Ребекка с фермы Солнечный Ручей - Кейт УИГГИН

Мисс Джейн в столовой не было, но тетя Миранда сидела у  окна  с  кучей  лоскутков на коленях, а на стуле рядом с ней громоздились картонные коробки.  В одной руке она держала ту самую потрепанную коричневую шляпу без полей,  а  в другой оранжевые и черные иглы дикобраза с летней шляпы,  которую  Ребекка  носила в прошлом году. И в позапрошлом, и в позапозапрошлом, и так  далее  -  вплоть до тех доисторических времен,  о  которых  в  ее  детской  памяти  не  сохранилось точных данных, хотя, как она была уверена, общество в Темперансе  и Риверборо такие данные сохранило. Поистине это было зрелище,  от  которого  кровь заледенела бы в жилах всякой  пылкой  юной  мечтательницы,  надеющейся  украсить себя более нарядными перышками!

Мисс  Сойер   на   секунду   подняла   глаза   с   выражением   полного  удовлетворения, а затем вновь устремила их на свою работу.

- Если б я собиралась покупать отделку для шляпы, - сказала она,  -  я  не смогла бы выбрать ничего лучше и практичнее этих иголок! Твоя мать носила  их с тех пор, как вышла замуж; и на тебе они  были  в  тот  день,  когда  ты  приехала к нам с фермы, и я тогда подумала про себя, что вид у них  какой-то  заморский, но теперь, когда я к ним привыкла, они мне  стали  нравиться.  Ты  здесь уже два года; да и прежде эти иголки почти все время были  в  носке  -  твоя мать носила их и летом и зимой. Каково? По прочности с  ними  ничто  не  сравнится! Даже не верится, что твоя мать их выбрала  -  Орилия  никогда  не  умела делать хорошие покупки! Черные иголки почти  как  новые,  а  оранжевые  лишь чуточку выцветшие и потрепанные. Интересно, что будет, если  я  все  их  обмакну в ваксу? Право же странно,  что  дикобраза  используют  для  отделки  шляп, хотя не скажу, чтобы я точно знала, как это животное  выглядит;  много  уж времени прошло с тех пор,  как  я  видала  его  на  картинке  в  школьном  учебнике географии. Я всегда думала, что  иголки  у  них  прямые  и  сердито  торчат вверх, но эти вроде  как  закручиваются  на  концах  и  оттого  лучше  выдерживают ветер. Как  они  тебе  нравятся  на  этой  коричневой  шляпе?  -  спросила она, склоняя голову набок с видом  знатока  и  неуклюже  приставляя  иголки к шляпе своей натруженной рукой.

Чтобы они понравились Ребекке на коричневой шляпе? Как бы не так!

Мисс Сойер не смотрела на племянницу, но глаза девочки сверкали,  грудь  тяжело вздымалась, щеки пылали от  внезапно  нахлынувшего  чувства  гнева  и  отчаяния. Неожиданно с ней что-то произошло. Она забыла, что говорит с  тем,  кто намного старше ее, забыла о своем зависимом положении, забыла обо  всем,  кроме горького разочарования из-за несбывшейся мечты о пурпурном  пушке,  и,  не помня ничего, кроме пленительной, ослепительной  красоты  зимнего  наряда  Эммы-Джейн Перкинс, совершенно неожиданно разразилась бурей протеста.

- Я не стану носить эти отвратительные иголки еще и зимой!  Не  стану!  Жестоко, жестоко требовать этого от меня! Ах, как  бы  я  хотела,  чтобы  на  свете не было никаких дикобразов или чтобы все они вымерли раньше, чем  этим  глупым,  гадким  людям  пришло  в  голову  отделывать  шляпы  иголками!  Они  загибаются и щекочут мне ухо! Они стегают меня по щеке и  впиваются  в  нее,  как стальные иглы! И вид у них, конечно же, заморский, вы  сами  это  только  что  сказали.  Никто  их  не  носил  и  не  носит,  кроме  меня  одной!   Из  одного-единственного дикобраза сделали один-единственный  пучок  иголок  для  меня и ни для кого больше! Хорошо бы, вместо  того  чтобы  торчать  из  этих  отвратительных животных, их иголки впивались бы в них, как впиваются  в  мою  щеку! Я страдаю, страдаю, страдаю, когда ношу их, и ненавижу их, а они будут  носиться и носиться, и, когда я умру и не смогу этому  помешать,  кто-нибудь  оторвет их от моей последней шляпы и воткнет мне в волосы -  и  так  меня  с  этими  иголками  и  похоронят!  Да,  когда  меня  похоронят,  и  они   будут  похоронены - единственное утешение! О, если у меня когда-нибудь будет дочка,  я позволю ей выбирать для себя перья и не стану заставлять ее  носить  такую  гадость, как свиная щетина или иголки дикобраза!

И, завершив эту длинную тираду, Ребекка унеслась, как метеор, за  дверь  и вдоль по улице, в то время как Миранда Сойер с трудом ловила ртом воздух и  возносила молитвы Небесам, чтобы ей было дано понять, что за ураган  эта  ее  племянница Рэндл.

Это было в три, а в половине четвертого Ребекка уже стояла  на  коленях  на коврике, уткнувшись головой в теткин передник и  всхлипывая  в  искреннем  раскаянии.

- Ах, тетя Миранда, простите, простите меня,  если  можете.  Ведь  это  впервые за много месяцев я оказалась такой скверной!  Вы  ведь  знаете  это!  Помните, вы сказали на прошлой неделе, что со мной в последнее время никаких  хлопот? Что-то прорвалось внутри меня и вышло наружу в раздраженных  словах!  Дикобразьи иголки действуют на меня, как красная тряпка на  быка.  Никто  не  понимает, как я страдаю, когда ношу их!

За последние два года Миранда Сойер получила несколько хороших уроков -  уроков, которые сделали ее (по крайней мере, в те дни, когда она не была  не  в духе) чуть-чуть добрее и, во всяком случае, более  справедливой,  чем  она  была прежде. Когда ей случалось встать утром не с  той  ноги  или  ревматизм  докучал сильнее, чем обычно, она была по-прежнему сурова и  неуступчива;  но  иногда казалось, будто что-то тает внутри нее,  и  тогда  вся  ее  костистая  фигура становилась как-то мягче, а глаза не столь похожими на стеклянные.  В  такие минуты Ребекка чувствовала себя так,  словно  с  головы  у  нее  сняли  железный котел, дав ей дышать свободно и радоваться солнечному свету.

- Н-да, - сказала наконец мисс Миранда, пристально  посмотрев  сначала  на Ребекку, а затем на  иголки  дикобраза,  словно  для  того,  чтобы  лучше  разобраться в ситуации, - никогда, с тех самых пор как родилась на свет,  не  слышала таких речей и думаю, что их, верно,  никто  и  не  произносил.  Тебе  следовало бы рассказать  священнику  о  том,  что  ты  здесь  наговорила,  и  послушать, что он думает о лучшей ученице его воскресной школы. Но я слишком  старая, да и сил у меня  нет,  чтобы  ругать,  и  волноваться,  и  стараться  воспитать тебя, как я это делала сначала. На этот раз можешь  сама  наказать  себя, как ты прежде делала.  Давай  швырни  что-нибудь  в  колодец,  как  ты  поступила со своим розовым зонтиком!.. Ты извинилась, и мы больше  не  будем  говорить об этом сегодня, но  я  надеюсь,  что  ты  покажешь  своим  хорошим  поведением, насколько сожалеешь о своем поступке! Ты вообще думаешь о  своей  внешности и одежде куда больше, чем следует ребенку,  а  твоя  вспыльчивость  когда-нибудь непременно доведет тебя до тюрьмы!

Ребекка вытерла слезы и громко рассмеялась.

- Нет,  нет,  тетя  Миранда,  не  доведет,  никогда!   Это   не   была  вспыльчивость; я не злюсь на людей, а только, очень редко, на  вещи,  такие,  как эти... Уберите их скорее, прежде чем я снова не начала злиться! Теперь я  успокоилась! Ливень прошел, вышло солнце.

Мисс Миранда взглянула на нее испытующе и с недоумением. По ее  мнению,  душевное состояние Ребекки опасно напоминало болезнь.

- Ты видела, чтобы я или твоя тетя Джейн покупали себе новые шляпки? -  спросила она язвительно. - Или  есть  какая-то  особая  причина,  почему  ты  должна одеваться лучше, чем твои старшие родственницы? Ты  вполне  могла  бы  догадаться, что у нас сейчас мало денег и мы не намерены наряжать тебя,  как  какую-нибудь девицу с милтаунской фабрики.

- О-о! - воскликнула  Ребекка;  горячие  слезы  снова  навернулись  на  глаза, а румянец на щеках угас, когда она поднялась с колен и села на  диван  рядом с теткой. - Как мне стыдно! Скорее пришейте эти иголки  на  коричневую  шляпу, пока я послушная! Если я не смогу их выносить,  то  сошью  аккуратный  маленький мешочек из холста и на них надену!

Так кончилось это неприятное дело - не как обычно, холодными словами со  стороны мисс Миранды и горькими чувствами со стороны Ребекки, но неожиданным  проблеском взаимопонимания.

Миссис Кобб, которая умела мастерски красить вещи, погрузила  вызвавшие  такое раздражение злосчастные иглы в коричневую краску и оставила в  ней  на  целую ночь, что не только придало им приятный  теплый  цвет,  но  и  сделало  менее жесткими их острые концы, так что, по мнению Ребекки, они были уже  не  столь отвратительными и страшными.

А затем миссис Перкинс заглянула в свою стоявшую на чердаке коробку  со  шляпными лентами и дала мисс Дирборн бледно-голубую бархатную  ленточку,  из  которой та сделала обшивку и великолепную розетку для коричневой  шляпы.  Из  этой розетки защитное оружие дикобраза торчало весело и  гордо,  как  плюмаж  Генриха Наваррского[67].

Ребекка если и не  слишком  утешилась,  то  все  же  смирилась  и  была  достаточно тактична, чтобы скрыть свои  чувства  теперь,  когда  знала,  что  экономия была причиной некоторых  вердиктов  тетки,  касавшихся  одежды.  Ей  удалось забыть о пурпурной "птичьей грудке", которая  являлась  ей  лишь  во  сне, свисая с потолка и ослепляя своим ярким цветом. Эти видения  заставляли  Ребекку надеяться только на то, что  "грудка"  будет  вскоре  продана  и  не  станет искушением для нее, Ребекки, когда она будет проходить  мимо  витрины  модистки.