Легионер. Век Траяна - Александр Старшинов

— Думаешь, какое это имеет к тебе отношение? — озвучил незаданный вопрос Валенс. — Я отписал четверть — максимум, что возможно, Корнелии; денщику своему завещал свободу и немного денег, еще друзьям — около половины всего, с условием, чтобы они мне стелу надгробную из мрамора заказали, а не из песчаника. И тебе тоже четверть.

Приск опешил от такого признания.

— Взамен ты должен дать мне слово: если я погибну, а все мы можем погибнуть в любой миг, ты не позволишь Ноннию жениться на Кориолле. Умрешь, но не позволишь. Не хочу, чтобы девчонка несчастной сделалась.

— Неужели отец может выдать ее за этого мерзавца?

— Корнелий — замечательный человек. Но у него голова начинает идти кругом, как только он видит лорику центуриона и нарядный поперечный гребень на шлеме. Бывший солдат, сам понимаешь, центурион для него господин и бог. Ему плевать, что под лорикой, какое сердце, и что под шлемом — какой ум. Так что, даешь слово?

— Даю! — с жаром воскликнул Приск.

Валенс расхохотался:

— Будь ты военным трибуном, ни за что бы не показал тебе девчонку. Но двадцать пять лет ни одна красотка не станет ждать жениха.

Глава II

Примавера

Весна 851 года от основания Рима [114]

Эск

В мае Валенс отпустил Приска на шесть дней в усадьбу Корнелия — расписывать стены во флигеле. Ветеран встретил легионера как старого друга, тут же привел в пристройку. У входа еще осенью посадили кусты сирени, теперь они цвели как сумасшедшие, одуряющий аромат проникал в окна комнаты.

— Вот, гляди, все четыре стены твои, — объявил Корнелий. — Кто нужен в помощники, говори. Прим будет штукатурить, а Далас подносить краски и воду.

Приск поставил ящик с красками и кистями на пол.

Стены уже были покрыты первым слоем штукатурки. Теперь нужно было наложить последний накрывочный слой в палец толщиной. Прим, один из рабов хозяина, знакомый с техникой фрески, смочил несколько раз оштукатуренные стены.

Для большой фрески пригодна была лишь стена, граничащая с соседней комнатой с дверью в самом углу. Остальные стены с большими окнами и дверью стоило украсить небольшими росписями с цветами. Большая комната в пристройке задумывалась гостиной, но в ней можно было и позавтракать, а соседняя комнатка с одним-единственным окошком в короткой стене, несомненно, должна была стать спальней.

«Это же флигель для Валенса. Пока зять не обзаведется хозяйством, будет жить здесь!» — дошло до Приска, и желание расписывать стены вдруг пропало.

— А что ты будешь рисовать? — услышал он вдруг голос Кориоллы. Гай вздрогнул всем телом. Щеки запылали.

— Э, глянь, он тебя, будто дака, испугался! — засмеялся хозяин.

— Отец! — возмутилась Кориолла.

— Сад буду рисовать… весенний сад… сирень цветущую… — сбиваясь, заговорил Гай.

«И еще девушку, что собирает цветы… она идет, а вокруг нее цветы, цветы…»

Он вдруг подумал, что непременно нарисует девушку со спины, вокруг тела колышется легкая ткань, волосы собраны в простой узел, голова повернута, и зритель видит лишь нежную, согретую румянцем щеку. Каждый может представить любимое лицо…

Или грезить, что за дивная красота от него скрыта.

— Можно мне посмотреть, как ты будешь рисовать? — не унималась Кориолла.

— Конечно, — спешно кивнул Приск.

— Вот же надоеда! — Хозяин изобразил на лице суровость, но губы невольно улыбнулись. — Иди принеси гостю сыра да кусок ветчины, хлеба, вина. Чтобы он тут у нас не голодал.

Девушка мгновенно исчезла.

— Ты, если что, не стесняйся, гони ее на кухню, мне Валенс не простит, если ты у нас отощаешь, — неуклюже пошутил Корнелий.

— А если растолстею?

— Об этом не переживай. Тут у меня одна козочка есть для тебя, вмиг все, что наел, сбросишь.

— Что? — Приск опешил, ему показалось на миг, что хозяин говорит о дочери.

— Девчонку купил по дешевке, два года назад. Тарсой зовут. Уродина была жуткая. А теперь красотулечка, пальчики оближешь. Прислать вечером?

— Нет, не надо… — замотал головой Приск.

— Странный ты, от даровой девки отказываешься, — покачал головой Корнелий. — Если передумаешь, скажи. Я Тарсу рабам не подкладываю. Ну ладно, не буду мешать.

В дверях на отца налетела Кориолла и едва не выронила корзинку с едой.

— Ишь какая скорость. Тебя гонцом надо посылать в легион! — хмыкнул ветеран.

Девушка ничего не ответила, принялась раскладывать еду на металлическом складном столике, какие с собой берут в поход трибуны и легаты.

«Надо же! Она мне серебряный бокал принесла!» — изумился Приск, отхлебывая легкое местное вино, к тому же сильно разбавленное.

— Поешь со мной? — предложил Приск.

Девушка уселась на скамью, отломила кусочек сыра.

— Я хочу тебя нарисовать, — признался Приск. — Только…

Он посмотрел на простую тунику из некрашеной шерсти, в которой Кориолла ходила по дому.

— Только нужно другое платье.

— Какое?

— Хорошо бы оранжевая стола… У тебя нет ничего такого?

— У мамы есть. Я сейчас переоденусь. Мигом!

Прим тем временем уже начал наносить грунт. Гай велел подготовить только центральную часть, справедливо рассчитав, что не успеет расписать по мокрой штукатурке всю стену. Узор по краям и декоративные колонны он нарисует позже. Колонны вообще лучше делать восковыми красками. Пока Кориолла бегала за одеждой, Приск приготовил две обклеенные пергаментом доски, смешал на кусочке мрамора порошки с водой — ровно столько, сколько понадобится для эскиза.

Полузакрыв глаза, Гай смотрел на стену, которую затирал обрезком доски Прим, и уже видел идущую по лугу фигуру. То ли это юная девица, собирающая цветы, то ли Прозерпина, их разбрасывающая.

«Она вернулась из царства мертвых, бежала из мрачного Аида, и вот, радуется свету, жизни…»

Кориолла вбежала в пристройку, преображенная. Поверх серой туники — оранжевая стола и легкий воздушный шарф… Охапку цветов она тоже догадалась прихватить — жаль, нет волшебной силы, чтобы одним движением перенести на стену ее фигуру на фоне цветущего луга.

Уголь тут же заскользил по поверхности пергамента. Голова и шея получились сразу, но фигура почему-то уродливо переломилась в талии. Приск отчетливо видел только ноги девушки и ее повернутую в нужном наклоне голову и шею. Все остальное тело было скрыто складками столы, и он никак не мог разобрать, как именно повернуто тело. Наверное, он замахнулся на слишком сложное движение, заставил Кориоллу идти в одну сторону, а смотреть в другую, вся фигура закручивалась по спирали, играли складки, и ощущение движения было несомненным. Но этот уродливый изгиб… что с ним делать, Гай не представлял! Ах, если бы тогда в Афинах его принял в свою мастерскую грек. Но художник сказал: «Италийцев я не беру в ученики». «Почему?» — опешил Гай. «У меня такой принцип. Не беру, и все. Воюйте, римляне, разрушайте Карфаген, грабьте Афины. А я буду писать фрески».