Перевёрнутый полумесяц - Мирослав Зикмунд

За весь этот обряд вместе с танцевальной сюитой, по подсчету цирюльника, полагается два с половиной турецких фунта, по-нашему две кроны.

Затем хозяин провожает клиента до самого тротуара, с гордым видом бросает взгляд через улицу в сторону коллеги, словно говоря: «Ну, хороша работка, а? Ты бы лучше не сделал!»

За реку Оронт

Территория, по которой мы в данное время едем на юг, на официальных сирийских картах обозначена как неотделимая составная часть Сирии.

Тем не менее мы едем по Турции!

Мы должны проехать эту территорию за точно установленное время. Никаких остановок. Фотоаппараты и бинокли из футляров не вынимать. О ночлеге в промежутке между Аданой и сирийской границей нечего и думать, до полуночи мы должны покинуть Турцию! Мы находимся в военной зоне, которую нам заштриховали в Стамбуле пальчики симпатичной сотрудницы бюро путешествий с полуяпонскими глазами…

На теле Турции территория эта выглядит как тощий нарост, появившийся, когда телу было всего девятнадцать лет. Именуется он «санджак александретский» или иначе — Хатай. Эта область принадлежала Сирии, но в ию: е 1939 года французы, исполнявшие обязанности администрации мандатной территории, сделали за счет Сирии широкий жест и дали свое согласие на включение Хатайского района в состав Турции. Тем самым Сирия потеряла свой единственный порт, Александретту, или, как его еще называют, Искендерон. У нее осталась лишь узкая полоска побережья на Средиземном море, к которой ни один солидный корабль причалить не может…

Нынешний Искендерон совсем не чудо. Он захирел. Некогда богатый город, из которого караванный путь вел в Персию, Индию и Китай — в страны, знаменитые восточной роскошью, пряностями, жемчугом и слоновой костью, — город, в котором эти ценности перегружались с верблюдов в купеческие суда, теперь превратился в провинциальный городишко, затерявшийся в северо-восточном углу Средиземноморья, порт с опустевшими складами. Паралич разбил его в тот день, когда мимо пирамид под звуки «Аиды» Верди, сопровождаемый эскортом из семидесяти судов различных национальностей, через Суэцкий канал проплыл корабль «Эгль» с королевой Франции Евгенией на борту.

В Искендероне нам удалось увидеть лишь длинные ряды строений из гофрированного железа в форме разрезанных по длине цилиндров — казармы, кладбище с вывеской «Cimetiére militaire française» [24] и множество моряков в белом. Добрых четверть часа мы двигались мимо них, а потом вдруг неожиданно оказались в горах, в чудесных, покрытых зеленью горах.

За этими горами течет историческая река Оронт, на которой стоит Хатай, или Антакья, живописный город, раскинувшийся по склонам, обращенным на запад. Прославленный город Антиохия, в чье основание первый камень заложил Селевкс Никатор, генерал и адъютант Александра Великого, город, который не посмели тронуть ни Цезарь, ни император Август, город, где собирались первые христиане, члены независимого христианского объединения во главе с председателем его святым Павлом, здесь, в Антиохии, положившим начало своей паломнической карьере.

Город этот знаменит еще и тем, что здесь свернули себе шею крестоносцы, являвшиеся сюда по суше и по воде, чтобы освободить его от мусульман. Славных исторических памятников здесь более чем достаточно, начиная с каменного моста Диоклетиана через реку Оронт и кончая могилой императора Фридриха Барбароссы, который во время крестового похода утонул в разлившейся реке Селеф и почивает здесь в мраморном саркофаге вечным сном. Но ничего этого осмотреть или сфотографировать нельзя. Запрет есть запрет!

Яйладаг и вещий сон

Сегодня Роберту приснился вещий сон. Снилось ему, будто мы уже побывали в турецкой таможне и что досмотр заключался в том, что таможенники только снисходительно махнули рукой.

— Эх, вот чего не следовало говорить, так уж действительно не следовало. Увидишь, все будет наоборот. Вот если бы тебе, скажем, приснился гроб или, например, похороны…

До чего же мы дошли! Таможенники мало-помалу превратят нас в суеверных баб, нам не хватает только сонника!

Тем временем дорога опять незаметно прокралась в горы, солнце склоняется все ниже и ниже, вот его уже прищемил силуэт горы, а поворот дороги передвигает его по угасающему горизонту. День кончился.

У обочины стоит чабан. В этот момент он опускается на колени, чтобы помолиться аллаху. На нас он даже не глядит, настолько ушел в свою молитву.

В сумерках перед нами появляется несколько цепей гор, монументальный пейзаж с великолепными лесами, где растут сосны, каштаны, орех, платаны. И тут же прижались к шоссе крошечные плантации табака. Между фиговыми деревьями натянуты веревки, на которых сушится табак; ветер зло раскачивает их и гнет ветки деревьев.

В подобном же вихре мечутся наши мысли, в голове проносится вся цепь событий от момента вступления на территорию Турции в Капикуле. В памяти еще свежи воспоминания о строжайших запретах, об эстафете «джипов» сопровождения с непрерывно меняющимися номерами машин и составом экипажа, о наполненных драматизмом часах в анкарской таможне, где у нас хотели конфисковать машины, потому что в них были радиостанции.

Вот за тем поворотом кончается Турция, там селение Яйладаг. В таможне должен быть сверточек с двумя тщательно упакованными кристаллами. Они мозг радиопередатчиков. Укладывание в вату, торжественное опечатывание и подробный протокол на турецком языке — таково было завершение бурных восьмичасовых переговоров в анкарской таможне. В дверном кармане лежит копия этого протокола, мы вернем его и получим назад кристаллы…

Вот и Яйладаг. На платанах развешаны керосиновые фонари, придающие утихшему селению волшебный налет интимности. Никаких шлагбаумов. Нас останавливают двое полицейских, приглашают в просто обставленную комнату, в которой на столе горят две керосиновые лампы. Они проверили дату нашего вступления на территорию Турции, срок действия виз, списали номера паспортов, поставили печати на описи… Все в порядке, благодарим. Таможня чуть дальше, по правой стороне.

В таможне прежде всего отправляются за начальником. Он уже ушел спать. Затем открывают канцелярию в первом этаже деревянного здания, зажигают лампу. В ожидании начальника у нас оказывается достаточно времени, чтобы разглядеть его кабинет. В переднем углу висит портрет Ататюрка, официальный портрет президента, оптимистически взирающего вправо. Под ним большой рекламный календарь турецкого фабриканта шин с четырьмя цветными фотографиями девиц в весьма вольных позах: одна из них поднимает подол платья, вызывающе разглядывая при этом туриста, ожидающего таможенного досмотра; вторая выбросила ножку вверх настолько, чтобы она отчетливо была видна во всей ее красе; третья кокетливо натягивает черные нитяные чулки; четвертая демонстрирует гибкость своего тела, двусмысленно откинув его назад. Это очень гармонирует с Ататюрком. Вот бы он удивился тому, сколь глубокие корни пустили его социальные реформы на ниве девичьей эмансипации! А вот и шеф таможни со своим заместителем. Они в некоторой растерянности. Спрашивают, не запечатано ли у нас что-нибудь в машинах. При этом делают вид, что речь идет о чем-то пустяковом.