Инквизитор. Книга 13. Божьим промыслом. Принцессы и замки - Борис Вячеславович Конофальский

— интересуется барон.

— Говорили, что если город не сподобится его ловить, то нам придётся, — отвечал молодой офицер.

Волков кивает:

— Так и есть, так и есть… Даже если и соберутся бюргеры разбойника ловить, всё равно нас попросят с ними идти.

— Что? Так страшен разбойник тот? — удивляется прапорщик.

На что генерал лишь машет рукой:

— Какой там. Просто он из фамилии Маленов, а бюргеры эту фамилию боятся, сами ей противостоять не хотят. Вот и придётся нам хоть и небольшой отряд, да собрать. Посему опросите людей, надобно нам будет мушкетов двадцать-тридцать… Пару сержантов с ними. Спросите у пехотных офицеров, кто не занят, есть ли желающие прогуляться до логова раубриттера, те, кто проявят интерес, пусть опросят людей, надеюсь, пять десятков охотников из пехоты будет нам довольно.

— Я всё выясню, господин генерал, — прапорщик был видимо рад, что ему поручили задание, которое было ему не по званию. Он был взволнован. И это не удивляло. Подбором людей и сбором отрядов занимались, как правило, офицеры чина капитанского, не меньше. А тут всего-навсего прапорщик.

— Только не тяните, дело не терпит, — напутствовал его барон. Волков решил проверить этого молодого офицера, который хорошо зарекомендовал себя в боях, в деле организаторском.

— Тянуть не буду. Сегодня же займусь, господин генерал, — обещал офицер.

* * *

После барон, позвав с собой фон Флюгена, отправился к Амбарам, но не доезжая до пристаней свернул с дороги налево, на север. И поехал к мельницам.

Ещё за полверсты было слышно, как бухают тяжёлые водные молоты по наковальням, и по всему берегу разносился отчётливый запах угольного дыма. Выше и ниже по течению от мельниц были возведены небольшие пирсы, мостушки, возле которых стояли лодки с угольными корзинами; и сами мостушки, и вся площадь вокруг мельниц были завалены грудами дурного железа, которое после проковки и выжигания станет первостатейной тонкой полосой, или гибким и прочным листом, или крепкой проволокой.

Дым, шум от воды и молотов, привкус калёного железа в воздухе, суета рабочая.

Один из мужичков в грязной и рваной одежде, увидав его, кинулся в мельницу, в распростёртые двери, из которых вырывался шум и дымная копоть, и через несколько мгновений оттуда вышел человек в одежде уже не такой рваной, он подошёл к Волкову и поклонился.

— Доброго дня вам, господин барон. Видно, вы желаете видеть господина Волинга, вот только его нет сейчас, отъехал с одним купцом считаться. Тот полосу у нас купил только что.

— Что ж, хорошо, — сказал барон.

— Может, желаете кузни посмотреть? Или спросить что, я по мере сил отвечу вам.

Но у него вопросов не было, к чему вопросы, и так всё видно: колёса мельничные крутятся, молоты бьют, рядом сложены горы хорошего уже железа, и проволоки, и листа. Чего тут спрашивать? Ну разве что:

— Разбойник на реке людишек торговых грабит, видел его? Он мимо вас должен плавать?

— Я из кузни мало что на реке вижу, — отвечает кузнец, — а вот наши грузчики говорят, что видали пару раз ватагу его. Говорят, лодки полны добрых людей были. Все при железе. Один раз семь лодок было, второй раз шесть. А ещё грузчики говорили, что разбойники, когда по реке идут, к тому берегу жмутся, тем течение послабже, грести им полегче.

Поблагодарив человека, барон поехал дальше по берегу вверх по реке, к самой границе своих владений, там уже и дороги не было, и почва после паводков ещё не отошла и сочилась водой, но они ехали и ехали вперёд, пока наконец не выехали на один мысок, поросший ивой и черёмухой. Тут Волков поворотил коня через кусты к самой воде и там у неё остановился, а потом и говорит:

— Фон Флюген, а ну-ка отвечайте, сколько шагов до того берега?

— Сто шестьдесят, — едва бросив взгляд, отвечал молодой человек.

— Сто сорок-сто пятьдесят, — поправил его генерал. И продолжил: — Если в кустах поставить орудия, то по реке и не проплыть будет.

— Да уж, тут, если картечью бить… — оруженосец оглядывался и откровенно веселился. — Тут даже и наш Хаазе не промахнётся.

Он прав. Волков глядит на воду. На небольшие завихрения, на движение воды… Это исток великой реки, что течёт до самого северного моря, чуть выше уже начинаются болота, здесь не очень глубоко, и течение вялое. Но даже тут большие и гружёные лодки, идя вверх, буду плестись еле-еле… Если поставить пушки в кусты и дождаться, когда те пойдут, то лучше мишени и не сыскать будет. Молодой человек, сопровождающий его, прав, тут никто не промахнётся, Хаазе с первого выстрела накроет любую проплывающую лодку картечью, и из второго орудия следующую, а по остальным, хоть и не так хорошо, но всё равно неплохо будут работать кулеврины.

«Ульберт не захотел со мной встречаться… Так это его право. Но вот то, что бахвалился дурак! Грозился меня повесить… Брунхильду грозился брать. „Племяннику“ угрожал… За это придётся ему ответить».

— Сеньор, а чего мы тут ищем, кого ждём? — интересуется фон Флюген, поездив по зарослям и вернувшись обратно.

— Разбойник Ульберт грозился меня повесить… Через монаха передал. Вот выбираю место, где ему удобно будет.

Молодой человек, услыхав такое, оскалился, а потом скорчил кислую мину и говорит:

— Не люблю я таких, как Ульберт.

— Отчего же? — интересуется генерал.

— «Через монаха передал», — повторяет фон Флюген. — Если бы в лицо сказал, это одно… А через монаха… Это как мужичьё пьяное в трактире: друг друга последними словами поносят, зная, что ничего им за то не будет, разве что рыло начистят; вот и Ульберт этот через монаха передаёт, в надежде, что с вами никогда не встретится или что вы его при встрече пощадите, так как он родственник герцога.

Волков слушает своего оруженосца и улыбается, а тот продолжает:

— Вот потому мне рыцарское общество или, к примеру, воинское, и мило, что тут за всякое своё слово, даже за пьяное, иной раз придётся и железом ответить. Иной раз и хочется грубость какую ляпнуть, но всегда думаешь наперёд, чем то закончится, и молчишь, как умный. Потому мне и нравится общество наше, что у нас балаболов и бахвалов не празднуют.

Удивительно было слышать такие мудрые слова от столь молодого человека.

«И не дурак, и не трус… Если бы ещё не