Дети белой богини - Наталья Андреева

- Чего тут не понять? - разозлился он, - Это моя мечта! Дай сюда! - И вырвал рисунок из ее рук.

Мечтал он теперь только о сне. И рисовал сны. Те, которых не было. Долго гулял, пытаясь ус­тать настолько, чтобы вечером упасть замертво и провалиться в забытье. Падал, но не проваливал­ся. Но сдаваться не собирался. Когда-нибудь это должно было кончиться.

Бродя по улицам, Завьялов приглядывался к людям, заходил без особой нужды в магазины, кафе, на почту, в Сбербанк и впитывал все, как губка. Учился читать по губам, что говорят, но наряду с этим научился слышать не только слова, но и мысли. Оказывается, люди думали не то, что говорили, и движения губ их выдавали.

У человека, утратившего хотя бы наполовину одно из пяти чувств, взамен развивается интуи­ция. Тот, кто не может слышать или видеть, не­вольно пытается угадать. И временами он более близок к истине, чем тот, кто обладает слухом и зрением идеальным.

Во время одной из прогулок он увидел краси­вую машину. Такая была у Германа. Серебристая иномарка, формами напоминающая хищную рыбу со спойлером вместо хвоста. Попав на сушу, она не задыхалась, напротив, нахально грелась на сол­нце, подставляя дневному светилу гладкие бока, и ему до смерти захотелось разбить ее и выпот­рошить. Герману должно быть от этого больно.

Он прошел мимо, но мысль о машине не да­вала покоя. Хотел закурить, но вспомнил, что дал слово жене. Дома все ходил взад - вперед, нервни­чал. Собиравшаяся на дежурство Маша сказала взволнованно:

- Саша, да на тебе лица нет! Что случилось?

- Ничего. - Он скрипнул зубами.

- Нет, так дело не пойдет. Выпей лекарство, увидишь, тебе сразу станет лучше. Один раз. Ради меня.

- Ну хорошо, — согласился он и послушно проглотил две таблетки снотворного.

Маша ушла на работу успокоенная, уверен­ная в том, что ночью муж не будет страдать. Он, действительно, спал. Но спал беспокойно. А ут­ром первым делом взял папку с ватманом, достал чистый лист и начал рисовать.

На этот раз темнота подарила образ. Искоре­женная машина с разбитым лобовым стеклом жа­лобно смотрела на него выбитым оком правой передней фары. Огромная рыбина словно попа­ла в схватку с другой такой же хищницей и по­терпела сокрушительно поражение. Он ведь так этого хотел! Подумал вдруг - что будет, если Маша увидит рисунок. Его фантазии перешли границы дозволенного. Спустившись вниз, он отошел подальше от дома и, скомкав акварель, выбросил ее в мусорный контейнер. Вздохнул с облегчением - ну, вот и все. И запретил себе об этом думать.

Но однажды, совершая свою обычную прогул­ку, решил вдруг, что напрасно избегает той ули­цы, на которой видел серебристую иномарку. Боль прошла, насолить Герману уже не хотелось. Он теперь то любил его, то ненавидел. Был день, ког­да восхищался ловкостью друга, был день, когда готов был того убить.

Сегодня ярко светило солнце, сентябрь под­ходил к концу, и все понимали, что после вспыш­ки тепла наступят долгие сумерки осенних холо­дов. Все спешили насладиться хорошей погодой, пока не зарядили дожди. Он шел по улице и улы­бался. Ненависть - это сумерки, а солнечный свет рождает любовь. Круглый год в городе N гуляли ветра, невольно вызывая в людях тревогу, сегод­ня же было безветренно и тихо. Совсем как в ту ночь, когда стояли на крыльце с Германом.

И тут он увидел машину. Ту самую машину, которая недавно сияла и радовала глаз. Теперь машина была разбита. На лобовом стекле — дыра, от которой паутиной расходились трещины, фары выбиты. Точь-в-точь, как на его рисунке. Он за­мер, не в силах отвести взгляд. Объяснение было только одно: кто-то нашел его рисунок. И вопло­тил жестокие фантазии в реальность.

Сидевшие на лавочке женщины вдруг оборва­ли беседу. Догадался, что из-за него. Пришлось подойти поздороваться.

- Ничего, если я посижу здесь и покурю? -спросил, доставая из кармана пачку «ЛМ», куп­ленную тайком от жены.

- Чего ж, сидите, - переглянулись они.

Его, родившегося и выросшего на Фабрике, здесь знали все. Представляться было не надо. Женщины заговорили о здоровье, потом переки­нулись на местную милицию. Он понял, что в этом подъезде живет любовница сотрудника ГАИ. Одного из больших начальников. И что по ночам тот оставлял машину у дома, нисколько не опаса­ясь. Ведь все в городе знали, чья это машина. По­куситься на нее мог разве что сумасшедший.

- Той ночью-то как сигнализация завоет! -пожаловалась одна из женщин. - В трусах из дома выскочил! Сама видала. Да куда там! Пока с пя­того этажа спустился, тот-то уже убежал.

- Быстро он ее, - счастливым голосом сказа­ла ее собеседница.

- Ломом раздолбал. За пять минут. Ломик-то здесь же и валялся.

- Ругался, небось, начальник?

- У-у-у! Матерился, страсть! А Верка-то как рыдала! Она ведь его сколь времени заманивала! С женой хотела развести. Почитай с неделю уж у ней ночевал. Но теперь - все. Как отрезало. По бабе бы так не убивался, как по машине.

- Что баба, - вздохнула женщина, - сегодня одна, завтра другая.

- Не пойму, что в Верке они находят? Я тебе, знаешь, что скажу...

Сплетница понизила голос, но по движению губ он понимал все. Затянулся глубоко, сделал безразличный вид.

-... сам Горанин.

-Ну-у-у?

- Я тебе говорю. Был он здесь. Точно. -Может, неон?

- Ну разве нашего Германа с кем-нибудь спу­таешь? Ему бы, шельмецу, в киноартисты, а не в следователи. Я, как увижу, прямо обмираю! А он, ты подумай, к Верке шастает! Когда на мэровой дочке запросто мог жениться! А Верка-то - раз­веденка! И годков ей... Дай прикину... Да постар­ше Германа будет! Машины у них похожи.

- У кого? - не поняла собеседница.

- У гаишника этого и у Горанина.

- Так, может, кто перепутал?

- Может, и перепутал. У нашего Германа не­навистников много.

У него перехватило дыхание - не в бровь, а в глаз! Но тут одна из кумушек всплеснула руками:

- Ой! Сериал же начался! Заболтались мы с тобой!

- Пойдем ко мне, муж-то аккурат опосля се­риала с работы придет, я уж привыкла. Как по часам сверяюсь. А потом мы на дачу. Тебя не под­везти?

- Спасибо, выручите. Капуста-то еще сидит.

- Да и мы по капусту. Только не рано ли? С месяцок бы еще посидеть.

- А говорят, у соседей половину кочанов уже срезали. Надо бы поспешить.

-Да что ты?!

Продолжая обсуждать животрепещущую тему, воровство на дачах, обе направились к подъезду. Он нагнулся, чтобы завязать шнурок, и тут увидел это. Ломик, о котором говорили жен­щины. Кто-то засунул его под лавку да так там и оставил. Вытащив ломик, повертел его в руках. Гм-м-м... Что-то знакомое. Вещицу эту он уже держал когда-то в руках. Знакомая вещица...

Его размышления были прерваны вышедшим из-за угла дома человеком. Высокий широкопле­чий мужчина, насвистывая, направлялся к разби­той машине. Его темные волосы ласково трепал ветерок, накинутая на плечи кожаная куртка под­черкивала ладность мощной фигуры. Так выгля­деть и вести себя мог только один человек в городе - Герман Горанин. Пришлось быстренько зай­ти в подъезд и уже оттуда понаблюдать за ним. Тот подошел к машине, потрогал разбитую фару. Потом присел на корточки, осмотрел бампер, под­нявшись, внимательно стал разглядывать лобовое стекло.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});