Удав и гадюка - Д. Дж. Штольц

на кушетке, подоткнул под голову подушку с вышитыми серебряными нитями воронами и принялся читать. Читал все то, что Филипп считал важным и вкладывал ему в руки на нужной странице раскрытой книги.

– Те демоны очень сильны, Филипп! – рассуждал герцог. – Чтобы убить человека, маг с Юга должен потратить больше двадцати лет на изучение Хор’Афа, освоить создание внутренних образов и методы концентрации на необходимом результате. Но то, что я увидел из крови деревенщины в Больших Вардах… То, что делал Пацель… Даже с годами их сила при них, и мы ввязались в поистине опасную авантюру! Если наше вмешательство раскроют, то, несмотря на мое бессмертие, меня размажут кровавым пятном по стене. Пусть я и неуязвим для прямой магии, но вполне почувствую удар поднятым магией камнем или бревном.

– Ваше отсутствие не получится долго скрывать. Когда Мариэльд вернется в особняк, она обязательно поднимет вопрос о мертвом майордоме. Все всё узнают.

– Она отправилась не в Ноэль, а в Лоракко. Амелотта пригласила ее к себе на пару зим. Так что до того момента, как я встану рядом с тобой и получу титул безумца, у меня есть несколько лет.

– Тогда это упрощает дело, пусть и ненамного.

Горрон промолчал. Он со жгучим интересом рассматривал изображения Праотцов, богов Юга. Пальцем с агатовым перстнем он погладил изображенного точной рукой писаря бога Гаара, молодого мужчину-вампира.

– Удивительно… – шептал он себе под нос.

– Что?.. – Филипп оторвался от карты Юга полувековой давности, достоверной уже лишь отчасти. Впрочем, все в этой библиотеке было достоверным лишь отчасти.

– Когда я правил на заре Крелиоса, в меня верили, как в бога. Мне поклонялись, как одному из них, подносили девственниц на протяжении нескольких сотен лет в обмен на мудрое владычество. Крелиос процветал. Я был прозван Элроном Солнечным, что со старого языка означает «Солнечный Всеотец».

Ясные глаза Горрона подернулись сладостной истомой от воспоминаний о тех днях, когда имя Элрона в исступленном вопле счастья срывалось с уст людей. К носкам золоченых туфель падали в благоговейном страхе женщины и мужчины, пытаясь губами коснуться их. Но тут же взгляд герцога быстро потух.

– А потом пришла вера в Единого. Медленно, но неотступно… Сначала я не воспринял ее всерьез, смеялся над выскакивающими, как чертята из леса, жрецами… Но люди стали отказываться от многобожества. Им захотелось поверить в нечто несуществующее, но всесильное, в образ могучий, но безобидный, в средоточие всех благодетелей одновременно, не тронутое печатью демона. Единый ничего им не дал, но он, как тот, кто не существовал, ничего и не взял. Вместо девственниц мне стали все чаще подносить вилы и факелы.

– Люди любят мечтать и творить в головах добрых богов. – Граф понимающе улыбнулся.

– Но на Юге люди продолжают верить в демонических богов, которые теперь носят имена Праотцов! Они неистово фанатичны в поклонении демонам! А этот Гаар… – Горрон погладил шероховатую страницу с рисунком божества вампиров, так похожего на него. – Да это же старейшины с Севера, Филипп! Люди Юга помнят свои корни и чтут их. Север и Юг пошли по разным дорогам. Север все забыл, отрекся от принятия истории такой, какой она была, и старается жить, как жил до Слияния, безо всякой магии и демонов. Но Юг… Стоит отдать ему должное, они пошли более мудрым путем и приняли новый мир, каким он есть, они приспособились. Несмотря на всю опасность поездки, она обещает много интересного.

– Мне кажется, вы воодушевились.

– Да! – плутовато улыбнулся Горрон. – Я начал думать о Юге с тех пор, как Гиффард нарушил просьбу Летэ и отбыл за Черную Найгу. А когда даже ты на неделю отлучился туда, это меня в край возмутило и взбудоражило.

– Я всего лишь по просьбе Летэ передал бумаги его лазутчикам. Он все выискивает вампиров из клана Теух и ждет от них неожиданного удара.

Горрон довольно расхохотался.

– Что такое, друг мой? – поднял брови граф.

– Я почти уверен, что Летэ за все тысячелетия ни разу не спал лишь оттого, что, проснувшись, боялся обнаружить вокруг себя теухских вампиров, которые во время сна захватят Йефасский замок.

– Их мало осталось.

– Мало, а может, и вовсе не осталось. Но Летэ до сих пор трясет от одного имени Барши Безумного.

– Может, все происходящее связано с теухскими вампирами? – задумался Филипп.

– Нет, точно нет. Лилле Аданы предали клан Теух, и те, кто сбежал той ночью из зала, если они до сих пор живы, в своих кошмарах видят именно Мариэльд.

– Там могло смениться несколько поколений.

– Нет! Мариэльд – вторая в совете после Летэ. Ей нет смысла связываться с жалкими остатками бессмертных на Юге, среди которых она носит клеймо предательницы. Я полагал, что она может продавать дар состоятельным персонам с Юга, но глазами Кьенса убедился, что Мариэльд намного богаче, чем предполагалось. Она руководствуется другими мотивами, пока нам непонятными.

Утром, когда снег хлопьями усыпал Брасо-Дэнто, Горрон, как обычно скорый на руку, стоял над душой разбуженных портних, спешно подшивавших его костюмы.

А уже следующим днем слуги поправляли завернувшийся ворот плаща герцога, пока тот стоял с важным, королевским видом.

– Не опасно ли вам будет брать слуг? – спросил Филипп у дверей замка, сложив руки за спину.

– Они сопроводят меня до лавок в Глеофе, затем отправятся в Сциуфское княжество и Летардию для контроля моих торговых посредников, – покачал головой Горрон. – Ты за кого меня принимаешь, а?

Филипп промолчал, только улыбнулся.

Родственники обнялись. Вскочив на лошадь, Горрон в сопровождении двух слуг выехал за ворота. Ему вслед с надеждой и тревогой одновременно смотрел Филипп. Вскоре три фигуры растворились в пелене снега, укрывшей город. К одиноко стоящему в дверном проеме графу Тастемара подбежал слуга, один из новых.

– Господин! – он заботливо предложил плащ. – Поберегите здоровье, возьмите!

На это граф лишь покачал головой и вернулся в замок, где велел прислать к нему Базила. Он написал на пергаменте, что потребуется взять с собой в Офурт. Увидев в списке лопаты, ломы, кирки, сундуки и цепи, управитель удивленно вздернул и без того тонкие и будто бы сломанные посередине брови и почесал за оттопыренным ухом, укрытым шапкой.

* * *

Спустя два дня

Поутру тридцать два всадника, взметая снег, направились по улицам Брасо-Дэнто к воротам. Позади них волочился груженый крытый обоз из трех повозок. Зимний Солраг спал крепким сном. Поля укрыло пуховое одеяло, а высокий силуэт гор Брасо чернел между небом и землей, слившимися в одинаково сером цвете. Наконец очертания горы, у подножия которой расположился Брасо-Дэнто, исчезли, и пару недель всадники брели посреди полей озимой пшеницы, мирно дремлющей под сугробами.

Когда они подъехали к темному ельнику, к Филиппу обратился старый рыцарь в блестящих доспехах и конусообразном шлеме с плюмажем из вороньих перьев:

– Господин, может, стоить взять в Офуртгосе подмогу, а уже потом идти на зверя?

– Нет, сэр Рэй. Если мы сделаем все как положено, то хватит и трех десятков.

Рыцарь, серебристо-рыжие пряди которого падали из-под подшлемника на широкие плечи, нахмурился.

– А как же вурдалаки?

– О них не беспокойся.

– Как скажете, милорд… – Капитан гвардии приложил руку к блестящему нагруднику, из-под которого выглядывал красный подлатник.

Вечером лапы темных высоких елей раздвинулись, пропуская путников к Дорвурду. Филипп помнил это поселение очень живым, с относительно невысокой стеной, чтобы его не смогли преодолеть вурдалаки. Сейчас же, подобно городку на болотах – Орлу, Дорвурд тоже наглухо укрылся за частоколом, ощерившимся остриями за глубоким рвом.

– Как в Орле… Где ехидна была, – выдохнул сэр Рэй, подумав о том же, и спрыгнул в снег.

Еще крепкими руками, не ослабшими от старости, он взял коня за поводья и повел к воротам.

– Кто будете? – закричали из тьмы.

– Граф Филипп фон де Тастемара, отец графини Офуртской, Йевы фон де Тастемара! – представил гулким голосом сэр Рэй.

– Проезжайте, господа, проезжайте… гостями будете, – поклонился пожилой охранник.

Отряд миновал ворота и направился к постоялому двору. Напротив харчевни, посередине круглой площади, тянулся к ясному небу позорный столб, на верхушке которого трепыхался на морозном ветру флаг с изображением белой горы и черных вурдалачьих глаз – символ Офурта. Чуть позже, когда гвардия остервенело стучала ложками с тем диким аппетитом, который всегда приходит после мороза, Филипп в своем зеленом плаще вышел из калитки и пошел по глубокому снегу в лес. Он знал, что за ним всю дорогу от ельника, границ Офурта, следовали вурдалаки.

Черные деревья скрыли огороженный высоким частоколом городок. Сняв перчатки, Филипп осмотрелся в зимнем тихом лесу, где его чуткие уши различали любой шорох, присел на поваленное дерево и уставился во тьму, что была для него подобна