Неповторимое. Книга 2 - Валентин Варенников

— Куда, куда отправились?

— Во-сво-яси! Это значит вернулись к себе домой.

— Да, именно так. Они вернулись домой, а русские сами наводили порядок.

Чувствуя, что я и так уже перегнул и надо было смягчить обстановку — на такой встрече можно было бы обойти острые углы, — решил потихоньку закруглять:

— Ваш папаша хоть и вернулся домой целый и невредимый, но, как я понял, эта экспедиция не была для него бесплодна — он совершенствовал свой русский язык.

— Да, — посмеивался капитан, но уже без той прыти, как это было вначале, — и он привез много впечатлений.

— Так как, уважаемый союзник, мы будем дальше нести службу на «границе»? — спросил я его под конец.

— Доложу своим начальникам. Возможно, они согласятся, и мы отведем свои посты несколько глубже. Поставим их на основных дорогах, которые выводят к демаркационной линии.

— Вам виднее, какое решение следует принять. Мы ожидаем также, что вы посетите наш штаб в Гефеле. А сейчас хочу поблагодарить вас, капитан, и вашего коллегу за встречу, за угощение и пожелать вам всяческих успехов.

— Мы тоже рады были этой встрече и благодарны за любезность, которую вы проявили.

Расстались мы хорошо. Но меня одолевали разные думы, в том числе о снятии американских постов непосредственно с границы: хорошо это для нас или плохо? Пришел к выводу, что будет лучше, если их уберут. Во всяком случае, для наших солдат обстановка будет благоприятной. Расставшись с американскими офицерами, я совершенно не предполагал, что через несколько месяцев обстоятельства сведут нас вновь.

Вернувшись к себе, связался с командиром полка, а к этому времени командиром был уже назначен подполковник Дегтярев (подполковник Андреев как пришел к нам в дивизию незаметно, так незаметно и ушел, о чем никто не сожалел, а даже наоборот). Доложил по телефону об обстановке. Он потребовал, чтобы я приехал и сделал ему доклад лично. Условились, что я сделаю это утром на следующий день, так как уже вечерело. Что и было сделано. Мои оценки и решения командованием были утверждены.

Подполковник Дегтярев был прямой противоположностью Андрееву. И хотя на фронте не был или был, но непродолжительное время, его чисто человеческие и командирские качества были высоки. Мы его между собой называли «Старик», хотя ему было всего 42 года, но для нас это число в то время было астрономическим. Дело даже не в возрасте, главное — его внешний облик, особенно лицо с впалыми щеками и большими залысинами. Они-то и делали его старше своих лет. Но он был очень энергичный. Казалось, работал круглые сутки. Везде успевал, все знал, толково, по делу проводил совещания. Жестко контролировал исполнение отданных распоряжений. Очень переживал, если что-то не получалось. Одно время в дивизии (возможно, это было не только в нашей, но и в других) как прорвало: одно происшествие за другим, ежедневно или даже по два-три в день. И главным образом дорожные катастрофы. Офицеры всех рангов и некоторые солдаты понахватали мотоциклов, в основном брошенных немцами или купленных по бартеру (обмен шел на табачные изделия, сахар и масло), а навыков в езде практически не было, прокатиться же с «ветерком» норовил каждый. В итоге — или убивался, или калечился.

Обстановка была критическая. Простояв несколько месяцев на границе и сменившись, мы расположились по-батальонно вокруг Целленроды. Всесторонне обеспеченная полковая артиллерия с тремя батареями стояла в двух километрах от города в небольшом, барачного типа, городке, что было очень удобно. Но мотоциклы для полка были сущим бедствием. Командир полка отдал приказ — всем, кто имеет мотоциклы, сдать их на полковой склад и получить справки. Все знали, что при убытии из части каждый мог свой мотоцикл получить. Однако охотников сдавать мотоциклы было очень мало, поэтому командир полка лично, его замы, командиры батальонов буквально вылавливали нарушителей, и в этом случае мотоциклы конфисковывались и разбирались по частям. А число происшествий между тем не уменьшалось.

Однажды утром Дегтярев вызвал меня и мы с ним отправились к полковым артиллеристам — он решил проверить, как они живут. Был выходной, занятия не проводились. Мы ехали и мирно беседовали. Свернув с основной магистрали на дорожку, которая вела уже непосредственно в военный городок, мы заметили, что ворота, до которых оставалось еще метров 200–250, почему-то распахнулись, хотя никто не сообщал, что командир полка поехал именно сюда. Однако навстречу нам из военного городка выезжает на мотоцикле как ни в чем не бывало командир 57-мм батареи капитан Гутник. Командира полка взорвало:

— Вы посмотрите, ведь это же Гутник?! Каков подлец! Ведь только вчера разбилось два человека, об этом всем сообщили телефонограммой, еще раз, и это уже, наверное, в сотый раз, приказано категорически немедленно сдать мотоциклы и прекратить все поездки, покончить с этим несчастьем. А он?! Это же открытый вызов, прямое неповиновение и нарушение приказа!

В это время наша машина уже подкатила к контрольно-пропускному пункту и стала поперек дороги, чтобы нельзя было проехать. Гутник, издалека заметив машину командира полка, подрастерялся. Заглушив двигатель и опустив подножку, чтобы мотоцикл не падал, сам встал рядом, потупив голову. Командир полка вылетел из машины, подскочил к пожарному щиту, что был прибит к стене КПП, сорвал с него топор и помчался к Гутнику. В первый миг я подумал, что он сейчас Гутника зарубит. А тот, вконец обалдев, стал медленно поднимать руки вверх, будто сдавался в плен. Я тоже опешил и никак не соображу, что надо делать. А Дегтярев уже у «жертвы», которой оказался мотоцикл. Не обращая внимания на стоявшего рядом с поднятыми руками Гутника, он обрушил залп ударов по колесам. Мотоцикл упал. Топор, резко ударяясь по резине колеса, отскакивал, но тут же снова опускался на это же или на другое колесо, не причиняя никакого ущерба. Смотреть на все это было неприятно. Гутник, придя в себя, бубнил одно и то же:

— Не надо, не надо… Я же ехал сдавать мотоцикл.

Конечно, он врал. Если он решил это сделать, то мог выполнить приказ еще неделю назад. Командир полка, видя нулевой эффект от своих ударов по резине колес, начал крушить все остальное: двигатель, свечи, провода, фару, спицы и т. д. Обессилев, Дегтярев швырнул топор в кювет, молча сел в машину, развернулся и уехал обратно.

Мы долго смотрели ему вслед. Потом я наказал солдатам вырыть у обочины яму поглубже, закопать в ней остатки мотоцикла, забить осиновый кол и доложить, а сам вместе с Гутником отправился к нему в канцелярию.

— Как скверно получилось! — начал я неприятный разговор. — Ведь вы меня уверяли, что ни у кого мотоциклов нет, а сами лично изволите раскатывать?! Я же, надеясь на вашу честность, в свою очередь, тоже фактически втирал очки командиру полка. Почему вы так поступили?

— Да я же гнал мотоцикл сдавать на полковой склад… Обнаружил только сегодня утром и хотел отыскать хозяина, но никто не признается, — врал Гутник. — А вы с командиром полка, сразу не разобравшись…

— Ваши оправдания выглядят очень бледно, — сурово отчитывал я проштрафившегося Гутника. — Вы боевой командир, получив приказ, обязаны его выполнить точно и в срок. Ну, допустим, вдруг обнаружили мотоцикл. Могли немедленно доложить мне или в штаб полка? Вне всякого сомнения. Тем более вокруг этого вопроса максимально обострена обстановка. Я не хочу никаких объяснений. Ваша задача сейчас сесть и подробно в рапорте доложить командиру полка, как все произошло и что вы намерены делать. Чтобы через 15 минут рапорт был готов!

Гутник остался со своим заданием, а я отправился на конюшню. Там стоял мой Нептун. Дежурный доложил, что за время его дежурства происшествий не произошло, все в порядке и через час он будет раздавать корм. Дневальные делали уборку. Я поинтересовался, где стоят верховые кони. Один из солдат повел меня в торец помещения. Нептун меня сразу узнал, заволновался, стал двигаться, фыркать и бить копытами, поднял хвост трубой, глаза — навыкате. Я погладил его по шее, почесал за ухом. Он одобрительно замотал головой.

— Как часто выводите коня на прогулку? — спросил я дежурного.

— Да почти каждый день, — ответил он.

— Так каждый день или почти?

Дежурный мялся. Было видно, что или он не знает, или коня вообще не выводят.

— Я редко бываю в наряде по конюшне, точно доложить не могу.

Поскольку командир полка уехал, а мне все равно надо добираться до штаба, я приказал дежурному оседлать коня и подвести к канцелярии, а сам пошел к Гутнику. Тот уже стоял у крыльца:

— Плохо, конечно, получилось. Вот мой рапорт, но устно прошу передать командиру полка, что очень сожалею обо всем и что этого больше не повторится.

— Передам, — коротко бросил я и, распрощавшись, вскочил на коня и шагом отправился к выходу. Как только я оказался в седле, сразу почувствовал, что Нептун очень напряжен. Я погладил и похлопал его по шее, чтобы успокоился. Шея была влажная. Это меня насторожило. Потрогал грудь, бока — они тоже были слегка потными. Тут я понял, что что-то произошло. Иногда ретивые ездовые перед поездкой верхом «вливают» коню еще в стойке пять-семь хороших «битюгов» по крупу, бокам, брюху, чтобы он «не спал» под седлом, а играл, и ведут после этого к командиру. Мол, поездка будет что надо. Продолжая успокаивать взвинченного коня, я спустился с поросшей лесом горки, где располагался военный городок, проехал несколько сот метров по магистральной дороге, а перед въездом в населенный пункт решил спешиться и, держа крепко поводья, пройти всю Целленроду пешком. И хотя это было далековато, так как штаб полка находился на противоположной окраине, но ехать на взвинченном коне по большому населенному пункту было опасно. Однако Нептун разгадал мой замысел. Только я попытался было натянуть поводья, чтобы остановиться, он словно взбесился: закусив удила коренными зубами и поднявшись почти вертикально на дыбы, рванул с места в карьер и, делая гигантские скачки, понес меня по булыжной мостовой центральной улицы Целленроды. Мои самые решительные и самые тяжелые для коня попытки перевести его на рысь или хотя бы на нормальный галоп ни к чему не привели. Это был, как у нас в ту пору говорили, аллюр три креста…