Дети белой богини - Наталья Андреева

- Но-но! Ты смотри, при Веронике это не ска--   жи! Правдолюбец! И о сегодняшнем - молчок. Я

тебя попросил. Отец еще не знает, что она верну­лась.

- Как это не знает? Что, с поезда прямо к тебе?

- Она по телефену сказала отцу, что приедет вечерним. А приехала утренним. Взяла на вокза­ле такси - и прямиком сюда.

- А зачем такие тайны?

- Да ты присядь. Присядь. Александр тяжело опустился на табурет:

- Водички бы попить.

- А может, водочки?

- Я теперь не пью. Мне нельзя.

- Ну тогда я тебе клюквенного морса налью. Хочешь морса?

И Герман полез в холодильник. Жил он один, но в двухэтажном коттедже всегда было чисто и уютно. И клюквенный морс в холодильнике имел­ся всегда. А ведь его еще надо приготовить! Не Герман же этим занимается? И уж конечно не мэ-рова дочка. Родители Германа, жившие раньше на Фабрике, выйдя на пенсию, продали квартиру и уехали в родную деревню. Деньги отдали един­ственному сыну. Остаться рядом не захотели. Де­ревня, откуда оба были родом, находилась кило­метрах в сорока от N. Мать наведывалась к Гер­ману редко и поддерживать идеальный порядок в этом доме, естественно, не могла. Впервые за­думался: кто она, женщина, о которой Герман иногда говорит с такой грустью и нежностью? На которой не женится, но и от услуг ее не отказы­вается? Вот уже долгие годы ее присутствие чув­ствуется везде. Еще одна тайна. И сколько же их еще в жизни Германа?

Морс оказался очень холодным. И приятным на вкус. Собранная в этом году клюква созрела еще не вся, и чтобы приготовить напиток, надо было тщательно перебирать ягоды. Какие на морс и варенье, какие в лежку. Кто-то же этим занима­ется. Для Германа.

- Ну что, успокоился? - миролюбиво спросил Горанин. — Напился?

- Ты меня выгоняешь?

- Сашка, почему с тех Пор, как ты вышел из больницы, в каждом моем слове ищешь подвох?

- А ты не догадываешься?

- Догадываюсь, что я самый для тебя винова­тый. Ну убей меня за это!

- Это не так-то просто. — Завьялов прищурив­шись, посмотрел на Германа. Медвежья шерсть на его широкой груди курчавилась, и сам он был такой же могучий, как лесной зверь. Попробуй убей такого!

- Ты чего прилетел-то? - зевнул Герман, слов­но не услышав последней фразы.

- Я знаю, что утром тебе звонила моя жена.

- И что с того? -насторожился Герман.

- Как муж я имею право знать, зачем? Что это был за разговор?

- Деловой разговор, - пожал плечами Герман.

- Какие могут быть дела у тебя с моей же­ной? - Он сделал упор на слове «моей».

- Ты хочешь сказать... Постой-ка... Хочешь сказать, что я и Маша... Что я могу с Машей... Да ну тебя! - И Герман расхохотался.

- Она что, не так хороша для тебя, как мэрова дочка? - неожиданно обиделся за жену Завьялов.

- Да не в том дело! Ну что ты задираешься? В городе хватает красивых женщин, и уж конечно мне незачем крутить роман с твоей женой. Не в обиду ей будет сказано, а просто... Да зачем я пе­ред тобой оправдываюсь?—разозлился вдруг Гер­ман.

- А затем, что ты передо мной виноват!

Герман вдруг побледнел. Да-да! Горанин ис­пугался! Камень у него на душе лежал! Стопудо­вый! Чутье подсказало. Ах, это чутье!

- Ну хорошо, мы говорили о твоей работе. Маша просила чем-то тебя занять.

- Вот как?

- Слушай, Зява, ты извини, но... меня женщи­на ждет. Приходи завтра. И мы договорим.

- А рисунок она тебе не передавала?

- Нет. - Герман поспешно отвел глаза и вдруг спохватился: - Какой рисунок?

-Ладно, не прикидывайся! Тот, что я нарисо­вал этой ночью. Разбитая витрина.

- Сашка, чес-слово! Знал, что ты чего-то ма­люешь, но стены своей спальни этим украсить не спешу.

- Что, может помешать процессу? - усмехнул­ся Завьялов.

- Какому процессу? - рассеянно спросил Гер­ман.                                 

- Процессу любви. Значит, не брал рисунок?

- Нет.

- Ладно. Возвращайся к своей Веронике. Тебя ждет сто первая серия. Про любовь. Но учти, я тебя предупредил. Насчет Маши. .

- Ну, Зява, ты просто зверь! Знавал я ревни­вых мужей, но такого...

- Вот когда женишься, я посмотрю, какой ты будешь.

- А я никогда не женюсь, - бахвалясь, сказал Горанин. И тут же осекся. В дверях кухни стояла блондинка. Она проходила так тихо, что они за­метили ее только когда девушка громко ойкнула.

Она уже успела одеться и была теперь в алом свитерке, модных расклешенных джинсах и остроносых полусапожках на высокой шпильке. Фи­гурка у девушки была стройная, весьма привле­кательная, а вот лицо, с которого от жарких лю­бовных ласк успела сойти косметика, бледное, не­выразительное. Щеки впалые, подбородок ско­шен, а носик вздернут слишком уж высоко. Алый цвет свитера только подчеркивал бледность. Слов­но мертвец стоял на пороге.

- Значит, ты мне врешь! - зло сказала она. -Все время врешь!

- Ника, ты зачем спустилась? - растерянно спросил Герман.

- А меня все равно уже видели! Мне нужны сигареты!

- Я не люблю, когда девушки курят.

- А мне на это плевать!

- Вот твои сигареты. - Герман потянулся к пачке, лежащей на холодильнике. - Только не надо так кричать.

- Значит, ты всем рассказываешь, что я толь­ко твоя любовница, и что ты никогда на мне не женишься. Очень хорошо! - Вероника, глубоко затянулась.

- Ты знаешь, что это не так!

- А как?! Как?! Да я из-за тебя с родителями поссорилась, а ты... ты...

- Я, пожалуй, пойду, - поднялся из-за стола незваный гость. - Вы уж меня извините.

- Вот, я понимаю, мужчина! - высоким на­пряженным голосом сказала девушка. - Никому не даст в обиду свою жену! Даже тебе! А ведь я знаю, что она...

- Замолчи! - заорал вдруг Герман. - Хватит устраивать истерики! Зява, выйди! Это семейная сцена!

- Да никогда ты не будешь моей семьей! Ни­чьей не будешь! И не очень-то надо было!

- Завьялов поспешил уйти. Подсматривать в за­мочную скважину нехорошо, некрасиво. Верони­ка продолжала скандалить, а Герман пытался ее успокоить. Мол, образумься, соседи услышат.

- Ну и пусть! Пусть! Пусть все слышат! Я ни­кого не боюсь! В отличие от тебя!

Александр кубарем скатился с крыльца'. По­думал: «Герману не позавидуешь. Как он умуд­рился связаться с такой истеричкой? Разве что дочь мэра!»

Так была здесь Маша или не была? Завьялов не нашел ничего лучшего, как спросить у нее в упор:

- Ты была у Германа?

Когда он вернулся, жена была уже дома, гото­вила обед, изо всех сил дедая вид, что ничего не произошло. Вопрос мужа обидел ее:

- Как ты мог такое подумать?

- Что подумать?

- Что я и Герман...

Она покраснела. А он разозлился:

- В том, что я это подумал, нет ничего удиви­тельного! Всем известно, что он первый в городе кобель! И я видел, как ты на него смотришь!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});