Клянусь, что исполню... - Хилари Норман

За эти восемь лет мне не раз приходила в голову мысль, что разумнее было бы передать это дело в венский Центр или опытным израильским охотникам за нацистами, но я не мог этого сделать. Имануил Ротенберг и его близкие каким-то непостижимым образом стали как бы моей семьей. Я должен был сам выполнить свой долг перед ними. В сущности, я был одержим этой мыслью.

Три месяца я продолжал жить привычной жизнью, занимался делами, старался поддерживать нормальные отношения с женой (которая, несомненно, о чем-то догадывалась, но, слава богу, не видела всей глубины моей одержимости) и сыном.

А потом я вернулся в Бостон, где сразу же узнал, что я опоздал.

Хуан Луис Ариас второй умер».

Оливия охнула, почувствовав боль. Ногти правой руки так глубоко вонзились в ладонь, что из-под них выступила кровь.

Она встала, едва не опрокинув стул, но вовремя его подхватила. Ее дыхание было частым и прерывистым, сердце билось так, словно она только что бежала, ее бросало то в жар, то в холод. Снова мелькнула мысль о Джимми, но она отбросила ее прочь. Перед ее мысленным взором стоял отец. Ее нежный, заботливый отец, истинный ценитель красоты и филантроп. Если она, спустя столько лет, когда уже сменилось два поколения, испытывает такой ужас, отвращение и гнев, то что должен был испытывать Артур Сегал?

Оливия придвинула стул к столу, снова села. Осталось лишь несколько непрочитанных страниц.

«Я был в полной растерянности. Как я мог обратиться с подобным делом к скорбящим родственникам покойного, тем более не имея никаких прямых доказательств, что Ариас и Браунер – одно и то же лицо. В конце концов, Ариас мог приобрести эти картины законным путем у настоящего Георга Браунера. Это означало, что я снова должен ждать и искать доказательства.

Ждать мне пришлось гораздо дольше, чем я предполагал. Только в 1964 году я смог вернуться к делу Георга Браунера. Ариаса уже три года как не было в живых.

Я решился на банальный блеф. Я подослал к Ариасам посредника. Он должен был объявить, что у него есть покупатель. Я назвал одну из работ Гюстава Моро из коллекции Ротенберга, которая ни разу не выставлялась и не упоминалась как собственность Хуана Ариаса. Торговец должен был убедиться в подлинности картины и попытаться навести справки о ее происхождении. Как ни странно, мой ход оказался удачным. Картина Моро «Танцующая нимфа» действительно находилась в коллекции Ариасов, и мой агент был твердо уверен в ее подлинности. Что касается происхождения, то ему не назвали даже имени прежнего владельца.

У меня исчезли последние сомнения. Я попытался встретиться с младшим братом моего врага Карлосом Мигелем Ариасом, который теперь был главой семьи. Мне предложили поговорить с сыном Хуана Луиса Майклом и вежливо сообщили, что особняк в Нью-порте закрыт для посетителей. Мы встретились в манхэттенском офисе компании «Ариас Шиппинг». Майклу Ариасу был всего двадцать один год, но я увидел перед собой вполне зрелого, лощеного мужчину с хорошо поставленной речью. С безупречной вежливостью он объяснил, что его дядя сейчас находится в Европе, но он, Майкл Ариас, уполномочен провести переговоры о картине Моро, с которой, впрочем, семья не намерена расставаться.

Разочарованный отсутствием Карлоса Ариаса и почти уверенный, что молодой человек ничего не знает, я задал вопрос о прошлом этой картины. Майкл сказал, ему известно только то, что его отец собирал свою коллекцию долгие годы. Тогда я спросил, располагает ли он какими-либо сведениями о других картинах, например о «Мечтательнице» Гогена, которая сейчас висит в Музее изящных искусств в Бостоне. После некоторой заминки Майкл ответил, что семья всегда восхищалась произведениями искусства как таковыми и грандиозным трудом его отца, собравшего коллекцию, но их никогда не интересовало, у кого он купил ту или иную картину.

И тогда я рискнул задать вопрос, который мне больше всего хотелось задать. Это было неразумно, бессмысленно и, пожалуй, могло только повредить делу, но я не мог удержаться.

– Я подумал, вдруг вам это может быть известно, – сказал я молодому человеку, – не случалось ли вашему отцу подолгу жить в Германии между 1932-м и 1938 годом?

Майкл Ариас нахмурился, на его гладком лбу обозначилась вертикальная морщинка.

– Как я могу это знать? Меня тогда еще и на свете не было.

– Возможно, знает ваш дядя.

– Возможно, – сказал молодой человек, еще сильнее нахмурившись. – А почему это вас интересует?

– Мне кажется, – осторожно начал я, – что ваш отец имел деловые отношения с моим близким другом, который в то время жил в Германии.

– Как звали вашего друга? Я глубоко вздохнул.

– Имануил Ротенберг.

Ариас помолчал, будто припоминая, потом с задумчивым видом покачал головой.

– Боюсь, я никогда не слышал этого имени.

– У него была известнейшая коллекция картин, – проговорил я, уже не в силах остановиться. – Он жил в Баден-Бадене.

Молодой человек снова сокрушенно покачал головой:

– Простите.

– Может быть, вы спросите об этом вашего дядю?

– Могу спросить. – После паузы Майкл Ариас произнес: – Кажется, это имеет для вас довольно большое значение.

– Вы не ошиблись, – не стал отрицать я.

– По-видимому, куда большее, – многозначительно с расстановкой проговорил Ариас, – чем приобретение картины Моро.

Я безразлично пожал плечами:

– Но разве вы не упоминали о том, что ваш отец не хочет ее продавать?

– Да, – сказал молодой человек, – упоминал.

На этом наша встреча закончилась. Не могу сказать, будто у меня возникло ощущение, что молодому человеку известно больше, нежели он хотел показать. И все же я почувствовал, как между нами возникла стена, как только я начал задавать вопросы о Хуане Луисе Ариасе. Вне зависимости от того, знали ли родственники Хуана Луиса о его преступлениях, эта семья свято блюла свою неприкосновенность. Постороннему человеку явно не стоило совать нос в ее дела.

Меньше чем через месяц я в этом убедился. Я получил письмо от бостонской адвокатской фирмы, в котором меня предупреждали о том, что любое вмешательство в личные дела семейства Ариасов будет преследоваться по закону. И для меня это письмо стало самым надежным свидетельством виновности Хуана Луиса Ариаса.

Стараясь не попадать в сферу внимания Ариасов, я продолжал собирать доказательства. Фотографии Ротенбергов, найденные в еврейской публичной библиотеке в Баден-Вюртемберге, фотографии Хуана Луиса Ариаса, сиречь Георга Браунера, извлеченные из архивов «Бостон Дейли Ньюс». Официальные документы, подтверждающие, что до войны многие работы из коллекции Хуана Луиса Ариаса принадлежали Имануилу Ротенбергу. Устные свидетельства мужчин и женщин, знакомых с Хуаном Луисом и его младшим братом Карлосом Мигелем, которые неизменно подчеркивали различия между братьями. Одна знакомая Ариасов, пожелавшая остаться неизвестной, рассказывала, что в 1936 году на вечере Хуан Луис много выпил и открыл ей, что не только симпатизирует Адольфу Гитлеру, но искренне им восхищается. Она также сказала, что его младший брат был шокирован и смущен заявлением Хуана.