Удав и гадюка - Д. Дж. Штольц

перебирая старыми, но еще крепкими ногами.

За спиной перебегающего по уложенным поперек оврага бревнам сэра Рэя разразился рев. Бестия оттолкнулась. В ярости она распахнула пасть и бросилась на перепуганных гвардейцев. А затем ветки под ней надломились, и истошный звериный визг, потерявший всякую разумность, разлетелся над округой. В дико извивающегося на кольях демона полетели тяжелые валуны, стрелы и копья. А сэр Рэй уже бежал обратно к графу. Тот так и не поднялся, остался недвижим, молчалив в снегу, в реке пульсирующей и густой крови, которая толчками вырывалась из-под доспехов, ставших гробом раздавленному телу.

Выживший вурдалак стоял на границе с ельником и, дрожа, смотрел на все происходящее, не в силах покинуть место битвы. А вопли демона продолжались еще долго. Он жил и не переставал дергаться на кольях, даже с пронзенными насквозь головой и телом. Пока в конце концов не замолк… Истыканная туша уставилась на убийц пустым взглядом, и тут же один воин, боясь, что бестия воскреснет, вогнал в ее распахнутый желтый глаз стрелу.

А потом все гвардейцы как один забыли про нее и кинулись туда, где уже сидел дрожащий капитан гвардии. На окруживших его гвардейцев глядели пустые и мертвые глаза перевернутого на спину графа. Удар бревном такого размера, с той силой, что приложила к нему бестия, оказался поистине ужасен: тело изломало в середине, и лишь нагрудник, вогнутый и ломаный, не позволил внутренностям вывалиться наружу. Ноги и руки вывернуло в разные стороны. Нетронутой осталась лишь голова – удар пришелся сильно ниже, зато там, куда попало поваленное дерево, все размозжило до ошметков.

– О Ямес… – прошептал сэр Рэй, всматриваясь в красное от крови лицо, вокруг которого стремительно багровел снег. – Не уберегли!

Никто не шевелился. Неожиданно тихими стали все звуки вокруг, все истончилось и пропало, оставив стоящих в кругу солрагцев наедине с собственным ужасом. Все держали в руках шлемы и, обступив мертвеца, дрожали. Из груди сначала одного, потом уже второго, третьего и прочих вырвались рыдания. Вначале это были тихие всхлипы, а затем суровые мужи, понимая, что после такого удара уже никто не встанет, затряслись, сдавленно оплакивая своего господина. Холодный ветер трепал их длинные волосы, от темно-серых до рыжих оттенков, и остро колол мокрые от слез щеки.

Никто не знал, что будет дальше. Все жители Солрагского графства рождались при Филиппе фон де Тастемара и умирали при нем. Его имя, как и данное ему прозвище Белого Ворона, даже за пределами Солрага считалось символом справедливого правления, но для солрагцев имело лишь одно значение – отеческого покровительства.

– Достать… достать тварь, разрезать на куски и погрузить в обоз! – прохрипел сэр Рэй, с трудом отводя взгляд от пустых синих глаз. – Исполнять приказ до конца! Чего встали? Живо!

Ничего не видя перед собой, гвардейцы разобрали одну стену, потом разделали, как корову, еще горячее мясо бестии и с трудом погрузили кровавые ошметки в две повозки. Затем все вместе сняли черные плащи с вороньими перьями и с почестями и нежностями уложили изуродованный труп графа, замотанный в тридцать угольных плащей и один красный, в третью телегу.

– Капитан… – в страхе прошептал один из солров. – Что нам…

– В Офуртгос!

– Надо в Брасо-Дэнто… капитан, – совсем тихо, моляще сказал второй, Джок.

– Ты глухой, Джок? Я сказал в Офуртгос! Больше повторять твоей дурьей башке не буду! Там его дочь! Что встали?!

– Да, господина нужно отвезти в Офуртгос, к дочери, – вмешался робко старый повар.

Все ехали молча, друг от друга отворачивались, будто бы стыдясь, что не уберегли господина. Порой испуганные взгляды обращались к лежащему, как на подушках, посреди льняников телу, но потом солрагцы отводили глаза. Ели они тоже молча. Никто больше не пел походных песен. Холод точил тела в стеганках и доспехах, но все стойко переносили невзгоды. Очень быстро кровавый след за тремя повозками стал тоньше, пока наконец совсем не пропал – тела на морозе окоченели.

Спустя три дня безмолвного ужаса, что поглотил разум солрагцев и слуг, на тракте показался встречный малый отряд. Впереди всех, взбивая копытами кобылы рыхлый снег, мчалась Йева. Не было даже почтительных приветствий. Гвардейцы лишь опустили глаза, и даже сэр Рэй, по обыкновению говорливый в присутствии любимой госпожи, потупил взор и сжал губы.

– Мы… – выдавил из себя сэр Рэй, наблюдая, как графиня гладит замотанный в плащи труп, – мы не защитили, госпожа…

– Сэр Рэй, отца нужно срочно в тепло! И снять с него покореженный металл!

Откуда Йева знала о нагруднике, сокрытом под многими слоями накидок, и о том, что Филипп едет в Офуртгос, капитан не понимал. Но сейчас было не до этого…

– Он оживет, оживет, – почти беззвучно сказала Йева, но ее услышали все.

– Вы не видели, госпожа, не видели! – помотал головой капитан, а затем добавил, буркнув себе под нос: – И слава Ямесу…

– Сэр Рэй, быстрее в замок! Всё потом!

Взор Йевы хоть и был стальным, но, казалось, прошлой ночью она много плакала. И все вокруг неожиданно поняли: графиня обезумела от горя. Она не спускала глаз с отца, и все в ее облике говорило, что она страдает. Но страдала она не от смерти Филиппа. Наоборот, графиня Офурта была уверена, что он воскреснет.

Йеву трясло от собственной беспомощности.

Тридцать лет она не могла совладать с бестией. Тридцать лет она позволяла той грызть людей и вурдалаков. Из-за ее слабости, из-за ее глупости отцу пришлось подвергнуть свою жизнь опасности. Что было бы, если бы бестия порвала не только его, но и всех солрагцев? Смог бы воскреснуть отец, будучи разорванным на мелкие куски, а потом проглоченным? Йева не знала, но чувствовала внутри ледяную пустоту и боль от своей никчемности. Когда оба отряда уже следовали в Офуртгос, в один день она не выдержала гнетущих мыслей и расплакалась. Расплакалась, надвинув глубоко капюшон на глаза, тихо и незаметно, чтобы никто не видел. Расплакалась в бессильной злобе на саму себя. Тогда сэр Рэй поравнялся с маленькой женщиной в большом горе и, сняв латную перчатку, погладил ее по плечу. Графиня повернула голову, разглядела сквозь слезы плешивого старого рыцаря, у которого недоставало уже десятка зубов, но все еще рыцаря с чутким сердцем, блекло кивнула в благодарность и сильнее закуталась в отороченный соболиным мехом плащ.

* * *

Спустя неделю, Офуртгос

Укрытые промерзшим льняником и припорошенные снегом повозки не привлекли никакого внимания, в отличие от солрагцев с их сияющими в лучах зимнего солнца нагрудниками и шлемами, украшенными пучками перьев ворона. По мерзлой земле кони вступили в город, запирающий Офуртскую долину в том месте, где могли пройти зимой повозки. С одной стороны город нависал над обрывом, а с другой – стоял у подножия высокой скалы. Закутанный в тряпки и прячущийся под теплыми шапками с наушами люд, куда беднее жителей Солрага, пялился на вереницу всадников.

– Разойдись! – рявкнул со злобой сэр Рэй на разинувшего рот посреди улицы мальчишку. – Совсем слепой, что ли?!

Укрытая чепцом мать ухватила сына лет пяти на руки и утащила под навес кузницы, где вспотевший от нелегкого труда мастер работал с огромным молотком, обстукивая по рогу наковальни полоску металла. С его плотно сжатых губ срывался пар.

Невысокие каменные дома устремлялись вверх, к холму, где мрачным стражем стоял приземистый замок. Отряд поднимался все выше, выше, пока не уперся в окованные железом ворота. С грохотом и скрипом они отворились, и всадники въехали в тесный внутренний двор. Капитан гвардии с печальным вздохом откинул льняники, под которыми и на которых лежало тело Филиппа.

– Несите его в замок! – приказала Йева.

Бережно сэр Рэй ухватился за то место, где должны были быть плечи, другой гвардеец взялся за ноги. Мертвец был спущен и тут же провис дугой, замотанный в плащи.

– Что? Тело господина не промерзло?

– Не задавайте лишних вопросов, сэр Рэй, – ледяным голосом ответила Йева.

Труп подняли в замок, осторожно уложили на постель, которую когда-то делили Йева и Горрон. После того как сняли обледеневшие от снегопада плащи, сэр Рэй тяжко вздохнул и промокнул плешь под хлопковым подшлемником. Все, что было ниже шеи Филиппа, представляло собой кровавое месиво из металла, костей, кишок и крови. Йева вздрогнула от вида отца.

Две покореженные пластины, скрепленные кожаными ремнями, буквально вытащили из мяса, на удивление теплого. Графиня сидела на залитой кровью кровати и, перемазанная и дрожащая, снимала с мертвого отца наручи, поножи, кольчугу, подлатник, нижнюю и верхнюю рубахи, штаны. Сэр Рэй помогал женщине там, где она терялась, отстегивая ту или иную часть доспеха. В конце слуги внесли таз