворять то же самое – стану либо овощем, либо сразу покойником. Сказала, что мне полезно нагружаться физически, но теперь обязательно двигаться медленно и плавно, избегать термических шоков и не пить больше пол-литра вина в день. Я возмутился, сторговались на 0,7. Кроме того, она подобрала мне какое-то растительное зелье против давления – жуткая гадость.

25 сентября 2248 года. Может быть, я протяну еще лет десять в здравом уме, а может быть, и нет. Мой дневник, как бы коряв он ни был, все-таки свидетельство, и немаловажное. Главное в нем уже написано, дальше будет не столь интересно: все в порядке, а с кем не все, так уже и пора, и для будущего человечества уже не важно. Поэтому пора заложить его в схрон для потомков. Но не для ближайших потомков! Не дай бог найдут и пустят тетрадь на растопку, ничего не поняв. Лучше, если его найдут люди будущей цивилизации, способные расшифровать наши языки. Я придумал вот что. Спрячем дневник в малоприметной скальной дыре и крупно высечем на скале инструкцию, как его найти. Племя говорит по-русски, пусть инструкция будет на другом языке, например на английском, наши внуки уже не будут его знать.

5 октября 2248 года. Внимательно изучили карты массива Киньети и пошли с Игорем искать место. Медленно и плавно, как предписано Машей, поднялись по Сказочной тропе до высокогорных лугов, прошли через вершину и на западном склоне нашли симпатичную скалу, похожую на зуб, причем со стороны, обращенной к склону, есть довольно большая трещина на уровне грунта. Сюда и заложим.

30 октября 2248 года. «Осень Нью-Йорка» – так назвали сегодняшнюю передачу Чак Дармер и Аксель Бранденберг. Сначала они передали новые снимки Митча, затем долго комментировали их. Нью-Йорк захвачен красными кленами. Они выросли повсюду – из трещин в асфальте, на автостоянках, заполонили скверы, растут поверх бетона, в углах, куда ветер замел пыль и листву, даже на крышах. Их красное буйство сочетается с небесной синью уцелевших стеклянных стен небоскребов. Город погружается в чарующий лес. Конечно, он никогда не погрузится в него целиком – слишком высоко наворотили эти каменно-стеклянные джунгли. Скорее город и лес будут двигаться по вертикали навстречу друг другу: небоскребы – обрушиваться, деревья – карабкаться вверх по руинам. Аксель поставил музыку, сказал, что так и называется – «Времена года, осень», – только не всю композицию, а спокойную и самую сильную середину. И картинки с монитора будто ожили, будто воочию: пламенеющие клены ласково поглощают вавилон нашей цивилизации, укутывают его и убаюкивают на веки вечные.

5 февраля 2249 года. Много чего не записал. Еще одна свадьба под водопадом, первый правнук, еще два зуба, радикулит и прочая проза жизни, не представляющая интереса для потомков. Пора летопись заканчивать мою.

12 мая 2249 года. Крис придумал, как надежно сохранить дневник. От прошлого мира у нас осталось несколько бутылок. Он взял литровую, отрезал донышко с помощью раскаленной проволоки и холодной воды и запаял горлышко. Проверили – тетрадь в скрученном виде легко помещается. Сказал мне, чтобы я писал свое последнее слово, припаиваем донышко и идем. Еще он скрепя сердце пожертвовал один из своих ящичков для инструментов – небольшой, но крепкий, из нержавейки. В него положим бутылку. Еще он собирается пастеризовать тетрадь – хорошенько прогреть бутылку, когда она будет запаяна. С нами пойдут Игорь, Стив и Тим – там потребуется серьезная работа: высечь на скале инструкцию, видную издалека.

14 мая 2249 года. Что-то меня заклинило с последним словом. Напишу короткое предисловие – надо хотя бы представиться гипотетическому читателю. В начале тетради осталось немного места. А писать какие-то напутствия для читателя далекого будущего просто глупо. Вот наша печальная история и отчаянная попытка выйти из нее живьем – вроде удачная. История печальная, а ее герои – вполне счастливые, поскольку человек может быть счастлив при совершенно разных обстоятельствах. Вот, собственно, и все.

* * *

– На этом действительно все, – сказала Кола.

Минуты две никто не произнес ни слова.

– Кажется, сошлись концы с концами, – нарушил молчание Стим.

– Не совсем, – возразил Сэнк. – И Олег, и другие свидетели того времени, тот же Василий Игнатьев, утверждают, что установилась высокотехнологичная цивилизация ленивых бездарей. Мы же здесь видим противоположное – вся команда, все семь человек, – нечто противоположное – целеустремленные трудяги. И соседи Криса по поселку, да и вообще Израиль никак не вписываются в эту формулу. А мужики с «Радио Нью-Йорка» – отдельная песня! И полковник Быков, поселенцы с Аляски и Степного бассейна, все радисты наконец!