Инквизитор. Книга 13. Божьим промыслом. Принцессы и замки - Борис Вячеславович Конофальский

кирасу.

— Чёртова домашняя жизнь, всё лень, сплю, пока солнце не взойдёт, даже на коня влезать не хочется, — признался барон, и два старых солдата посмеялись.

Они уединились в столовой, так как большой стол в гостиной уже был накрыт скатертью и на него ставили блюда и стаканы. А Брюнхвальд достал листы бумаги и стал их выкладывать перед начальником. А там всё фамилии ротных командиров, фамилии ротмистров и цифры, цифры.

— Как вы без меня управились, Карл? — интересуется Волков, пока его товарищ разбирается в бумагах.

— Так вы же отбыли, когда всё уже было сделано, я только и следил за людишками, чтобы не дурковали.

— А что было такое?

— Ну а как же? Жизнь гарнизонная — она такая, — объяснял полковник. — Сами понимаете, сидение в гарнизоне даже бывалых офицеров ослабляет, а что уж про солдат простых говорить. Тем более если деньги у них имеются.

— Были деньги?

— Конечно! Те, кто с Дорфусом ходили, так они в серебре купались. А потом, когда в городе драки и пожары начались, так все при деньгах были.

— Пожары? — удивляется генерал.

— Конечно, пожары, — уверенно говорит его товарищ. — Едва ли не каждую ночь что-нибудь да полыхало.

— И кто же поджигал?

— Так людишки городские и поджигали, — объясняет Брюнхвальд. — Это пока вы были в городе, всё было спокойно, все к вам ехали, а как вы отбыли… — полковник машет рукой, — Спаси Господи. Драки каждый день, за каждый дом, с дубьём, с ножами, бьются фамилия на фамилию, без жалости. Зубы, глаза — на вылет, кости ломали, бошки пробивали друг другу, с бабами приходили, чтобы те сразу откачивали, в общем, такое было, я такой брани и склок в городах, взятых на шпагу, не видал, — Карл смеётся. — Честное слово, до остервенения доходило, но, надо признаться, оружия в ход не пускали, дрались в основном честно. Ну а те, кто проигрывал, так потом ночью приходили и домишко, отбитый у них, поджигали, дескать, гори ты синим пламенем.

Брюнхвальд смеялся, а вот барону смешно не было, сидел владетель Эшбахта и недостроенного замка и думал, что останься он в Фёренбурге, то мог бы сейчас, может быть, половину своих долгов списать и пожаров с поножовщиной в городе не допустить. А Карл, словно издеваясь над ним, продолжал рассказывать:

— А начнётся пожар, так чтобы вся улица не заполыхала, я туда солдат отправлял, а они, предохраняя дома от огня, кое-что и находили, то столовое серебро найдут, а то и шесть отрезов бархата в одной лавке, ну и по мелочи всякого… Бархат, правда, пришлось купчишке вернуть, плакал больно… А два арбалетчика из роты Кальба так в горящем доме решили прихватить перину и подушки, мол, надоело спать на тюфяках, а что не взять, всё равно сгорят, а в той перине мешок, а там сто шестьдесят две монеты. Вот так вот. Ну, деньги они, конечно, на весь отряд поделили, но всё равно повезло. И так постоянно, кто канделябр из бронзы с вензелями принесёт, кто мешок соли… В общем, денег у всех было вдоволь, как будто мы этот город взяли на «пограбить». Стали, сволочи, пить сразу, а где деньги, там и горожанки появились, да ещё и замужние стали ходить, а за ним мужья прибегать, а наши мужей в тумаки, а те жаловаться, в общем, обычное дело. Двоих наших пришлось пороть. Корпоралы даже и заступаться за тех не стали, так, мол, и надо. По заслугам.

А Волков сидит грустный.

«Половину долгов, останься я там, так точно раздал бы… Ну, даже не половину, пусть четверть… И то… Ах, как хорошо бы это было!».

А Брюнхвальд тем временем разложил все листы на столе и стал пояснять цифры своему командиру:

— Вот что у нас получилось. Таковы цифры.

— Что за цифры, — стал заглядывать в бумаги Волков.

— Получается, что люди наши и офицеры переслужили по контракту герцога восемь дней, и те восемь дней ели и пили за свои, получается… — Карл перекладывает бумаги и находит то, что нужно. — А, вот… вот последняя цифра.

Но генерал даже и не взглянул на бумагу, сидит с постным лицом и глядит на своего полковника.

— Что? — спрашивает Брюнхвальд, начиная подозревать неладное.

— Ничего, Карл. Просто у герцога денег нет, а у меня и подавно, и за переслуженные восемь дней люди ничего не получат, так и скажите им; да и довольно с них будет того, что они в Фёренбурге взяли. Никто оттуда нищим и босым не пришёл.

— Да? — полковник замер. Генерал думал, что он вот-вот примется его переубеждать, но Брюнхвальд лишь стал собирать бумаги со стола и говорит при этом: — И то верно. Каждый при мошне вернулся. Все с серебром пришли, а те, кто старался и не пил, на баб деньги не спускал, так и принесли изрядно. Довольно с них будет. Скажу всем завтра, чтобы не ждали. Что герцог не заплатит, — он сложил бумаги и убрал их под куртку. — А жена говорила, тут разбойник объявился на реке.

— Объявился, пока меня не было, — Волков рад, что неприятный разговор про деньги закончен. И закончил его Карл весьма быстро, без лишней болтовни.

— И что? — продолжает полковник. — С этим разбойником, видно, нам придётся дело решать?

— Я хочу на это горожан подбить, да, видно, то дело пустое, — отвечает Волков, но ему приятно, что Карл произносит слово «нам», а не «вам». Брюнхвальд не отделяет себя от Волкова. Не отделяет себя от Эшбахта. И в его устах это звучит абсолютно естественно, в его речи нет и намёка на какое-то пресмыкание или хитрую, обдуманную вежливость, его речь — это простые слова старого солдата, настоящего боевого товарища. И Волков продолжает: — Бюргеры, чернильное рыцарство, городское воинство. Много желания да мало умения. Впрочем, я им сказал, что делать надобно, а там подождём — посмотрим. Говорят, у разбойника сто человек, и прячется он в старом замке.

Ещё он в двух словах описал ситуацию: и про городское воинство, и про соседей, что негодуют от разбоев, и что раубриттер рода самого в этих местах знаменитого. Но старого полковника всё это ничуть не смутило.

— Ну, ежели городские не справятся, думаю, осилим вора, — уверенно заявил