Судьба России и “великая потребность человечества ко всемирному и всеобщему единению” - Иван Фролов

Эта неравновесная ситуация не может сохраняться долго, потому что люди с этим не смирятся. И кто-то возобладает. То ли какой-то национал-фашизм, то ли диктаторство, то ли государство станет церковное. И тогда церковь будет нам давать эти высокие планки. Но это недолго будет продолжаться. Год, два, три. От силы. Люди, общество в целом, почувствуют, что так жить нельзя. Это недостойно человека.

* * *

А началось все это при Брежневе — вся эта грязь.

Знаете, когда научно-техническую революцию надо было начинать? Ее надо было начинать в самом начале правления Брежнева. Я ведь ему еще тогда, в 1965 году, записку подавал о необходимости развития у нас научно-технического прогресса.

1985 год. Горбачев пришел и провел, наконец, совещание на эту тему. Я оценил это как время решающих перемен. В опубликованной тогда статье я по существу уже обозначил ту политику, как я ее себе представлял, которая потом стала называться «перестройкой». Речь в статье идет о новом качестве развития, о том, что мы вступаем в период решающих перемен, которые определят облик социализма на пороге ХХI века.

Для нас, для нашего общества необходимо обновление. Обновление экономики через научно-технический прогресс и введение новой высокой технологии, микроэлектроники, биотехнологии. Обновление социальных структур, развитие гласности, демократии и т. д. Обновление связей человека с природой, экологией, т. е. введение экологического критерия. Обновление самого человека, его морали, нравственности. А для этого надо изучать человека. Я предлагал создать Институт человека, который я потом и создал. Я предлагал, что, наконец, всем этим должна заниматься партия, которая тоже сама должна обновиться. И сам человек должен изучаться. Я считал, что руководить этими переменами должна партия. И сама должна меняться. И чтобы партия была умной, гибкой, такой, как я. В этом содержится личное. Тут содержится подспудно личное в следующем: а тогда я ее приму, тогда она мне будет близкой.

И когда я получил такие знаки от Горбачева, что это все — хорошо и мы это принимаем, тогда я стал у них работать. Потому что я был в оппозиции, я же, как философ, оценивал все в основном критически. А вот тут-то возникло для меня высокое соприкосновение. Но только я себе помыслил такую партию, такую ситуацию, такого Горбачева, а через 5 лет был глубоко разочарован. А в то время был очарован. За кого-то принял его. Но я же не машина — у меня вся жизнь вот так идет: от очарования до разочарования, потом новое очарование и т. д. Это как с женщиной. Если у тебя даже не кровь, а огонь в жилах, ты можешь так полюбить женщину, что будешь считать: это — самое-самое, что нет в мире никого… Тебе скажут, что это — заблуждение. Назовут тебе тех, кто гораздо красивее, умнее, интереснее и т. д. Но это же ничего не значит для человека, который очарован. Помните, у Лескова «Очарованный странник»? Вот так некоторые люди, и я в том числе, и живут от одного увлечения к глубочайшему разочарованию, а потом опять что-то. Ну и что, это плохо? Может быть и плохо, а для меня хорошо.

* * *

Вот книга “Перспективы человека”. Я придаю ей большое значение. В те годы, когда я писал “Перспективы человека”, я был в очень хорошей форме. И к перестройке я подошел в очень хорошей форме. Если бы в то время этому человеку, который сделал эту книгу и который изображен здесь, если бы этому человеку сказали, что он будет писать мемуары, он просто бы не поверил. Потому что девизом всегда было пушкинское: «Сердце в будущем живет», а Блок еще сильнее сказал: «Жить можно только будущим». И чтобы мне сказали — «мемуары»? Что? Это — в прошлое? Нет. Только вперед, только вперед! Это был совсем другой человек. Жить можно только будущим.

А в это время была обстановка жесткого идеологического контроля и поэтому мы говорили эзоповским языком, если хотели кого-то покритиковать. И эта пушкинская фраза: «Сердце в будущем живет» давала надежду, что меня поймут, мысленно продолжив ее: “Настоящее уныло”… Но увы, никто не догадался. Только я получил удовольствие. Обращение к будущему это есть критика настоящего. Утопия критикует современность. Я это так всегда понимал.

Почему я сейчас согласился вспомнить что-то? Почему я это делаю? Я это делаю потому, что сейчас создались условия, при которых невозможно открыто возразить тем, кто врет в печати, по телевидению, клевещет на то, что такое перестройка. Они ее извратили, оболгали. Я — непосредственный участник всего этого, я молчал. Я бы и дальше молчал. Но теперь, когда архивы и материалы у «демократов», они об этом пишут, оплевывают перестройку. Там много было ошибок, но я вам рассказывал, как начиналось. Что, это — грязное дело? Это благородное дело.

В отличие от демократов, я все эти годы владел этим материалом и, будучи рядом с Горбачевым, я не имел права говорить, а сейчас я буду защищать перестройку. Меня не пригласили даже в конституционный суд в качестве свидетеля. Я догадываюсь — почему. А потому что им нужны были предатели, либо люди малоинтеллектуальные. А я бы рассказал им, что это мы первые начали критику Сталина и сталинизма. Официально, партия, Горбачев, мы, я в том числе, а не эти, кто сейчас себе это приписывает. Вот был суд и они там документы вскрывают и т. д. Но никто из них не сказал, что сама партия начала этот процесс. Именно в этот период перестройки. Вот главная идея. А поэтому меня и не вызвали в суд.

Кто же начал? Начала сама партия эту критику. Причем мы — не первые. Потому что мы продолжили дело, которое начал Хрущев. Брежнев раздавил это.

А этих людей, нынешних “демократов”, мы вызвали к жизни. До этого они были “скромными” и сидели тихо. Они пришли в 1989 году. Это не Ельцин начал. Ельцина мы привлекли потом. А они теперь нас тоже туда… к Сталину, к Брежневу. Я хочу оправдать перестройку. Я даже думал один свой доклад назвать «Оправдание перестройки». Сейчас все это ставят в кавычки, говорят — так называемая перестройка.

Я хочу доказать, что перестройка нужна была. И она делалась с благородными целями реформаторской частью партии во главе с Горбачевым. Не Ельцин и не нынешние демократы были инициаторами.

Перестройка давно готовилась идейно. И мой личный вклад здесь есть. Я показываю вам, как зрели гуманистические тенденции внутри общества и марксистского мировоззрения. Это было до Горбачева и я принимал в этом участие. И получается, что мы понимали только в конце то, что должно быть понято вначале.

Статья 1985 г. «Время решающих перемен».

Здесь я говорил, что необходимо мыслить и работать по-новому. У нас должно быть новое мышление. И должен быть коренной поворот. Горбачев потом назвал «перестройка». Если бы этими процессами руководил не Горбачев, а я, я бы назвал это не перестройка, а “время решающих перемен”.

Доклад о 70-летии КПСС.

Это должно было быть выступление руководителя, который должен сформулировать новую политику, разработать концепцию самой перестройки. В докладе к 70-летию Октября Горбачев формулирует основные идеи и то, что связано с переосмыслением истории. Критика сталинизма. Следующий этап — разработка самой концепции перестройки. Не только экономические преобразования, но и социальные, политические, духовные. Это — определение пути, по которому должна двигаться страна. Мы исходили из того, что это путь развития и освобождения от различных деформаций. Но это — социалистический путь. Перестройка связана с перестройкой социализма, а не то, как сейчас: переход от социализма к капитализму. Следующий этап: мы стали говорить о новом, гуманном облике социализма. Это — общество, где утверждается приоритет человека. Человек является мерой всех вещей, как говорил Протагор. Это значит, что приоритет человека утверждается и в экономике, и в социальной сфере, и в культурной сфере, науке и т. д. Все измеряется потребностями, возможностями человека. Вот это на первом месте.

И не могут быть использованы никакие средства, которые нарушали бы права личности, свободу человека и т. д. И если экономическая или политическая жизнь ведется в обществе в ущерб человеку, то это неправильно. А нужно всегда смотреть: не нанесет ли это ущерба человеку, всякого, в том числе экологического и т. д. Вот эти человеческие ценности, ценность человека, должны быть главным и решающим критерием.

Это соответствует и тому принципу гуманизма, который утверждался Достоевским. У нас (и у меня, в том числе) была такая манера рассказа о новом гуманном и демократическом социализме: мы прежде всего давали определение, противопоставляя его тому, что было во времена Сталина. Мы шли от негативных оценок. Это все то, что противоположно обществу, которое было при Сталине, где было подавление личности, подавление демократии, авторитарно-бюрократические отношения. И вот как бы в противовес, все противоположное было здесь. Но была и преемственность определенная.