Неповторимое. Книга 2 - Валентин Варенников

— Верно, медлить нельзя! Иначе все эти влюбленные в своих начальников, а еще больше — в Париж, вообще разбегутся. Слушай, Кагал, — обратился Федор Иванович к капитану, — твои подчиненные вообще имеют представление о Военной присяге или у вас, связистов, все построено только на любви?

Капитан Кагал молчал, стойко перенося иронию своего начальника. Когда же разговор приобрел деловой характер, выяснилось, что эти «туристы» во время нашей службы на демаркационной линии дежурили на узле связи, который располагался на южной окраине Хиршберга. Следовательно, наиболее вероятно, что они в районе этого города и могли по мосту или вброд (река мелка) перебраться на другую сторону. Хотя нельзя отбрасывать и другие варианты.

Договорились, что Федор Иванович сам пойдет к командиру полка и доложит обстановку. Минут через пятнадцать он вернулся расстроенный, бросил блокнот на стол и в сердцах выругался. Затем сказал:

— Конечно, командир полка прав. Мы даже накануне праздника не можем создать стабильную обстановку. Он решил, что нам надо немедленно ехать втроем: тебе, мне и замполиту Уткину.

Я начал возражать, что вместо меня мог бы поехать Кагал, он хорошо знает своих солдат.

— Ни черта он их не знает. Я сам их знаю как облупленных. А он пусть сидит и сторожит, чтобы остальные не разбежались от чрезмерной «любви». Сейчас Владимир Васильевич Уткин подойдет.

Затем начальник штаба полка отправил капитана Кагала в подчиненную ему роту связи «проводить день и ночь воспитательную работу, пока они не поймут, к чему их долг обязывает». Вскоре пришел Уткин и сразу предложил:

— Ну, что, поехали? Я уже знаю всю эту историю.

— Куда ехать?

— Как куда?! В Хиршберг. Предварительно надо узнать, чей там сейчас стоит полк, связаться с начальником штаба и все ему рассказать. Предупредить, что мы скоро подъедем.

На все эти перезвоны и справки потратили почти два часа. Выехать смогли только после обеда.

Отправились на двух машинах: со мной, на «фиате», — майор Каун, за нами, на «Оппель-Олимпии», — майор Уткин. Набрали побольше бензина и кое-что из продовольствия — на всякий случай. Во второй половине дня добрались до Хиршберга. Повстречались с командованием нашего полка, с которым до отъезда по телефону договорились о совместных действиях. Оказывается, они уже навели справки у американцев. Те ничего существенного не сообщили, но предупредили все свои посты. Одновременно якобы высказали пожелание встретиться с нами, чтобы получить информацию из первоисточника. Замполит Уткин сразу загорелся:

— А как это практически осуществить?

Командир полка, не задумываясь, ответил:

— Надо приехать в Хоф. Это около семи — десяти километров от границы. Там располагается штаб полка и штаб батальона, который непосредственно несет службу против Хиршберга, где как раз и есть мост через Заале. Я уже у них там бывал несколько раз. И они ко мне приезжали.

Едва командир полка обмолвился, что уже бывал у американцев, как Владимир Васильевич Уткин решительно встал и объявил:

— Друзья, нечего мешкать, надо немедленно отправиться в Хоф. Надеюсь, что командир полка туда нас проведет.

Тот с удовольствием согласился. Но мы с Кауном заупрямились и даже выразили свое неудовольствие:

— Владимир Васильевич, ну что ты всегда решаешь за всех? — возмутился Федор Иванович. — Я думаю, что можно было бы ограничиться договоренностью с командиром полка: в случае обнаружения наших солдат по ту или другую сторону провести их задержание и сообщить нам.

Я, естественно, поддержал Федора Ивановича, тем более что меня совершенно не радовала поездка без санкции на американскую сторону, хотя мы с американцами и были союзниками и друзьями. Однако все дело испортил командир полка.

— Конечно, я приму все меры к тому, чтобы на моем участке да и на участках моих соседей, которых я уже предупредил, нарушители не могли просочиться, — сказал он. — Но ведь это ваши солдаты, и если открывается дополнительная возможность для их отыскания, то, на мой взгляд, ее, конечно, надо использовать. Одно дело — я буду говорить американцам, что надо отыскать их, а другое дело вы — непосредственные начальники этого солдата.

Уткин улыбался. Приобретя в свои союзники командира полка, больше нас уговаривать он даже и не пытался — мол, все ясно, надо ехать. Федор Иванович вопросительно посмотрел на меня.

— Если ехать, — начал я, — то надо сразу условиться, что «гостить» там не будем. Попросим командование американской части о повышении контроля с целью задержания нарушителей и сразу отправимся обратно.

Все согласились.

Сборы были недолгими. Командир полка позвонил в нашем присутствии начальнику штаба дивизии и сразу получил разрешение на выезд в Хоф, что у всех нас вызвало нескрываемое удивление. Он отдал также некоторые распоряжения, не касающиеся нашего дела, приказал адъютанту готовить машину и, расстелив карту на столе, решил немножко пофилософствовать — видимо, в основном для того, чтобы произвести впечатление:

— Судя по тому, что ваши солдаты здесь служили, им должно быть известно все: и место, где можно перейти вброд или переехать через реку на мелководье, и условия выхода на берег на той стороне, и режим службы и охраны границы нашими войсками, и возможность проникновения в глубину американской зоны и т. д. Все это они прекрасно могут уточнить у местных жителей — немцев, с которыми наверняка у них в свое время были завязаны самые короткие отношения. А если учесть, как вы сказали, что солдаты намерены поехать в Париж, то отсюда самый короткий путь: от Хофа на Франкфурт-на-Майне и далее — Париж.

Уткин не выдержал:

— Уже наступают сумерки, может, отправимся?

Никто не возражал. Колонна состояла из трех машин. Первым ехал командир полка с адъютантом и переводчиком, на второй — я с Кауном, на третьей — Уткин. У командира полка был «додж» три четверти — очень удобный для военных целей американский автомобиль, который мы получали по ленд-лизу, как и «студебекеры». Их мы использовали в основном в противотанковой артиллерии, поскольку у них мощный двигатель. Имея небольшие габариты, машина вместе с противотанковым орудием на прицепе быстро передвигается по бездорожью. К тому же она без тента, и поэтому не является хорошей целью для артиллерии и танков, особенно во встречном бою.

Мы двинулись в путь. На границе никаких препятствий не встретили. Километрах в трех от границы на дороге стоял контрольно-пропускной пункт. Путь перекрывал шлагбаум. Рядом стояла табличка, где на английском и немецком языках было написано: «Стой! Предъяви документы». Мы остановились. «Додж» посигналил. Из будки, не торопясь, вышел сержант американской армии без головного убора, расстегнутый, в зубах сигарета. Медленно обошел «додж», заглядывая внутрь, вернулся к водителю и, не обращая внимания на сидящих в машине офицеров, затеял с ним разговор. Переводчик-лейтенант показал на полковника — очевидно, представил его старшим. Между ними начался диалог. Мы не могли слышать разговора, но, судя по позе сержанта, понимали, что этот невоспитанный тип корчит из себя «фараона». Не дослушав полковника, он так же лениво отправился обратно и скрылся в будке. Потянулись минуты томительного ожидания. Очевидно, сержант звонил своим начальникам и уточнял, что ему делать. Наконец Федор Иванович Каун не выдержал:

— Не союзник, а какой-то гестаповец! Разница только в том, что гестаповец всегда подтянутый и пунктуальный, а этот внешне и внутренне расхристанный.

Я молчал. Но тоже испытывал чувство досады оттого, что этот тип так небрежно ведет себя в присутствии советских офицеров. Это только порочит американскую армию. Тут же невольно прикинул, а могло ли произойти такое у нас в аналогичной ситуации? И при самом критическом отношении к нашему солдату, я не мог себя убедить, что он позволил бы себе такое, что мы сейчас увидели. Во-первых, наш, русский, человек весьма обязателен. А если ему довелось встретиться с союзником, с которым вместе воевал против общего врага, причем встретиться в подконтрольной для нашего солдата зоне, то он, несомненно, как минимум соблюдал бы такт. Во-вторых, присутствие старшего, тем более полковника, обязывает нашего воина вести себя с подобающим уважением. В-третьих, если наш солдат несет службу, то он, как правило, и один несет ее по всей форме. Конечно, нельзя давать стопроцентную гарантию, что все воины у нас вот такие воспитанные и дисциплинированные. Нет, конечно. Есть и «артисты», но хамов нет, это точно. А здесь налицо открытое хамство.

Время шло, а мы стояли. К нам подошел Уткин:

— Видно, наш полковник — размазня. Я пойду — прочищу мозги этим сопливым воякам.

— Никуда, Владимир Васильевич, тебе ходить не надо. Полковник здесь бывал уже не раз. Порядки ему известны, да и человек он не робкий, а даже наоборот. Подождем, — заключил Федор Иванович.