Легионер. Век Траяна - Александр Старшинов

Блюда подавали отменные, никогда прежде никто из «славной восьмерки» не пробовал ничего подобного. Даже в доме у Плиния — там царила показная скромность, каша с медом да жареная свинина. Адриан же устроил настоящее пиршество — одно блюдо сменялось другим, легионеры не просто наелись, а обожрались и теперь с тоской смотрели на новые яства, от которых не в силах были отломить ни кусочка. Один Адриан был ненасытен.

— Грибы… не хотите отведать грибочков? — Военный трибун клал в рот очередной кусок и подмигивал гостям. — Такие в Риме на вес золота.

В ответ легионеры лишь грустно кривились.

— Считаете, что я вас всех обманул? — зло прищурившись, спросил Адриан.

Приск пожал плечами, а Кука выпалил:

— Почему мы не переводимся вместе с тобой?

— А ты как думаешь?! — Адриан вдруг махнул рукой, и серебряное блюдо с грибами слетело со стола. Тиресий вовремя успел отшатнуться, иначе металлический диск вонзился бы ему в грудь. — Вы, мои наивные друзья, воображаете, что Траян зовет меня в Германию, чтобы наградить? — Адриан расхохотался, ненатурально, зло. — Как бы не так! Траян в ярости, что я растратил кучу денег. А он не любит, когда кидают сестерции на ветер. Вот и прислал разносное письмо, требует, чтобы я ехал служить в Германию, поближе к дядюшке, под строгий контроль.

— А как же усыновление? Все эти расходы… — спросил изумленно Приск.

— Луций Лициний Сура взял на себя эту честь — то есть посредничество между Нервой и Траяном. Я, как и планировалось, в этом деле не фигурирую. — Адриан помолчал, стиснув зубы. — Дядя меня всегда недолюбливал. Мы разные. Он — солдат, а я… Кто я? — повернулся он к Приску.

— Художник… Или философ…

— Во-во! А Траян ценит только солдат и толковых администраторов. — Адриан выпятил изувеченный подбородок. — Вот что он видит. Вот что греет ему душу — военные шрамы. Впрочем, этот — не военный, а полученный на охоте.

— Но если Траян недоволен, не нужно было устраивать такой пир… — заметил Малыш. — Нам бы вполне хватило скромного обеда. Мы бы и так…

— Я все равно истратил кучу денег, так что несколько золотых не спасут моей репутации. Ешь! — Он пододвинул блюдо с фаршированными финиками в сторону Малыша. — Я же вижу, ты голоден!

— Зачем же мы тогда все… зачем ты хлопотал за Траяна! — воскликнул в недоумении Кука.

— Чтобы Траян стал императором. Он не любит меня. Это точно. Но не может меня оттолкнуть. Теперь у меня есть двадцать лет… Ты ведь сказал двадцать лет, Тиресий? — повернулся Адриан к предсказателю. Тот кивнул. — Вот видите. У меня есть двадцать лет, чтобы обаять дядюшку и доказать, что я — в первую очередь, хороший солдат. Не просто хороший, а очень хороший. И вы мне в этом поможете. Неважно, любит меня Траян или терпеть не может, все равно он сделает меня наследником. — Адриан смял в лепешку серебряный бокал, брызнули вверх остатки вина.

Легионеры переглянулись. Впрочем, не все. Квинт уже заснул за столом и сладко посапывал, по-детски положив ладонь под щеку.

— Из Рима пишут: Нерва болеет и долго не протянет, — продолжал Адриан. — Речь идет, скорее всего, о нескольких месяцах. Траян станет императором — тут уже никаких сомнений нет.

— Касперий Элиан не устроит какую-нибудь гадость? — спросил Приск.

— Не устроит. Префект претория мертв. Траян вызвал его к себе посовещаться по важным вопросам, совещаться не стал, тут же казнил — чтобы ни у кого не появилось больше желания навязывать свою волю принцепсу.

— И что теперь? — кажется, это Молчун подал голос.

— Я вас ненадолго покину. Но через год, максимум через два, вернусь. Начнется подготовка к большой войне.

Тиресий молча кивнул, подтверждая прогноз военного трибуна. И прежде легионеры говорили о войне с Децебалом, но никогда так уверенно, как Адриан.

— Вот видите, наш предсказатель со мной согласен! — рассмеялся Адриан.

— Разве с Децебалом нельзя договориться? — спросил Приск.

— А кто-то хочет договариваться? Казна пуста, долгов по налогам — сотни миллионов. Траян, придя к власти, вновь должен раздать войскам донативы. То есть взять еще несколько сотен миллионов у банкиров. А чем расплачиваться? Значит — война. Большая война с большой добычей. Есть два места, где можно добыть эти денежки. Парфия и Дакия. Да, Траян может пойти на Восток, но это будет ошибкой. Мы там увязнем, как увязает в песке пустыни горожанин, что решил поохотиться на львов. А вот Дакию мы можем раздербанить…

— Что? — переспросил Кука.

— Сожрать. Как говаривал Катон Старший: «Карфаген должен быть разрушен!»

— Ты — философ, и ты любишь войну? — с вызовом спросил Приск.

— Нет, не люблю. В отличие от Траяна. Но ты слышал, что болтал Мурена. Золота у Децебала столько, сколько чеканит Рим за двадцать или тридцать лет. Понимаете, о чем я? Тиресий напророчил мне двадцать лет ожидания и двадцать лет принципата. Значит, этих денежек хватит и мне, и Траяну. Сам-то я не особенно рвусь наверх. Пока. Пусть Траян воюет — он это умеет делать лучше всех… — Военный трибун обвел гостей долгим взглядом. Глаза его налились кровью, на лбу выступили капли пота. — А-а-а… вы же сейчас думаете, чего этот парень так разоткровенничался? — Адриан прищурился. — Да все очень просто, милые мои… Мы с вами вроде как заговорщики. И заговор наш будет длиться двадцать лет. Я — ваш патрон, вы — мои клиенты. Двадцать лет каждый из вас будет служить мне, пока не исполнится предсказание. А я буду следить, чтобы вы служили мне хорошо.

Зенон обошел всех легионеров и поставил перед каждым корзиночку с угощением, которую можно было взять с собой.

— Так мы не поедем с тобой? — спросил Квинт, просыпаясь.

* * *

Когда легионеры вернулись в казарму и вынули из корзинок куски курицы, завернутые в льняные салфетки, на дне у каждого нашелся кошелек с золотыми монетами. Всем досталось поровну — по десять золотых, то есть по тысяче сестерциев.

— Надеюсь, они не поддельные! — засмеялся Приск.

И осекся.

В казарму вошел Зенон и поставил перед Приском деревянный ящик.

— Лично тебе от Адриана, — сообщил вольноотпущенник и удалился.

Приск открыл ящик. Внутри стояли, плотно прижавшись друг другу, глиняные горшочки с разноцветными порошками.

Краски Адриана!

* * *

На другой день рано утром Адриан и его слуги тронулись в путь. Военный трибун ехал в первой повозке, устланной волчьими шкурами. Проезжая мимо восьмерки из пятьдесят девятой центурии, он выглянул, окинул молодняк внимательным взглядом.