Удав и гадюка - Д. Дж. Штольц

свету.

– Йева…

Он ждал. Чуть погодя из-под коряги вынырнула пара вурдалаков, косматых и с острыми ушами, оттопыренными по бокам морды. Черные глаза уставились на сидящего на дереве старика. Со всех сторон показались еще с десяток демонов, которые то привставали на задние лапы, то принюхивались, то тихонько рычали.

– Йева, я приеду к тебе, как только решу проблему с бестией. Но мне нужна твоя помощь.

Вурдалаки подползли чуть ближе, сели полукругом.

– Найди бестию и приведи ее с севера к поляне рядом с Дорвурдом послезавтра к утру или обеду. Там, где мы останавливались, когда забирали Уильяма из Вардов, помнишь? Предупреди нас заранее. И не вмешивайся в бой! Мы заманим демона в звероловную яму.

Из стаи вурдалаков, что сидели на снегу и тихо рычали, отделился самый высокий и лохматый, со шрамом через всю морду, – вожак. Изгибаясь, зверь подполз к Белому Ворону. Он хрипел, скулил и боялся, однако его вела чужая воля, и, покорившись, он лизнул вытянутую руку.

– Очень скоро мы увидимся… – улыбнулся граф и потрепал вурдалака за ушами, точно простого пса.

Затем поднялся с дерева и, скрипя сапогами, пошел к деревне. Бледная луна низко светила над лесами. Ветер утих. Слушая уханье совы, граф пребывал в размышлениях об Уильяме. Внутри теплилась надежда, что его найдут и привезут сюда, на Север, хотя он понимал, что противники не позволят это сделать так просто. Скорее всего, впереди их ждут тяжелые годы… Ну а пока нужно разобраться с дорвурдской бестией и забрать дочь домой, чтобы та погостила у отца. И уже по весне, через год, покончить со Стоохсом, пропустив через Перепутные земли войска Глеофа.

Поутру Филипп стоял напротив жителей Дорвурда и слушал все то, что уже знал, но, увы, больше ничего нового. Бестия громадна, говорили ему, ходит на четырех лапах: задние короткие, а передние будто бы и человеческие, да пальцами отличаются. Наведывалась она всего несколько раз, но и одного визита хватило, чтобы офуртцы, увидев громадный размер и дикий нрав, сразу же принялись за устройство рва с частоколом. Тогда демон, появившись впервые посреди бела дня, с грохотом перепрыгнул неказистый заборчик, рассчитанный на вурдалаков, и стал грызть и ломать все, что попадалось на глаза. Выл, мычал, буянил и вел себя подобно голодному зверю. Погибли пять человек – их поломало с той же легкостью, как ломается хворост для костра.

Спасли жителей Дорвурда вурдалаки. Огромная стая проникла сквозь распахнутые ворота и после ожесточенного боя увела тварь в леса.

Бывало, демон, прозванный бестией Дорвурда, приходил снова и с гулом и рокотом устремлялся к деревне, однако словно из-под земли вырастали вурдалаки и, расплатившись несколькими трупами, увлекали его за собой.

– Детища Граго, неразумные твари! Борются меж собой, – шептали в толпе, пока робкий вождь описывал все происшествия с бестией. – Ямес карает их отсутствием всякого ума!

То, что бестия еще не поубивала их лишь благодаря вурдалакам, люди не понимали. Да и не хотели понимать. А Филипп не стал ничего объяснять, потому что за долгие века уяснил: простому люду всегда проще думать, что мир так же прост, как и они, поделен на доброе и злое, как твердят прислужники Ямеса. Главное, что бестия – это просто большой демон с повадками медведя. Атакует в прыжке, рывками, приподнимаясь, и старается нанести удары передними мощными лапами. Но хват у нее, в отличие от медведя, частично человеческий, и, окажись жертва в цепких пальцах, сразу же отправится в широко разверзнутую пасть.

– Все понятно. Достаточно! – прервал Филипп рассказ. Пока все сходилось, и в голове уже созрел детальный план.

Отряд выдвинулся дальше, по большаку вглубь Офурта. Этот большак, прозванный просто Офуртским, был единственной проходимой во время зимы дорогой, пролегающей вдоль широкой долины. От этого пути ветвились усыпанные снегами тропки, ведущие во все стороны. Они устремлялись вверх, в горы, где прятались глухие деревни, подобные Малым Вардцам. Три повозки печально скрипели, а кони, которые с трудом волокли их по снегу, понуро клонили морды к земле.

К полудню отряд из тридцати двух всадников остановился на поляне, обоз оттащили в сторону от тракта и сняли плотный льняник, укрывавший цепи, ремни, кирки и лопаты. Неподалеку от поляны был узкий глубокий овраг, наполняемый по весне, когда старик Аард будил леса ото сна. Филипп подошел к его краю, посмотрел вниз и удовлетворенно кивнул самому себе.

– Вот здесь углубить! – показал он на дно. – А здесь и там сделать насыпь и укрепить ее бревнами!

Гвардейцы тоскливо посмотрели на мерзлую землю и принялись махать лопатами и кирками, что вгрызались в почву, отламывая и отбивая от нее куски. В воздухе гулко засвистели топоры, валя деревья, – из них вытачивали колья и формировали стены звероловной ямы. Попеременно жгли костры, отогревая обледенелую землю, чтобы продолжать копать.

Работа заняла целый день, но все тридцать воинов, включая Филиппа, к вечеру смогли управиться. На дне яруги, глубиной больше восьми васо, врыли колья. Затем укрыли ловушку сначала длинными тонкими ветками, потом хворостом и под конец набросали сверху снег. На дерево рядом с ямой повесили кусок зеленой ткани, чтобы, не дай Ямес, самим случайно не провалиться!

* * *

Всю ночь Филипп выхаживал по бивуаку, внимательно слушая лес. Где-то вдалеке ухнул филин, а с соседнего дерева перелетел воробьиный сыч. Под сугробами ползали мыши. Вдалеке разносился вой волков, что удивило графа, который думал, что вурдалаки окончательно вытравили их из своего места обитания. В ветвях елей прятались маленькие чертята, иногда выглядывая своими желтыми сияющими глазками и тихонько переговариваясь посредством писка. Время от времени какой-нибудь особо шустрый чертенок перескакивал с ветки вниз, в сугроб, и выныривал оттуда уже с мышью в лапках, перегрызая ей глотку. А один раз граф даже заметил, как такого горе-охотника с добычей в лапах ухватил филин и унес на дерево.

Филипп вдыхал морозный воздух полной грудью и глядел на окутанный мраком безмолвный лес. Обычный человек уже замерз бы, закоченел и побежал к костру, но он, без шапки и перчаток, умиротворенно сидел и думал о своем. Пальцами он растирал снег до состояния водицы. Вихрь воспоминаний закрутил его, впавшего в чувство отрешенности, и он растворился в нем. Филипп вспоминал рассказы купцов из-за Черной Найги. Те поговаривали, будто бы на Срединном Юге снегопад случается так редко, что его принимают за волю богов. А на Дальнем Юге люд и вовсе считает, что весь Север засыпан белым песком, а сам Север – пустыня, холодная и безжизненная. В студеные годы так и было… На памяти графа много зим сугробы целиком заметали двухэтажные дома и отрезали поселения от всего мира до самой весны. Север был суров. Однако Филипп любил эти жестокие земли. Хотя в далекой молодости, когда его волосы еще были черны, как небо во время бури, он, бывало, грезил о Юге. Тогда он лежал в комнатке управителя в замке своего отца, Ройса фон де Тастемара, прижимал к себе любимую жену и шептал ей байки южных купцов.

– Что? Улицы вымощены золотыми слитками? – бурно хохотала Адерина.

– Тихо, тихо… – шептал улыбающийся Филипп и шикал, боясь, что старый Ройс со своим чутким слухом пробудится и начнет ворчать. – Да, представляешь, улицы у них желтые, цвета золота! А в господских районах их действительно выкладывают золотыми плитами.

Адерину снова хватал приступ хохота. В ее глазах скакали озорные огоньки, и супруг любовался ими, покоряясь веселому нраву, остроумию и жизнелюбию.

Тогда, в 1695 году, Адерина была беременна сыном, Теоддом, и Филипп боялся лишний раз касаться ее в постели, сдувал пылинки и запрещал покидать замок. Но Адерина никогда не слушала его, фыркала в ответ, вскакивала верхом на коня и отправлялась, наплевав на настойчивые требования мужа, в кобыльи конюшни, на осмотр рудников, на весенний отбор в гвардию.

– А еще, – продолжал Филипп и нежно гладил большой живот жены, – там в борделях обитают суккубы, Адерина! Купец Ралойяль из некоего Элегиара поговаривал, что эти женщины совсем не дикие, как у нас… Нет, у них есть рога и хвост, но взгляд этих дам бархатен и глубок, и они могут говорить, петь песни, танцевать. Песни поют! И рога есть. Ты представляешь?

– Ну в это я больше поверю! – фыркала Адерина и смеялась, трясясь всем телом. – Вы, мужчины, падки на всякое вычурное диво. И оттого господин Ройс