Казанова - Иен Келли

Примерно в это же время в жизнь Казановы вернулся де Берни. Хотя они не контактировали с конца 1750-х годов, общее пребывание в Риме позволило им сейчас возобновить дружбу и соучастие в плохом поведении, начавшееся с Венеции и М. М. Кардинал де Берни был теперь в Церкви ведущей фигурой, но открыто имел любовницу, известную в городе светскую львицу, принцессу Санта-Кроче.

Описание, которое Казанова дает римскому высшему обществу того периода, совпадает с рассказами других путешественников. Подруга Санта-Кроче, принцесса Боргезе Агнес Колонна стала туристической достопримечательностью в сказочном дворце: британский консул в Турине, друг Казановы, посылал к ней молодых британских аристократов «поднабраться опыта», а лорд Честерфилд говаривал, что «ничто не обтесывает юношей сильнее, чем побывать между ногами синьоры Колонна». Казанова запросил у де Берни помощи в получении разрешения на время отпустить из монастыря двух молодых послушниц. Джакомо познакомился с ними через Маркуцио, который, хотя и спал с дочерью хозяйки квартиры Казановы и ее подругой, был влюблен в другую. Его возлюбленную звали Эмилия, и ее отправили в Институто ди Санта Катерина де Фунари вблизи Порта Сан- Паоло. Там же находилась и сестра Эмилии по имени Армелина. В монастыре Казанова увидел Армелину и воспылал к ней чувствами, решив в перспективе помочь юным сестрам обойти правила монастыря. Де Берни дал добро; все пошло как в старые времена.

Рассказы венецианца о Риме в 1770 году рисуют примеры масштабной коррупции в Церкви, иезуитской политики и сексуальной круговерти, которая всегда казалась самой разнузданной Казанове именно в этом городе. Позже Казанова оказался втянут в политический спор с церковными властями касательно послабления правил посещения монастыря — чтобы девушки могли знакомиться с будущими мужьями, а не выбирать между платком монахини и проституцией. Он потратил много времени на это — и много денег, чего не мог себе позволить — и на своих новых молодых друзей. Он часто брал их в театр и выучил своей венецианской игре с устрицами, которых любовники передавали из уст в уста. На описание этой сцены у пожилого Казановы ушло несколько страниц. Он тоже был счастлив, вместе с Маркуцио, когда девушки попросили показать им различия между мужскими и женскими половыми органами; счастлив своими занятиями и счастлив рассказывать обо всем благодарной аудитории в лице кардинала де Берни и его королевской любовницы. Таким был тогда Рим для Казановы: кофейни улицы Кондотти, устрицы в тавернах у Испанской лестницы и постели девушек, достаточно молодых, чтобы годиться ему в дочери.

Он был представлен еще двум юным девушкам, своим родственницам. Одна была дочкой его брата Джованни, зачатая им в то время, когда он в Риме учился рисовать у Менгса. Джованни не женился на ее матери и теперь обитал в Дрездене. Другая девушка звалась Джакомина и являлась собственной дочерью Джакомо от Мариуции, с которой он имел связь в 1761 году.

Мариуция вышла замуж за изготовителя париков, чему после окончания их недолгого романа поспособствовал Казанова, но ее первый ребенок, Джакомина, был, несомненно, от венецианца. Девочке было уже почти десять лет, и она знала свою двоюродную сестру, потому что бывшая любовница Джованни теперь учила ее музыке. Мариуция захотела осуществить нетрадиционное воссоединение семьи и привела Казанову познакомиться с девочками. Они вместе спали в постели, и Мариуция показала гостю их обнаженные тела, а затем мастурбировала перед ним в сцене одновременно тревожной и опасно-пророческой. Чем старше он становился, честно признавался Казанова, тем более его влекло к молодым девушкам. Но на этот раз у него хватило разума или приличия, чтобы воздержаться от контактов с Джакоминой, хотя со своей племянницей он был не столь осмотрительным.

Он продолжал контакты с семьями обеих юных девушек. Он взял их в Рим и купил серию лотерейных билетов, угадав некоторые выигрышные номера — редкий поздний пример в мемуарах, свидетельствующий о том, что он сохранил интерес к каббале.

Казанова выиграл огромную сумму — примерно шесть тысяч фунтов для мужа Мариуции, около трех тысяч фунтов для теток племянницы и около двадцати тысяч фунтов для себя.

Мало-помалу он убедил себя, что они с племянницей влюблены друг в друга. С одной стороны, она находилась в возрасте, который часто привлекал его, и он видел содействие их растущей привязанности со стороны ее матери. Джакомо хотел написать к Джованни в Дрезден, чтобы поздравить его с дочерью, что свидетельствует об отсутствии тогда запрета на романтические отношения между дядями и племянницами. С другой стороны, шокирует откровенно сексуальный интерес к Казанове со стороны его маленькой дочери. В физическом смысле ничего не случилось, и ее матери было известно все, что происходит, но Казанова несколько раз занимался любовью с племянницей, когда с ними в постели лежала Джакомина, проявлявшая живой интерес к процессу. Ее отец сказал ей, что она может смотреть и спрашивать, но не трогать.

Казанова провел в Риме десять месяцев, в период с сентября 1770 года по июль 1771 года. Это время совпало с падением в Европе иезуитского ордена. Папа Климент XIV был избран при поддержке французов и испанцев на условиях, что будет действовать против богатого и могущественного ордена. Папская булла, распустившая орден иезуитов, еще не была, подписана, однако Казанова знал о грядущей буре и, как папский рыцарь Золотой Шпоры, должен был иметь мнение на сей счет. Де Берни принимал непосредственное участие в делах антииезуитского лагеря, но тем не менее смог достать Казанове аккредитацию для работы в иезуитской библиотеке в Риме, где тот продолжил свой перевод «Илиады». Джакомо проводил дни в библиотеке, будучи папским рыцарем среди иезуитов, а ночи занимал беглянками из монастыря и своей племянницей. Римская литературная Аркадианская академия гарантировала ему почести, и его рассуждение о Горации «Scribendi recte sapere est principium et fons»[9] встретили, согласно сохранившемуся свидетельству, «бурными аплодисментами».

Тем не менее он снова начинает чувствовать фрустрацию. В течение некоторого времени он гостит в палаццо Санта-Кроче с принцессой и кардиналом, веселится со слишком молодыми для него девочками, но, в конце концов, проводит все больше и больше времени с Маргаритой, дочкой хозяйки квартиры. «Только она одна и заставляла меня смеяться». И Джакомо думает о будущем. В планах было провести шесть месяцев в Риме в «тихом спокойствии», писать, не выделяться и казаться респектабельным. Это не вполне удалось. «Я размышлял потом, — писал он, — что состарился. Сорок шесть лет казались глубокой старостью… Я серьезно думал о себе и пришел к выводу, что должен искать достойной пенсии».

Он покинул Рим тихо. С частью выигранных денег, драгоценностями и экипажем, который можно было продать, он направился во Флоренцию, чтобы жить там и спокойно писать в надежде на возможное помилование и возвращение в Венецию. Когда он приехал в Триест, по-видимому, об этом проинформировали венецианскую инквизицию, внимательно следившую за ним: «Он человек высокого роста, приятной наружности, энергичный, очень смуглый и с живыми глазами. Он носит короткий парик каштанового цвета. Из того, что мне сказали, у него смелый и надменный характер, но в особенности его отличают умение изъясняться, остроумие и знания».

Он целиком погрузился в писательство. Казанова закончил труд по истории Польши, составленный на основе собственного исследования, проведенного в 1765–1766 годах. «История смуты в Польше» написана на итальянском, а не на французском, как он предпочитал, и явно предназначалась для хождения в Венеции; опубликовали ее в конце концов в Гориции в 1774 году. Он также пишет театральную комедию, «Сила настоящей дружбы», которую поставили в Триесте в июле 1773 года. Он пишет стихи, либретто, кантаты и сотни писем, подбирая слова все более истово, тщательно и с еще большей надеждой на успех, который позволил бы ему вернуться домой.

В сентябре 1774 года пришло письмо с венецианским львом на печати. Почти девятнадцать лет спустя после побега из Пьомби он получил прощение и разрешение вернуться в Венецию.

Хотя Джакомо страстно хотел верить, что это позднее помилование было результатом его литературных усилий и достижений, ему помогли добиться желаемого другие навыки. В течение многих месяцев своего пребывания в Триесте Казанова находился на службе венецианских властей, занимаясь подпольными дипломатическими миссиями. Заключенный в тюрьму и изгнанный венецианской инквизицией за преступления, обвинения в которых ему так никогда и не предъявили, он нашел свой способ вернуть милость инквизиторов. Он был прагматик. «Мне не доставляла неудовольствия работа на тот же трибунал [инквизицию], который лишил меня моей свободы и власти которого я бросил вызов. Мне казалось это триумфом, и я чувствовал гордость быть полезным ему любым образом, каковой не нарушал законы природы или законы человеческие».