Убийца наваждений - Антон Орлов

За незаконное проникновение в чужое жилище Темре грозил штраф – и это в лучшем случае, если будет доказано, что он забрался туда не с целью грабежа или насилия над обитателями. Хозяевам, впрочем, тоже грозил штраф за то, что до сих пор ничего не предприняли для избавления от напасти. Один из типичных для Венги юридических казусов: воплотившийся морок должен быть уничтожен скорейшим образом, но это должно свершиться в согласии с законом, иначе того, кто попадется на неодобряемом, притянут к ответу.

Дом был записан на госпожу Аргайфо, однако с нее станется от всего отпереться, лишь бы сынок не закатил истерику и не начал царапать себе вены тупой бритвой. Имея это в виду, Темре предложил компромисс: в случае чего он ее не выдаст, но штраф за него заплатит она сверх гонорара. На том и поладили.

Под шелестящий аккомпанемент дождя Темре вставил ключ в замочную скважину. Зарядивший с самой рани дождик – это ему на руку: и на улице пусто, и длинный плащ с низко надвинутым капюшоном ни у кого не вызовет подозрений – ясно же, человек оделся по погоде. Неприятностей ну совсем не хотелось.

Подумалось о хорошем: сегодня ближе к вечеру надо будет зайти в Управление Градоохраны и получить вознаграждение за победу над рыбиной. Да и госпожа Аргайфо уже раскошелилась на задаток, дело за тем, чтоб его отработать.

Ключ заклинило – ни туда ни сюда. Не могла хозяйка смазать замок перед тем, как звать специалиста…

– Господин убийца!

Он медленно обернулся. Дернуться, словно это тебя окликнули, означало с головой себя выдать, но проигнорировать такую реплику тоже будет ошибкой.

– Наконец-то вы пришли!

Богато одетая женщина с простецким, но волевым лицом стояла по ту сторону решетки, отделявшей крохотный дворик перед домом от другого такого же.

– Простите, вы меня за кого-то приняли?

– Тьфу ты, я-то подумала, что вы убийца наваждений! Давно пора, а то этот бездельник развел у себя морочанов, жить рядом страшно, того и гляди к нам через забор полезут… И мамаша его покрывает. Строят из себя аристократов, а она, говорят, бывшая певичка и чья-то была любовница, а он, говорят, из этих, которые крейму в ноздри вмазывают и потом сами не помнят, что вытворяют. Взялся за ум, когда у него невеста появилась, где-то сманил девчонку совсем молоденькую, такую хорошую, так он, засранец, ее обижал, и она здесь пожила, а потом от него ушла. Ох, как он переживал, и тогда морочанов тутоньки завелось, как тараканов на загаженной кухне. Значит, вы не убийца?

– Нет, я новый уборщик господ Аргайфо.

– Господ, как же!.. – с досадой фыркнула тетка. – Я-то понадеялась…

Она явно была из нуворишей, по манерам вчерашняя рыночная торговка, и лицо обветренное, загрубелое, зато ее холла сверкала золотым шитьем и бисером, а черный зонтик был расписан алыми розами – дорогое удовольствие. Когда она, топая по лужам, направилась к своему крыльцу, Темре спохватился, что допустил оплошность: услышав о морочанах, надо было испугаться. Настоящий уборщик испугался бы, принялся бы расспрашивать, а то и сбежал бы… Но соседки можно не опасаться, даже если та чуть позже сделает правильные выводы: ясно, что она на его стороне и полицию звать не станет.

Замок наконец-то щелкнул. Из прихожей тянуло спертым воздухом, яблочной гнилью и подозрительной сладковатой дрянью – что-то из тех полуразрешенных курительных снадобий, которые действуют послабее, чем крейма, но тоже вызывают сны наяву. Если прислуга в этом доме большую часть времени поневоле пребывала под кайфом, нечего удивляться живописной неряшливости обстановки. То ли еще творится в комнатах…

Заперев за собой дверь, Темре откинул капюшон и первым делом надел маску: помимо всего прочего, она защищала своего обладателя от ядов и дурмана.

После этого он сбросил плащ, повесил на торчащую из стенной панели бронзовую руку со скрюченными пальцами. Таких вешалок в прихожей было несколько. На одной из них в темной от патины ладони лежало побуревшее надкушенное яблоко в бирюзовых пятнах плесени, на других висела одежда, принадлежавшая, видимо, Нолгану. Петельки цеплялись за воздетые к потолку пальцы, длинный шарф, переброшенный через бронзовое предплечье с рельефно вздутыми венами, касался концами пола. Женский шарф. Должно быть, его забыла сбежавшая подруга Нолгана.

Большое зеркало выглядело так, словно с ним регулярно играли в «здравствуй, ладошка». Отражение полутемной прихожей из-за множества жирных отпечатков казалось затуманенным.

В углу стояла элегантная корзина, вместе с загнутыми ручками зонтиков оттуда торчало три засохших цветка на длинных стеблях – пышные головки, масса узких изжелта-белых лепестков. Кто их знает, как они называются, но Соймела тоже такие любит.

Эпатажно-изысканные вешалки, сгнившее яблоко, захватанное зеркало, цветы – все это выглядело странновато, но было настоящим, однако Темре не мог бы сказать, что в прихожей чисто. Что-то есть. И не выяснив, что это, не стоит двигаться дальше.

Лампа матово-белого стекла в виде раковины тоже настоящая.

Укрытый полумраком шкафчик-этажерка с обувью в ячейках. Здесь?.. Похоже, да.

Темре потянул за шнур выключателя и принялся осматривать содержимое озаренной желтым светом этажерки. Вот оно. В третьей слева ячейке второго ряда стояли две отрезанные человеческие ступни, задвинутые вглубь, из-за чего убийца поначалу не заметил слабого мутноватого ореола, выдающего их истинную природу.

Небольшие, изящные, белые, с покрытыми темно-красным лаком ноготками. Они не шевелились и вроде бы не выглядели опасными, но от морока в любой момент можно ждать подвоха. Две нематериальные серебристые иглы из перстня – и от наваждения следа не осталось. Пустая ячейка, если не считать слоя пыли.

Больше в этом помещении ничего подозрительного не было, но теперь следовало обождать, пока перстень не восстановит заряд.

С Нолганом Аргайфо Темре познакомился прошлым летом. У Соймелы, где же еще. После развода его бывшая жена, словно отпущенная на волю русалка, вернулась в свою стихию – да Сой и не рвала с ней связей. В пору их брака Темре то и дело заставал у себя дома компанию богемных личностей разной степени одаренности и непризнанности. Люди сменяли друг друга, атмосфера была одна та же: хмельное возбуждение, позерские споры об искусстве, жалобы на «тупое животное по имени чернь». Иногда – словно цветные осколки витражей в куче хлама – привлекало внимание чье-нибудь высказывание, стихотворение или музыкальный этюд, которые стоили того, чтобы терпеливо выносить эту суету.

Гронсийская родня Темре, если пересекалась с представителями богемы, впадала в ступор – любо-дорого посмотреть. Потом ему начинали пенять: женился на венгоске и обычаи своего народа позабыл, жену в строгости не держишь, где ж это видано, чтоб она, едва муж за порог, чужих дармоедов обедами угощала, да лучше б она у тебя бродячих кошек прикармливала – и дело богоугодное, и не такие расходы… Темре выслушивал упреки с непроницаемой миной, хотя в глубине души был не то чтобы совсем не согласен с негодующими родственниками.

Расстались они с Сой без скандалов и окончательно рвать отношения не стали. Время от времени он навещал бывшую жену уже как любовницу, вынуждая ее нынешних поклонников беситься от ревности: своего рода реванш.

Нолган в число последних не входил, хотя нередко появлялся в ее квартире. Одаренный юноша, сочиняющий рамгу, которую «чернь никогда не поймет и с радостными звериными криками затопчет», по его же собственному выражению.

Минувшей зимой он влюбился. Девочка из провинции, из хорошей, но небогатой семьи, в мечтах об актерской карьере удравшая в столицу. Беленькая, светловолосая, изящная – истинная венгоска. Темре был в курсе их перипетий, так как Роани после размолвок с Нолганом приходила к Сой, больше ей некуда было пойти. Та кидалась к телефону и звала на помощь бывшего мужа, поскольку оскорбленный кавалер грозился «убить эту маленькую дрянь».

Темре, раз уж его втравили в качестве защитника, побеседовал и с Нолганом, и с Роани. Парень на первый взгляд казался благовоспитанным и разумным, утверждал, что госпожа Соймела преувеличивает, никому он не угрожал, просто разговаривал слишком эмоционально, так как сильно переживает, а Роани совсем еще ребенок и чересчур взбалмошно на все реагирует. Он ее очень любит, жизни без нее не представляет. Девчонка выглядела не то чтобы запуганной, но подавленной и потерянной. Говорила, что тоже его любит и расставаться с ним не хочет, но вместе им плохо. Выстраивать рассуждения она умела не так хорошо, как Нолган, путалась в словах и толком объяснить ничего не могла, зато ее глазища запали Темре в душу: большие, печальные, замученные, что в них отражается – поди разбери.

Он организовал Роани встречу с Котярой. Тот битый час с ней просидел, увещевал и уговаривал, но дальше беседы дело не пошло, лечь в постель с монахом девчонка не захотела.