Акимуды - Виктор Ерофеев

– Ай! – махнула она рукой.

– Как вы пережили Сталина?

Они переглянулись и ничего не сказали.

Но самым любопытным персонажем оказался мертвый мальчик семнадцати лет. Как-то на кухне он заявил мне, что не может примириться с тем, что я – живой, а он – мертвый. В нем проступали черты народного мстителя. Судя по разговору, он был недавний мертвец, любитель спорта, оружия, шоколадного мороженого, манифестов. Этих я никогда не понимал. Он сказал, что не успокоится, пока меня не уничтожит. Я стал на ночь запираться. Однако раз под утро я проснулся от того, что почувствовал удушливый запах. Я открыл глаза. Мертвый мальчик стоял передо мной с тесаком. Я дико закричал.

– Тише, – сказал мертвый мальчик и поднял тесак. – Отвечай: ты любишь мертвых?

Я молчал.

Мертвый мальчик приблизил ко мне острие кухонного ножа:

– Отвечай!

– Я всегда сочувствовал мертвым, – пробормотал я, обливаясь потом.

– Мне не нужно твое сочувствие.

– Тебя убили? Кто?

Он с ненавистью посмотрел на меня:

– Ты!

– Я тебя не убивал!

– Ты – изнеженная, деликатная сволочь. Что ты знаешь о смерти? Боишься ее! Подонок!

– Ты псих. Я тебя не растлевал. Ты чего? Ты ничего не понял…

Мертвый мальчик всадил нож со всего размаха в пол.

006.0

Наконец я не выдержал, пошел в посольство Акимуд. У меня до войны были личные связи с самим послом. Никто не знал наверняка, как его на самом деле зовут. На этот счет ходили разные слухи. Он сам именовал себя, скорее всего не без иронии, русским именем: Николаем Ивановичем Поповым, но за глаза его в Москве еще тогда называли просто Акимудом. Первоначально его посольство находилось в особняке неподалеку от моего дома на Плющихе, но теперь оно разрослось и занимало весь район с центром в высотном здании бывшего МИДа. В моем телефоне был записан его мобильный, но, поскольку мобильную связь отрубили, я решил попробовать напрямую обратиться в приемную.

Выйдя на улицу, я обнаружил знакомые по прежним временам угрюмые очереди перед магазинами. Люди простаивали в них часами, чтобы отовариться самым необходимым, но очередь не роптала, скорее наоборот: горожане считали, что так оно и должно быть, а промежуточное довоенное изобилие рассматривалось как исторический вывих. Машин было мало. Бензин отпускали по талонам.

МИД был окружен тройным мертвецким кордоном, оснащенным бронетехникой. Пробиться сквозь него живому человеку было невозможно. Из здания с сохранившимся словно в насмешку огромным гербом Советского Союза на фасаде поспешно выходили акимудские чиновники, куда-то ехали на машинах с мигалками. Дошло до того, что люди прямо на улице кончали жизнь самоубийством, чтобы, умерев, примкнуть к мертвецам. Я целую неделю простоял на подступах к зданию, пока меня не окликнул какой-то мертвяк.

– О вас тут справлялись, – загадочно сказал этот вертлявый труп на побегушках.

С его помощью я проник в здание, где в стародавние времена работал мой отец в Первом Европейском отделе, между своими зарубежными командировками, а в Архивном управлении многие годы трудилась мама. В этом культовом для моей семьи здании, где министр рассматривался как сам господь бог, мне выписали одноразовый пропуск, и я, пройдя сквозь придирчивую охрану с песьими головами в тяжелые парадные двери, словно в другой мир, оказался тут в одиночестве, в толпе суетливых мертвецов. Мой провожающий поднялся со мной на начальственный этаж. Там меня проводили в приемную, набитую тем же самым мертвым народом. Но я увидел бывшую секретаршу посла, Наташу, которая работала в посольстве до недавней войны. Она была живой.

– Николай Иванович вас разыскивал, – сказала она тихим, теплым голосом. – Подождите!

Я стоял и рассматривал рыбок в аквариуме. Чем выше начальник, тем больше у него в приемной в аквариуме рыбок. Я вспомнил, каким странным способом Николай Иванович прилетел в Москву. Ко мне подошел Виноградов, бывший министр иностранных дел, тоже живой человек, прежний хозяин этого кабинета, с которым я как-то раз летал в Польшу на его самолете.

– Мы не умели ценить то, что у нас было, – промолвил он.

– А как реагирует Запад на все это?

Виноградов ответил мне своей затверженной, лошадино-обезьяньей улыбкой:

– Ни во что не верят и не хотят вмешиваться. Делают вид, что этого нет. Удачи!

Минут через тридцать Наташа предложила мне войти в кабинет. Акимуд сидел за столом в кресле и что-то писал от руки. Он был, как обычно, в синем костюме и белой рубашке без галстука. Возле него стоял женственного вида Иван Поспелов, по кличке Верный Иван, с пробором, делящим голову пополам, его любимый помощник, главный по идеологии, с темноватым средневековым лицом.

– Значит, сократить мистику? – сладко спросил Иван. – Ну иди! – махнул ему Акимуд.

Иван искоса взглянул на меня, вежливо, но прохладно поклонился и вышел. Акимуд расплылся в улыбке и, медленно приподнявшись, протянул ко мне руки:

– Дорогой мой!

После захвата Москвы мертвецами, после всего того, что они сделали с нами, я не знал, как себя вести. Мы действительно были в довоенное время друзьями, но теперь все стало по-иному. Он это почувствовал.

– Ну что! – засмеялся Акимуд. – Тебе не надоели мои мертвецы?

– Как сказать… – уклончиво сказал я.

– Но это так по-русски! – вскричал Акимуд. – Все мечтали о воскрешении. А я вот взял и воскресил! – Он подошел ко мне, обнял и озабоченно спросил: – Чай или кофе?

– Чай с кофе…

Акимуд сделал вид, что не понял.

– Прости. Чай, – смутился я.

– Черный? Зеленый?

– Черный. С лимоном.

Наташа уже несла чай.

– Ну что, дружок, – сказал Акимуд. – Не все так плохо. Ты спросишь: почему такой террор? Откуда эти вилы и топоры? Я слышал, что ты уже стал строчить свои «несвоевременные мысли». Брось! Ты же не Горький – ты все понимаешь. С вами, русскими, иначе нельзя.

– Кому нужна мертвая Россия? – Я осторожно пожал плечами.

– Почему мертвая? Великая!

– А эти песьи головы – они кто?

– Как это песьи? У них гладкие собачьи мордашки… Они не допустили глобального истребления русских.

Скажи им спасибо!

– А как же свободная воля?

– Узнаю наши старые довоенные споры… К делу! Вот готовимся к Учредительному собранию. Партий много. Хочу провести честные выборы. Я подберу вам настоящего начальника! И потом: населения в России маловато, это тебе не Китай, надо укрепить Россию мертвецами. Они пройдут переподготовку, освоят компьютеры, помогут стране.

– Компьютеры, кажется, не произвели на них должного впечатления…

Акимуд отмахнулся от этой темы:

– Слушай! Я хочу, чтобы ты мне помог. Как друг. Я хочу, чтобы ты возглавил связь между живыми и мертвыми. В качестве моего советника. Это важная задача. Надеюсь, не откажешься?

Я задумался.

– Ты хочешь, чтобы я решал имущественные споры?

– Я хочу, чтобы ты стал идеологом примирения. Что ты имеешь против мертвецов?

– Они отжили свое.

– Не скажи! Идут интересные процессы, – объяснил мне Акимуд. – Ну, например, смешанные браки. Вот в Москве первый случай. Мертвый женился на живой девушке. Он – предприниматель. Ну, бывший купец! Она – актриса. Здорово? Меня позвали. Гуляли всю ночь! Я даже от радости блевал с утра…

Зазвонил телефон. Акимуд взял трубку.

– Да, – сказал он. – В Дагестан пошлите дополнительно мертвецов. Горячие головы!.. Не хочу отдавать Кавказ, – объяснил он мне, повесив трубку. – Но там, видишь ли, воскресшие мертвецы оказались в большинстве своем сепаратистами. Приходится исправлять положение. Некоторые говорят, что я напрасно открыл прошлое. Но у вас в прошлом не только тираны!

– Тираны у нас считаются лучшими сынами Родины! – не выдержал я.

Акимуд серьезно посмотрел на меня:

– Мертвых не обманешь! Они стали жертвами русских тиранов. Они не будут голосовать за них.

– А если будут? – спросил я.

– Вы сами себе не доверяете! – рассердился Акимуд.

– Николай Иванович, – сказал я, – вы по-прежнему умеете делать чудеса. Судя по штурму Москвы, вы умеете делать великие чудеса. Я вам предлагаю сотворить Россию в одном лице и поговорить с ней.

– То есть как? – озадачился Акимуд.

– Очень просто. Вы наполняете Россию всеми смыслами, которые в ней есть, и она вам вещает, что она хочет.

А выборы – это так… махинация.

– Ах, вот как! Махинация! Это мне говорит либерал!

– Разве русский писатель может быть либералом?

– У меня есть такая Россия. Ее не надо сотворять. Ее зовут Лизавета.

Я открыл рот.

– Она моя жена! – добавил Акимуд.

– Как? Вы на ней женились?

– Это тебя удивляет?

– Простите, но еще совсем недавно она не верила в то, что вы существуете. Вы помните эту сцену? Она кричала на меня на даче, что вы – моя злостная выдумка, заморочная галлюцинация…

Акимуд рассмеялся:

– Было дело! Тут-то мне и захотелось ей доказать, что я существую, еще как существую! И вот мы женились. Когда? Уже после войны… А как наша Венера Мытищинская?