Клянусь, что исполню... - Хилари Норман

Я посылаю Вам все эти вещи, мистер Сегал: фотографии, свидетельства и информацию о картинах. Я посылаю их Вам, потому что меня постигла неудача, а вы лично знакомы с Карлосом Ариасом, с которым мне ни разу не было позволено увидеться, и, может быть, сумеете ими воспользоваться. Учтите, что за долгие годы поисков я не нашел ни малейших указаний на то, что Карлос Мигель Ариас был замешан в преступлениях брата.

Я часто спрашивал себя, почему я принял так близко к сердцу судьбу Ротенбергов, и до сих пор не могу ответить на этот вопрос. Может быть, потому, что представлял себе Имануила Ротенберга очень похожим на моего отца. А может быть, просто потому, что зло, совершенное Георгом Браунером, человеком, которого никто не принуждал, который легко мог отойти в сторону, оставить евреев в покое, продолжать спокойную, удобную жизнь в другом мире, показалось мне более чудовищным, чем все, с чем я сталкивался прежде.

Я помню, как, придя ночью из бара с этим блокнотом в руках, я рухнул в кровать и вдруг ощутил яростную жажду справедливости. Я еще подумал, не испарится ли это чувство на следующее утро вместе с остатками виски, игравшими у меня в крови. Но оно осталось со мной.

Возможно, это чувство проснется и в вашем сердце, дорогой Артур».

Дочитав письмо, Оливия долго сидела, рассматривая блокнот, фотографии, подписанные заявления и другие документы – все то, что, собранное вместе, не оставляло никаких сомнений в виновности Хуана Луиса.

Раздался стук в дверь, и она вздрогнула, словно внезапно проснувшись.

– С вами все в порядке, мадам? – послышался из-за двери голос служащего.

Оливия взглянула на часы и увидела, что она сидит здесь уже больше трех часов.

– Все в порядке, спасибо, – ответила она.

– Может быть, вам чего-нибудь принести? Например, кофе?

– Нет, спасибо.

– Простите, что я вас побеспокоил, – проговорил он.

– Я вас, должно быть, задерживаю, – сказала Оливия.

– Вы можете занимать кабину столько, сколько вам будет угодно, мадам.

Оливия услышала его удалявшиеся шаги и взялась за второй пакет. Здесь были копии всех писем, которые ее отец писал Карлосу Ариасу в апреле, мае и июне 1976 года, а также копии ответов. Она нашла еще маленькую кассету. Тон писем Ариаса говорил о том, что отец Джимми не мог быть замешан в преступлениях своего брата.

«Я ничего не знал, – писал Карлос, – о существовании некоего Георга Браунера. Но я знал, что мой брат часто бывал в Германии и, как правило, возвращался из этих поездок с очередным великолепным пополнением своей коллекции. Хуан Луис объяснял мне, в Европе сейчас царит атмосфера страха и неуверенности. Цены на произведения искусства падают. Многим людям, говорил он, особенно евреям, теперь больше нужны деньги, чем картины. Я заметил, что это не очень красиво, пользоваться подобными обстоятельствами. Он ответил мне с полной откровенностью. Хуан соглашался, что пользуется сложившейся ситуацией в корыстных целях, но просил меня понять, насколько лучше для евреев передавать свою собственность в такие семьи, как наша, причем за хорошие деньги, чем ждать, пока ее конфискуют без всякой компенсации.

Честно говоря, мне трудно было понять брата и согласиться с его мнением, но Хуан Луис был главой нашей семьи, и мне не пристало сомневаться в нем. Вы знаете, как много значили для нас уважение к старшим, верность семье. Но сейчас я говорю Вам, что, если бы я догадывался о том, какое зло творит мой брат, никакая лояльность не заставила бы меня молчать и бездействовать.

Мой дорогой Артур, я испытываю глубочайший стыд и ужас. Я всем сердцем желаю сделать все, что в моих силах, хотя с болью сознаю – ничто не в состоянии искупить гибель целой семьи.

Нам надо увидеться».

Оливия поняла, что она держит в руке то самое решающее доказательство, которое так долго искал Пол Остерман. Поэтому он и выбрал ее отца. Главной причиной было то, что Карлос Ариас не мог не прислушаться к словам Артура Сегала.

Остерман пытался дотянуться до Карлоса Ариаса, но ему помешали. Благодаря отцу Оливии Карлос узнал все и, судя по его письмам, был готов восстановить справедливость, но и ее отец, и Карлос Ариас погибли в катастрофе.

Не в силах больше думать об этом, Оливия положила в дорожную сумку все бумаги, еще раз извинилась перед служащим «Британия Сейф Депозит» за то, что отняла у него столько времени, и сразу же позвонила Джерри Розенкранцу. Она поблагодарила его за помощь, сказав, что бумаги в сейфе личного характера, попрощалась и предупредила, что сразу едет в Брюссель.

Она вышла на Лиденхолл-стрит, и ее оглушила суета делового Лондона. Она нашла такси, поехала на вокзал Ватерлоо. Она была так потрясена прочитанным, так придавлена грузом, который, как она вдруг отчетливо осознала, только что приняла из рук отца, что у нее не было ни сил, ни желания ни о чем думать. Ей хотелось только поскорее оказаться у себя дома, где она могла побыть одна, прежде чем снова обретет способность планировать дальнейшие шаги этого устрашающего путешествия в прошлое.

В пять часов она села в поезд, выпила бокал белого вина перед обедом, который все равно остался нетронутым. Теперь она жалела, что ее машина – на вокзальной стоянке. Ей хотелось просто рухнуть на заднее сиденье в такси – лучше всего пьяной настолько, чтобы не помнить ни записей в блокноте Антона Ротенберга, ни писем Пола Остермана. Но дорожная сумка, стоявшая на пустом сиденье напротив нее, без устали напоминала, что у нее есть долг перед отцом, перед Карлосом Ариасом, перед давно умершим коллекционером и его семьей…

А еще – она только что начала это осознавать – перед своей матерью, Грейс и Франклином Олдричами и пилотом вертолета, чьего имени, да простит ее бог, она не помнит.

Потому что Полу Остерману после его единственной встречи с Майклом Ариасом угрожали судебным преследованием. Потому что Артур Сегал счел необходимым запереть ящик в сейфе. Потому что, когда Карлос и ее отец стали предпринимать какие-то шаги, их остановила смерть.

Она не замечала темноволосого человека в черном кожаном пиджаке, в темных очках, который сидел в ее отделении, уткнувшись в «Дейли Экспресс». Не заметила она его и утром по дороге в Лондон, и позднее, когда вышла из здания «Британия Сейф Депозит» на Лиденхолл-стрит. Он смотрел, как она садится в такси, и поехал следом на другом.

И она не заметила его, когда вышла из поезда в десять часов вечера и усталой походкой направилась к подземной стоянке.

Это произошло так быстро, что она не успела ничего сделать, в сущности, ничего и не увидела. Она только услышала звук мотора машины, резко, агрессивно набиравшей скорость, потом в глаза ей ударил ослепительный свет фар, заставивший ее заслонить глаза рукой.